Читать книгу Подмалевки - Лазарь Соколовский - Страница 10

Тянет на эпос заброшенный… Что ж, подошло

время возвратное: снова случился на грани

дерзкого вызова, будто бы чье-то крыло

лишь прикоснулось слегка – повело на скитанья.

Фауст, мальчишка упрямый, не лучше ль, присев,

пересмотреть двойником обжитые страницы,

чем с Мефистофелем в трагикосмический блеф

поисков смысла в абсурде? Что сможет случиться

в хаосе – ясно: любовь промелькнет в унисон

с юностью купленной, долго б ее и не вынес —

сад соловьиный! Не разумом схватим урон —

сердце защемит… Какими бы ни были, вы не

полые боги – страстишки преследуют нас,

если же спутник такой темпераментный – вдвое!

Душу растратить до смерти, забыв про наказ:

не увлекаться… Куда заведет ретивое!

Разве мгновенье обещанным сдуру: пора

дальше и дальше – замена?.. Незнание шире

выданных глазу пространств, где наука – игра

детства ли, зрелости, старости, смерти. Четыре

есть временных протяженностей и ни черта

больше. Какие куличики сварят реторты

в тесной теории, даже когда пустота,

вроде, заполнена, пусть не без помощи черта?

Тот, что с ним спорил, не прав ли: буди – не буди,

тропка твоя поневоле дотянет до выси,

пусть искушенья, которых еще впереди…

стянут куда-то? Но только природы держись и

пей из нее лишь – возможно, тогда обретешь

силы живое принять, о себе забывая

в бешеной гонке надуманной. Прочее – ложь,

вроде награды за поиски крашеным раем.

Разве не тот испытующий гонит, что Сам

в волнах бытийного моря достичь сердцевины

тайного промысла тщится? По этим местам

слепо блуждать, погружаясь в не наши глубины,

где за печатями манит, за всеми семью,

тяга – хоть как-то избыть поднебесную смуту,

где сквозь абсурд Маргарита мятежность твою

судьям несет, что когда-то не тем ли маршрутом?..

Было бы проще: в деревьях затерянный дом,

старая теткина дача на ближней Казанке —

будто бы детство мелькнуло за мутным окном,

или вторичная память играет в обманку.

Редкие крепкие сосны, сухая хвоя

Снизу, кругами, скрывающий тайны подлесок

ближней окраины… Если бы воля твоя —

в этих границах остаться, органная месса

перетянула бы проклятую суету

мысли, еще не созревшей, но мчащейся прочь уж,

только набухнет, в грызню социальную, ту,

что в оправданье неверности высшему прочим.

Как же тебя затащил в эту музыку бес?

ты что пытался озвучить на рухляди старой? —

всех осчастливить, собой расплатившись… А лес

так и стоит, как стоял, хоть и вовсе без пары —

без Самого и посланника, с кем договор

наобещал о-го-го… на поверку же хрупким

сном оказался. Куда там! Серебряный Бор

если бы нам удержать от бандитской порубки,

Остров Лосиный сберечь бы от шустрых деляг,

дьявольский Брокен кремлевский хоть как-то приструнив…

Вовсе не сказки: за лесом уж новый ГУЛАГ,

есть развернуться где буйной совковой Фортуне.

Вновь ни вперед, ни назад, как бывало, с трудом

лишь сосчитать корабли, обложившие Трою,

да за колючкой бараки… Построил бы дом

в немолодом сосняке, где подруга удвоит

пыл не геройский – лирический. Если ж нужда

вынудит перелистать вековые страницы,

то на иной, что попроще дорожке, куда

был бы заброшен не делателем – летописцем.

Все объективней: не гнать поперек лошадей

вскачь по прошедшим когда-то и будущим далям —

что сохранится под будничной сутолкой дней…

Но не промчись мимо главных, не книжных деталей:

там, где любовь, и лукавый бессилен, хотя

вцепится крепко, едва протянуть ему палец…

Эпос по сути вторичен – ужели шутя

в этом потоке нас выкупал веймарский старец?

Эпос катил не спеша, отдаляясь строкой

от промелькнувших событий, что были не хуже

нынешних, видимо. Что же мы чести такой

не удостоились как-то, утешившись вчуже

малыми формами, где, подмастерье, итог

хилый тебе подбивать, оставаясь в сторонке

от роковых передряг. Почему-то в песок

наши поделки уходят, забыв похоронки.

В прошлом отечества черных канунов не счесть,

да и теперь не сказать, что намного светлее —

та же в учебники валит придворная лесть,

те же витии рыгают церковным елеем.

Разве трагедии века не стоят пера

пусть безымянных аэдов, что, выйдя из гущи

их породивших народов, смогли б из нутра

душу живую вдохнуть в омертвевшую сущность?

Нет, не сложить «Илиады», и даже Роланд

с кличем «Аой!» не прорвется сквозь полчища мавров,

хоть в 41-м вставал молодой лейтенант

перед фашистской броней, чтоб ответить за лавры

трусов в лампасах. Катарсис, грохочут валы:

море насилья не стерпит, как эпос! – куда мне

от озорного соблазна к познанью уплыть,

даже когда эту мощь разбивает о камни?

Хаос бушует… Сыскать приложения сил,

чтоб захватили тебя без расчисленной меры

кем-то, пускай сатана бы любой предложил

все испытать за мещанскую, сытую серость…

Домик в березках… – ну, нет уж! сменить полюса

истин привычных, готовых до смерти затискать!

Гениев грешных из рая гремят голоса:

а не пора ли в дорогу? Ну, где там расписка!

Вот неуемная прорва – не валится стих

в яму конца, что уже приготовлена, вроде,

эпос несет его дальше, во время глухих:

та же толпа ждет не этих – попсовых мелодий.

Видимо, перетерпеть нам и этот ледник,

гон перманентный, что снова сметет динозавров,

чтобы из хаоса звук музыкальный возник

в землях атлантов, в расщелинах горного Тавра,

почва нальется под осень – родится поэт,

что воссоздаст для потомков живые картины.

Эпос хотя и вторичен – истории нет,

коли умрет… память Трои не скрасят руины.

Лишь понесется по миру биенье струны,

самой высокой, с богами чтоб спорить на равных

в тех же сраженьях абсурдных – тогда со стены

запричитает опять о судьбе Ярославна.

Эпос есть со-бытие, потому родником,

словно кипящая жизнь, и течет нескончаем,

крохи познанья не валятся нам прямиком —

мы со-творцы, отдаем по чуть-чуть, принимая.