Читать книгу Мир и война в жизни нашей семьи - Л. Г. Зубкова - Страница 9

Отца мы, дети, никогда не называли отцом. И даже как-то считалось, что говорить своему родителю отец или мать неуважительно, оскорбительно. Говорили мама, а отца у нас было принято называть тятей. Так, наверное, раньше везде в деревнях отцов звали тятями. Это даже в большой литературе отражено:

«Тятя, тятя! Наши сети притащили мертвеца!».

Затем, с года 23-24-го, привилось слово папанька.

Папанька на селе пользовался авторитетом – был грамотным и считался умным. И его даже заочно называли уважительно по имени отчеству – Егор Николаевич, что в деревне случалось редко. Даже мама иногда, находясь в обществе, в гостях обращаясь к нему, тоже подчеркивала это уважение и называла его Егором Николаевичем.

Награжден за успехи в учебе Егор Савин

Обложка Евангелия полученного Егором Савиным в награду за успехи в учебе

В святцах Егора нет – есть Георгий. Георгий Победоносец. Но имя Георгий, как многие слова в русском языке, трансформировалось: Георгий – Егорий – Егор – Егорка. И у народа слово Егор привилось накрепко: «Егорьев день», «женили Егорку на Красную горку» (Красная горка – это первая неделя после праздника Пасхи).

Анна Алексеевна рано овдовела. Жила с двумя ребятами бедно. Ребят – Егора, Андрея – воспитывала строго. Но, несмотря на бедность, ребятишек в школу пускала. Егор учился в церковно-приходской школе три года. Учился хорошо. Хорошо понимал арифметику. Хорошее было правописание. Знал Закон Божий. За успешное окончание курса начального училища в 1892 г. Егору Савину в награду было выдано Евангелие (Новый Завет), что скреплено подписями экзаменационной комиссии. Любил читать. Читать пристрастился ночью при лампадке. Мать для этого гарного масла не жалела. Днем читать некогда, да к тому же это считалось за баловство – читать книги.

С течением времени чтение настолько увлекло, что он брал книги, где только мог. Иногда попадались и запрещенные книги, и постепенно папанька проникся передовыми, прогрессивными идеями. Очень любил читать Толстого, Чехова, Никитина, Некрасова, Горького. Получал подписные издания Толстого и Чехова. В книгах Толстого целые страницы были замазаны тогда типографской краской – по цензурным соображениям.

Писал папанька очень красиво. Раньше в школе на уроках правописания непременно стремились научить писать красиво. От большого чтения выработался навык правильно писать слова, и писал папанька грамотно.

Как к хорошо грамотному и безотказному человеку к папаньке шли соседи при необходимости написать какое-либо прошение или письмо. Писал Егор Николаевич очень складно.

В начале он соседку подробно расспрашивал – кому, куда и о чем она хочет написать, а потом уже ее сумбурный рассказ, сопровождаемый подчас слезами и излишними отвлечениями, не имеющими отношения к существу дела, он излагал в прошении на бумаге кратко и ясно, а где нужно – со слезой, с выражением.

Так как читал папанька много, он хорошо знал действующие законы правопорядка и поэтому почти всегда по написанным им прошениям принималось положительное решение.

В силу этого авторитет Егора Николаевича рос и в народе говорили: «Иди, Марья, к Савину Егору, он знает, как написать».

Вспоминаю, как часто приходила тётя Настя Лабутина. Отказать ей папанька не решался, хотя она была настолько назойлива и нахальна, что выходило будто папанька обязан ей писать.

В своих жалобах она часто была не права. У нее не было оснований, чтобы ее жалобы решались в ее пользу. И она стала обвинять папаньку в том, что он не достаточно убедительно излагал смысл ее жалоб, и начинала чуть ли не ругать его. Папанька каждый раз говорил, что откажется ей писать, но когда она приходила еще раз и начинала причитать, он сдавался и опять писал. Характер у папаньки был мягкий.

Большое влияние на характер и поступки папаньки оказало толстовское учение. Он говорил, что человек должен пройти всё, все испытания, и не обижался на превратности судьбы.

Есть народное выражение «От сумы и от тюрьмы не зарекайся». Это выражение папанька часто повторял и говорил, что человек не должен бояться испытывать всяческие трудности. И в дальнейшем сложилась судьба его так, что ему пришлось испытать большие тяготы, но он не падал духом, так как его сознание было подготовлено к любым испытаниям.

Если папаньке за добро платили злом, то он особенно не обижался и говорил маме: «Да ладно, мать, не обращай внимания. Люди это делают от недопонимания, а не со зла».

Чтение книг, написание всевозможных жалоб, прошений развивало его познание жизни. Он был общественником. Общие интересы общества, соседей, коллектива, где он работал, его очень волновали. Он не мирился с недостатками людей, с несправедливостью.

Не жадный на материальные ценности, он был жаден до работы и не переваривал лени. Работал очень много, и физически, и умственно. А усталости как будто не чувствовал.

Даже устав от физического труда, вечером, а то и ночью много читал и писал.

Очень долгое время папанька был добровольным статистическим корреспондентом. Регулярно вел наблюдения за природой, урожаем, отмечал необычные явления природы, заполнял всяческие опросные листы, анкеты и периодически отсылал их в областное статистическое управление, которое размещалось в здании на Садово-Триумфальной, дом 10. Часто бывал там на всевозможных совещаниях.

Мне тоже довелось побывать в этом здании. Когда зимой изредка мы ездили в Москву продавать картошку, папанька брал с собой меня или Саньку. Почти при каждой такой поездке папанька заезжал на Садово-Тримфальную, 10 и водил нас в столовую, которая размещалась в подвале. И всегда на третье папанька брал дольки арбуза, искрившиеся сладкими белесоватыми каплями.

Папанька живо интересовался жизнью всей страны и международной политикой. Был постоянным подписчиком газет «Беднота», «Крестьянская газета», «Московская деревня» и журнала «Сам себе агроном».

Иногда сам писал заметки в газеты и даже кое-когда получал гонорар. Стал нештатным селькором газеты «Крестьянская газета». А затем начал регулярно писать в районную газету «Красногорский рабочий».

В Павшине при избе-читальне регулярно выходила стенная газета.

В 1928 или 1929 г. на областном смотре стенгазет по содержанию и оформлению нашей газете было присвоено второе место. В этой стенгазете папанька помещал заметки критического содержания и раёшники. Я в стенгазете помещал шарады и ребусы. Художественное оформление делал Лукьянов Миша. Он прекрасно рисовал и однажды на хорошей бумаге тушью скопировал червонец, да так, что червонец был очень похож на подлинник. Червонец этот каким-то образом оказался у Клюева Сашки (Александра Михайловича). И тот решил им воспользоваться. Пошел в магазин и что-то купил. При сдаче магазином денег фальшивка обнаружилась, кассирша вспомнила, кто ей дал червонец. И Мишу арестовали, отобрав все краски и тушь. Когда же узнали, что нарисован червонец не с целью обмана, художника отпустили. Однажды ночью в 1929 или 1930 г. за критику в газетах папаньке устроили темную. Среди нападавших папанька узнал Андрея Корзинкина. За избиение селькора в то время могли очень строго осудить. Я смутно помню, что Андрей Васильевич приходил к нам домой и просил прощения у папаньки. Папанька в силу своего толстовского мировоззрения Андрея, конечно, простил и уголовного дела возбуждать не стал.

С 1903 по 1926 г. папанька работал на рублевской насосной станции дежурным мотористом при английских медленных фильтрах.

Работая в Рублеве, он одновременно занимался в Павшине сельским хозяйством. Вставал очень рано. Каждый будний день по утрам и вечерам, в субботу после обеда (в то время на производстве по субботам работали до обеда) и в воскресенье с утра до вечера папанька выполнял намеченные сельскохозяйственные работы.

В период Первой мировой войны Рублевская насосная станция как особо важный объект была переведена на военное положение.

Папаньке предоставили бронь и дали квартиру для всей семьи в Рублеве. В Павшине осталась жить только баба. А дети – ее внуки – обычно лишь гостили у нее. Я помню, что какой-то непродолжительный срок мы жили с бабой зимой вдвоем.

Когда папанька работал в Рублеве, он был членом партии. Активно участвовал в общественной работе и, как видно, пользовался авторитетом у администрации станции.

Помню, две групповые фотографии, одна – человек около 50-ти, другая – человек 25. Администрация сидит на стульях, а рабочие и служащие сидят перед стульями на полу и стоят в три или четыре ряда позади стульев. На обеих фотографиях папанька в возрасте примерно 30–35 лет стоит во втором ряду после стульев. Задний ряд, наверное, на каких-то подставках.

В это время папанька участвовал в драмкружке. Разыгрывали они пьесы Горького, Толстого, Достоевского. Папанька играл Луку в пьесе Горького «На дне», участвовал в постановке пьесы «Живой труп». Но кого он там играл, не знаю. В Павшинском драмкружке совместно с папанькой играли тетя Паша Вуколова, Павел Кулагин, учителя и другие.

Папанька переписывался с революционером Гуляевым Кириллом Васильевичем. В моей памяти остались только его фамилия и имя, и то, что он был сослан в Каширу. Письма от него приходили открытками, причем на открытке обычного размера письмо писалось очень большое, так как писалось оно бисерным почерком и прочитать его можно было лишь через лупу. Содержание писем я не помню. Знаю только, что открытки приходили часто и после получения их папанька обычно ночью долго писал ответные письма.

Папанька в письмах излагал свои мысли очень складно и писать обычно не ленился.

Когда мы с Верой были в Сибири, то больше всего писем получали от папаньки. Одно из них отражает историю нашей с Верой любви.

Наши жизненные пути сначала случайно перехлестнулись во время поездок на поезде в Москву. Вера обратила внимание на складного молодого человека в кожаной куртке с планшеткой. Он ей понравился, она стала заглядываться на него и однажды поинтересовалась у своей подруги Клавы, кто это такой и как его звать. – Да это Юрка, мой двоюродный брат. Хочешь, познакомлю.

Знакомиться Вера не решилась, но обращать внимание на Юру стала все больше и больше.

И вот однажды, когда Вере с сестрами Нюшей и Надей пришлось сменить жилье и переехать с Песочной улицы на Садовую, они поселились в маленьком вросшем в землю домике, где почти половину помещения занимала русская печь, а из окон можно было видеть только нижнюю часть проходящего мимо окна человека. Она вдруг заметила, что мимо окна промелькнули какие-то знакомые ее глазу предметы – планшетка на фоне кожаной куртки. В первый раз она никак не среагировала. Но увидев как-то утром второй раз промелькнувшую планшетку и кожаную куртку, стала разглядывать удалявшуюся фигуру молодого человека, а сестра Нюша спросила:

– Верушка, что ты там рассматриваешь?

– Нюш, поди сюда, посмотри-посмотри. Почему этот парень ходит все время утром мимо наших окон?

– Да это хозяйкин сын.

– А как его звать?

– Да не знаю еще. Вот пойду платить за квартиру Александре Семеновне, может быть, узнаю.

Через несколько дней Нюша узнала, что действительно этого парня звать Юра, что он учится в институте.

Нюша стала спрашивать, почему Верушку заинтересовал хозяйкин сын.

– Он мне нравится.

– Ну ладно, я тебя познакомлю с ним.

– И как же ты нас познакомишь, когда говоришь, что еще сама с ним ни разу не разговаривала и что видела его мельком…

– Ладно, жди воскресенья.

На воскресенье намечалось устроить новоселье, где Юра и Вера познакомились. Дальнейшие события папанька изложил в форме аллегорического рассказа, присланного нам в 1938 г. Вкратце суть его такова.

Юра и Вера пришлись друг другу по душе. Полюбили. И начали совместно жить и работать над одной жизненной идеей.

Идея закладывалась и разрабатывалась в Павшине, а затем молодые супруги, как золотоискатели, поехали на восток – в Читу, в Иркутск, в край, где “по диким степям Забайкалья золото роют в горах”. И там в Сибири наши влюбленные в жизнь, несмотря на бытовые и материальные трудности, с любовью работали. Работали усердно и ночью, и днем. И вот не прошло и года, как после упорных и настойчивых трудов, подкрепляемых общей идеей и любовью, они нашли 11 июня в районе Иркутска золотой самородок.

Так папанька поздравил нас с рождением дочки.

Предсказание дедушки, как видно из последующего развития жизни, оправдалось.

Самородок закончила среднюю школу с золотой медалью, успешно закончила высшую школу – МГУ – и получила диплом с отличием, блестяще защитила кандидатскую диссертацию, затем со знанием дела приступила к докторской диссертации – получила диплом доктора филологических наук и звание профессора.

Папанька всегда был активным общественником, участвовал во всех мероприятиях советской власти.

Работая в Рублеве, был членом партии.

После окончания гражданской войны, когда вернулось к мирной жизни большое количество трудоспособных людей, а в стране вследствие разрухи в народном хозяйстве не хватало рабочих мест, стала бурно расти армия безработных. Необходимо было изыскивать рабочие места.

На Рублевской насосной станции решено было предоставить рабочие места демобилизованным за счет увольнения с работы всех, кто связан с сельским хозяйством. Такой выход из трудного положения, по всей вероятности, применялся по всей стране. И несмотря на то, что папанька на работе был на хорошем счету, его всё-таки сократили (1926 г.). Ему было горько и обидно покидать работу, которой он отдал все лучшие годы своей жизни. Семья к этому моменту стала большая, а основной заработок выпал из бюджета семьи. Мы купили 2-ю лошадь, стали зарабатывать на возке песка. На 2-й лошади работал Санька.

Папанька искал постоянную работу, но таковой не находилось. Земли было мало и прокормить она нас не могла: в это время семья выросла до 8 человек. В какой-то короткий период у нас было даже 3 коровы, все молоко от которых мы продавали. Сами пили его очень мало, так как нам были нужны деньги на покупку жизненно необходимых промтоваров и продуктов. Но для содержания 2-х лошадей и 3-х коров не хватало корма. Приходилось покупать сено и овес. Денежный оборот увеличился, и всё же денег не хватало на прокормление семьи. Еле-еле сводили концы с концами. В это время сгорели Вуколовы, и одну корову мы отдали тёте Паше.

После сокращения у папаньки появилось больше свободного времени. Он стал больше читать и писать, активно включился в общественную деятельность в Павшине. В Павшине стали основываться всякого рода общественные организации: МОПР, Доброфлот, Союз воинствующих безбожников и другие.

Председателем ячейки «Союза воинствующих безбожников» был избран Кузьма Васильевич Пышкин – приятель папаньки.

В селе развернулась антирелигиозная работа. Стали проводиться лекции, спектакли.

В стенгазете папанька поместил РАССКАЗ-БЫЛЬ:

В церковный праздник, кажется в Рождество, по деревне ходит поп с причтом. Процессия обычно состоит из 5–6 человек. Поп, дьякон, две-три одетые в черное монашенки – они же певчие, мальчик-прислужник, тоже в священном одеянии. Заходят в каждый дом, поздравляют с праздником. Произносят молитву. Поп запевает, монашенки ему подпевают. Дьякон кропит дома святой водой. Обязанности прислужника – раздувать кадило и обеспечивать святой водой. Поп после службы получает от хозяина или хозяйки деньги. Монашенки, которые обычно ходят с корзинками, кладут в корзину что-либо из праздничных закусок: пироги, мясо, колбасу, яйца и другое. В некоторых домах хозяева, имеющие более близкие отношения со священством, угощают и вином. В этом случае больше всех перепадает дьякону. Он крупного телосложения с громовым голосом. Не обойдя и половины деревни, они изрядно нагружаются. У монашек полны корзины. У попа под рясой полон карман денег. Дьякон в подпитии. В обходе требуется небольшой перерыв. Обычно у богатеев служба бывает более продолжительной. Опрыскивается святой водой не только дом, но и новая пристройка или покупка – коровы, лошади, пролетки.

Ну а затем хозяин просит попа и дьякона пожаловать к столу. Пока поп и дьякон сидят за столом угощаются, свиту на короткий период отпускают: монашенки идут опорожнять корзины, мальчик бежит за ладаном с водой. Деревня гуляет. В каждом доме пьют, едят, поют, играют гармошки.

Подкрепившись, свита продолжает обход. Сидеть за столом некогда. Село большое, надо успеть обойти всех. Служба идет уже наспех. Поется скороговоркой.

Скорее бы получить деньги с подарками и дальше. Но ноги уже еле идут, языки у попа и дьякона заплетаются. Богатую часть села уже всю обошли, осталась беднота. Зашли к бедной вдове. Ладан опять весь сгорел, святая вода на исходе.

Мальчик устал бегать за ладаном и святой водой. В горле у дьякона горит, хочется пить.

– Марья! Квас-то у тебя есть?

– Да нет, кончился.

– Ну дай воды.

Дьякон напился и решил заполнить святую чашу водой. Марья в это время совала гривенник попу.

– Марья! А где у тебя вода-то? Еще захотел.

– Да, отец дьякон, там на лавке в горшке.

Дьякон пить уже не стал. Впотьмах нащупал горшок и содержимое его вылил в святой сосуд.

Следующий дом был бедный. Хозяева, чтобы не принимать свиту, дом закрыли. Монашенки постучали-постучали, и пришлось идти дальше.

А у дьякона горит. Хочется уже не квасу, а неплохо бы опять пропустить чего-нибудь посущественнее. Надо зайти к кому-то, где угощают. Хозяева ждали. Стол накрыт заблаговременно. Предполагали отслужить молебен по случаю окончания строительства дома. Сесть за стол думали после молебна. Встретив свиту, хозяин попросил освятить дом. Поп дал согласие. Дьякон что-то хрипел. У него в горле першило. Хозяин знал, что у дьякона громовой голос, и чтобы поэффектнее было его пение, он предложил:

– Отец дьякон! Может быть, немного надо горлышко смочить? Может, рюмочку выпьете?

– Да, конечно, смочить надо. Но разве рюмочкой смочишь, давай уж стаканчик. Нет-нет, закуски не надо. После молебна, когда сядем за стол, тогда уж как следует по-христиански выпьем, тогда с удовольствием и закушу.

Поп уже начал службу. Мальчик раздул кадило. Дьякон приступил к своему священнодействию. Начал размахивать кадилом. Появился дымок. И отец дьякон открыл свое горло-трубу, утробно провозглашая:

– Да освящается!..

Опустив кисть в сосуд, начал кропить стены. И вот на стенах и в красном углу на иконах стали появляться какие-то белые черви…

Это, оказывается, Марьина праздничная лапша пошла на подкормку соседских икон…

После этого рассказа у многих жителей Павшина благоговение перед молебном поколебалось и больше оказалось закрытых дверей перед носом священнослужителей.

До опубликования рассказа в стенгазете об этом факте с белыми червями говорили втихомолку. Но после газетной заметки разговоры стали вестись в открытую. И думаю, они дошли и до попа с дьяконом. Я сейчас не помню, сразу ли после этого случая или позднее, но потом с молебнами по домам священнослужители перестали ходить.

В 1928 г. папаньке, кажется, «Крестьянская газета» дала два пригласительных билета на встречу рабселькоров с только что приехавшим из Италии А. М. Горьким. На эту встречу папанька взял и меня. Встреча происходила в клубе им. Е. Ф. Кухмистерова.

В 1929 г. началась кампания по коллективизации сельского хозяйства. Первые собрания, посвященные организации колхоза, проходили в чайной у Капитоныча. Проводили их приезжие товарищи, они же сидели в президиуме. Непременными атрибутами председателя были звонок и наган, который вытаскивался из кармана будто случайно, хотя на самом деле им явно хотели запугать собравшихся, и все это понимали.

Первое время добивались того, чтобы вовлечь как можно больше людей в колхоз под лозунгом организации колхозов при ликвидации кулачества как класса. Но как-то так получилось, что с началом кампании кулаки сумели вовремя испариться. В Павшине кулаками в первую очередь были мельники. Они заблаговременно сдали (или продали?) мельницу и куда-то выехали, избежав таким образом раскулачивания. Как видно, им помог их приятель – председатель сельсовета Курделев. Тогда начали нажимать на середняка. Середняки – люди серьёзные, рассудительные. Им надо было, прежде чем вступать в колхоз, подумать, и под угрозой они не хотели идти в неизведанное. Не мытьём, так катаньем. В ход пустили иной способ воздействия: стали разорять налогами, увеличивая их до бесконечности.

Поэтому первоначально в колхоз записалось несколько бедняков, которые хозяйству ничего не могли дать кроме своих рабочих рук. Колхозу же нужна была база: тягловая сила, молочный скот, сельскохозяйственный инвентарь. А значит, нужен был середняк, который всё это имел.

Основная товарная сельскохозяйственная продукция в стране производилась средним крестьянством. Середняка в деревне большинство. И поэтому успехи перестройки сельского хозяйства зависели от того, как скоро в ней примет участие середняк. Вроде бы и откладывать перестройку нельзя, но и поспешность в этом деле вредна. Агитация с револьвером только отпугивала середняка. Она привела к тому, что начался массовый убой скота и даже домашней птицы. Конечно, никто не говорил в открытую, что режет скотину, потому что не хочет ее отдавать в колхоз. Только почему-то коровы стали давиться картошкой, или падать и ломать себе ноги, или с ними случалось вдруг нечто, ранее невиданное. И хозяину приходится, чтобы скотина не подохла, ее прирезать. В деревне творилось чёрт-те что.

Пока середняк выжидал, власти решили привлечь в колхоз семьи комсомольцев. Проводить у нас комсомольское собрание приехал недавно появившийся в волостном комитете некий Демченко. В нашей ячейке комсомольцев, связанных с сельским хозяйством, только двое – я и Баранцев. Отцы у обоих середняки. А середняки с бухты-барахты в колхоз не бросались. Даже папанька, человек передовых взглядов, не спешил.

Однако в 1930 г., когда по-настоящему стал организовываться колхоз, наше хозяйство вступило в него одним из первых. В числе учредителей колхоза стоят имена папаньки и мое.

Первое время в колхозе папанька работал завхозом (кладовщиком). Но к этой работе папанька не был приспособлен из-за своей простоты и доверчивости, вследствие чего у него оказалась большая недостача мешков. Он людям доверял и не всегда проверял. За недостачу мешков нам пришлось выплатить; чтобы как-то выкрутиться, продали боковой дом, а он предназначался для Александра.

Материальное положение у нас было тяжелое. Зимой работы в колхозе было мало, да и заработков не было. Санька в это время учился на курсах шоферов. Я пытался куда-нибудь устроиться на работу и стоял на бирже труда. Работал временно по 2–3 месяца. Пришлось сдать под жилье разваливающийся задний дом за дрова и ремонт. Снимавший работал в санатории ипподрома. Дом был кое-как отремонтирован. Вернее, заново изготовлены оконные переплеты.

Затем жилец предложил папаньке работу счетовода в санатории ипподрома. Жилец оказался человеком недобросовестным. На складе ипподрома оказалось много хищений. При обыске у жильца обнаружилось много гвоздей и краски. Часть материала нашли на дворе. Естественно, к ответственности был привлечен и папанька.

Папанька на складе ничего не брал. Но сознался, что с разрешения жильца брал с работы несколько раз по бутылке керосина.

В то время электричества не было, а папанька часто брал документацию по складу домой и всю бухгалтерию считал дома.

На суде записано, что папанька сознался: несколько раз брал по ½ литра керосина.

В то время действовал указ от 07.08.1932 г. о наказании за расхищение социалистической собственности.

И папаньку осудили по данному указу на 10 лет. Большую роль в этом деле сыграла справка из сельсовета. В то время председателем был Курделев, настроенный против папаньки.

Папанька, будучи селькором, часто писал о сельских делах, в том числе и о недостатках, и в какой-то мере задевал деятельность сельсовета и его председателя. Курделев же был в дружественных отношениях с мельниками, а их папанька тоже протаскивал в газете. Получилось так, что мельники раскулачивания избежали, якобы добровольно сдав свою мельницу советской власти. А в характеристике, присланной Курделевым в суд, папаньку он охарактеризовал как кулака. Все эти обстоятельства сыграли на руку ненавистникам папаньки. Несмотря на отсутствие преступления, папанька за взятые с разрешения Vi литра керосина осужден на 10 лет.

Нам было очень тяжело. Папанька этот удар судьбы перенес стойко, духом не падал и из заключения часто писал нам в письмах: «Не падайте духом. Мне здесь хорошо. Что это за человек, который ничего не испытает. Это мне испытание».

По натуре папанька был честным и не лодырем. В заключении он работал честно и добросовестно, несмотря на плохие условия и ухудшающееся состояние здоровья. Работал он на Дальнем Востоке (в Амурской области) на строительстве моста через реку Зея. Предположительно с 1934 г. по 1937 или 1938 г. Сохранилось фото папаньки из заключения от 06.12.1936 г.

Своей работой и своими прошениями папанька доказал, что он не преступник. Подробностей я не знаю, но из 10 лет он не просидел и трех и был освобожден.

Правда, по возвращении опять-таки из-за противодействия сельсовета папаньку долгое время в Павшине не прописывали.

Затем он стал работать в колхозе. И в это время очень часто писал заметки в районную газету «Красногорский рабочий». Однажды в ней напечатали большой очерк папаньки о Тимофее Ракове, колхозном завхозе.

Курделев после смерти папаньки в 1940 г. переключился на меня.

В открытую он никогда ни мне, ни папаньке не говорил ничего плохого, но, используя свое служебное положение, писал куда только можно пакости.

Когда я в Армии в 1940 г. вступал в партию, он прислал в штаб письмо, где сообщил, что у меня отец из кулаков и осужден, а у моей жены отец – священнослужитель. Политотдел специально послал в Москву товарища для проверки письма. После проверки письма и установления истины Курделеву было указано на его клевету.

В партию меня приняли.

К нам, детям, папанька относился хорошо. Приучил всех к трудолюбию. Тем, что я выучился, я обязан папаньке.

В молодости и до заключения здоровье у папаньки было крепкое.

Даже когда в 21–22 гг. свирепствовала эпидемия тифа и в нашей семье все им переболели, а двое детей – Митя и Маня – умерли, только баба и папанька тифом не болели.

Папанька жил полнокровной жизнью. Был послушным сыном, хорошим семьянином. Любил маму (жену) и детей.

Но не лишен и слабостей.

Пьяницей не был, но при случае мог хорошо выпить. Когда работал, эти выпивки приурочивались к дням получки, а получки давали по субботам. И вот тогда-то папанька частенько приходил выпившим. После работы они с братом Андреем заходили к перевозчикам Махониным – там всегда была водка. В большинстве случаев, выпив, они долго не задерживались, а спешили домой, так как дома всегда много тяжелой мужской работы. Ну, а если выпивал много и работать в этот день не мог, то уж в воскресенье он вставал очень рано и до заутрени успевал наработаться. Когда работал в Рублеве, он иногда, также по субботам, вовлекался в картежную игру на деньги.

Я не помню, чтобы он очень проигрывался, хотя, возможно, и это случалось. Но, помню, однажды после игры он имел в выигрыше несколько серебряных карманных часов. Правда, через некоторое время их уже не было: или он отдал их проигравшим, или, в свою очередь, тоже проиграл.

Папанька не курил. Но одно время очень часто нюхал специальный ароматный нюхательный табак. Говорил, что это хорошо для здоровья, якобы прочищает легкие и улучшается зрение. Нюханье вызывало сильное чиханье.

Был, кажется, грех у папаньки и по женской части. На этой почве часто были у мамы с папанькой раздоры. Папанька же всегда отговаривался тем, будто бы играл в карты. Несмотря на возникшие на почве ревности раздоры, мама с папанькой друг друга любили и в основном жили дружно.

Хотя в жизни все бывало: иногда ругались, иногда в пылу папанька и замахивался на маму, но не бил. Когда ж был очень сердит да еще и выпивши, то рвал на себе рубашку, если считал, что ругают его напрасно.

Несмотря на небольшое образование, папанька был весьма эрудированным по многим вопросам. В молодости очень много занимался самообразованием. До революции выписывал журнал «Жизнь для всех», в котором имелся специальный раздел по повышению знаний в различных науках, включая математику. Благодаря своей начитанности папанька почерпнул из книг много хорошего и потому стремился приохотить к чтению своих детей.

Зимними вечерами папанька часто читал вслух для мамы и взрослых детей. Читал папанька, как говорят, «с выражением», то есть в лицах. У него чувствовались артистические наклонности.

К тому же он обладал и хорошим голосом, много знал народных песен и хорошо пел.

В праздничных застольях был запевалой. В праздничном хоре приятно звучали голоса маминой сестры тёти Паши Вуколовой, Раи и мамы.

В застольный хор включались обычно все гости. Пели «По диким степям Забайкалья», «Выплывают расписные Стеньки Разина челны», «На паперти божьего храма». Песни исполнялись под гармошку. Гармонистом был Иван Иванович. После песен начинались пляски под «Ах, вы сени, мои сени», «Барыня». С выходом на круг тётя Паша взмахивала платочком, а вокруг нее пускался вприсядку с гармошкой Иван Иванович. Пляска сопровождалась прибаутками. По прибауткам также первой была тетя Паша. Если в компании была тетя Маша Осокина (еще одна сестра мамы), то она обычно отличалась сальными прибаутками. (Родители этого не любили.)

Если в праздничной компании присутствовали папанька и тетя Паша, то всегда было весело.

Папанька все свои почерпнутые в книгах знания старался применять в жизни.

Наряду с художественной литературой, он много читал книг по сельскому хозяйству и выписывал журнал «Сам себе агроном».

Задолго до колхозов, в условиях индивидуального сельского хозяйства с системой чересполосицы и мелких наделов с трехпольным севооборотом, он пытался внедрять в Павшине передовые научные приемы ведения сельского хозяйства.

Это – поднятие зяби, соблюдение очередности севооборота. Посев клевера, а после клевера ржи. Раньше вообще клевер не сеяли. Прогрессивным был и высев вики с овсом. Без овса вика вся была полегшей и прела на корню. Покупал сортовые семена картофеля – лорх. Для корма скота высаживал кормовую свеклу, брюкву. Один из первых приобрел сакковский плуг и развел на усадьбе фруктовый сад. До революции в Павшине ни у кого не было фруктовых деревьев, лишь у некоторых росли красная рябина и черемуха на задворках.

Правда, в первые годы плодоношения яблонь мы зрелые плоды не пробовали. Их всегда обрывали соседские ребятишки.

В последние годы жизни папанька стал сажать цветы и цветущий кустарник. У нас появились георгины, золотые шары и другие цветы. В палисаднике было много акации, она тоже сильно цвела и пахла. Рос в саду и хорошо пахнущий шиповник. Затем папанька где-то приобрел хорошую сирень, и мы ее посадили взамен частично выкорчеванной акации. По примеру папаньки впоследствии многие стали сажать сирень, и отростки сирени папанька с удовольствием раздавал односельчанам.

Раньше около домов ни у кого не было никаких деревьев и кустарников, но потом, когда по примеру папаньки многие стали сажать сирень и фруктовые деревья, улица наша стала озеленяться. И в 30-х годах наша Слободка, по предложению папаньки, была переименована в Садовую улицу.