Читать книгу Карточный домик. Проклятье королей - Leo Vollmond - Страница 5

Ультразвуковой датчик, скользивший по голой и обильно смазанной гелем коже пока еще плоского женского живота, не оставлял ни единого шанса усомниться или оспорить результаты точного исследования, выводимые на монитор в режиме реального времени. Все скрытое на нем, как на ладони, только вместо линий жизни и судьбы в складках кожи на экране черно-белые линии, рисуемые плавно перемещающимся по телу прибором.

– Так, ну что тут у нас? – присматриваясь к изображению, заговорила врач, проводившая исследование. – Вот и он, – стукнула она пальцем по монитору и начала водить сенсором вокруг одного места на животе, рассматривая что-то перед собой на экране. – Плод в полости матки, смотрите, – доктор легонько вдавила сенсор в живот девушки и повернула к ней монитор с качественным и четким изображением эмбриона на ранних сроках развития.

– Да, вижу, – шмыгнула носом девушка. Затаив дыхание и распахнув глаза, она смотрела на монитор с застрявшим в горле комом.

– Вот какой красавчик, у него ваши глаза, – подбадривала, очевидно, расстроившую пациентку доктор.

– Какой срок по акушерским неделям? Шейно-воротниковая зона в норме для его сроков? Сердце уже бьется? Когда нужно делать скрининг-тест на врожденные патологии? – последовал шквал вопросов от внезапно налетевшей на врача худощавой девушки. Та неотрывно смотрела на монитор и, только увидев картинку на экране, будто вышла из некого оцепенения.

– Ох, мисс Эванс, сколько вопросов сразу, – немного стушевалась доктор от пронзительного взгляда серых глаз, напоминавших сгустившиеся тучи в грозовом небе. – Начну по порядку, – женщина раскрыла медкарту и начала заполнять пункты в истории пациентки.

– Когда у вас были последние месячные, мисс Либерсон? – уточнила доктор у лежавшей на кушетке девушки с примагниченным к монитору взглядом и застывшими непролитыми слезами в светло-карих глазах.

Мисс Либерсон не ответила. Смотрела на картинку и кусала побледневшие губы. Стоявшая рядом с ней подруга легонько потормошила Либерсон за плечо, но та все еще не видела перед собой ничего, кроме изображения эмбриона.

– Пятого ноября, – так и ответила за нее Эванс, взяв зачарованную изображением плода Либерсон за дрожавшую и похолодевшую руку. – Цикл двадцать восемь дней, – Эванс убрала волосы со лба Миры, чтобы они не мешали ей смотреть на экран, и сжала пальцы ее руки в своих. – Предполагаемых кандидатуры для отцовства две. Оба донора молоды и здоровы, без врожденных патологий и наследственных заболеваний, правда, оба конченные долбае…

– Спасибо, мисс Эванс, достаточно, – прервала ее доктор на месте, в котором подруга пациентки намеревалась описать самую главную на данный момент проблему, чем рисковала довести трясущуюся от переживаний Либерсон до настоящих, а не маячивших на горизонте, слез.

Мира только сильнее сжала руку Эванс, а ее шмыганье носом начало перерастать во влажные и длинные всхлипы, что в итоге обернулось бурными ручьями в лацкан пиджака мисс Эванс и сдавленные рыдания куда-то в область остро выступающей ключицы в вырезе блузки.

Доктор осуждающе качала головой, посматривая на резковатую в общении подругу пациентки, но ту косые и хмурые взгляды, казалось, совершенно не смущали, как и рыдания подруги. Эванс лишь поглаживала рыдающую Миру по темным, немного спутанным волосам и опять повернулась к доктору для разговора.

– Когда, вы говорите, скрининг-тест? Нам нужно точно знать, насколько хорошо развивается плод, – Эванс давила на лечащего врача Миры, пока сама пациентка грозила устроить в палате второй всемирный потоп.

– Ребенок, мисс Эванс, ребенок, – деликатно поправила ее доктор, а Либерсон еще сильнее разразилась слезами, крепче обнимая подругу.

– Хм, – Эванс посмотрела на фото с аппарата УЗИ, – повертела его в руках, чтобы посмотреть под разными углами и отрицательно покачала головой. – Нет, не ребенок, – бросила она фотографию на тумбочку возле кушетки. – У детей есть имя и фамилия, доставшиеся от родителей, у них есть права, которыми наделены граждане этой страны, у них есть привычки и характер, как зачатки формирующий личности, а это… – махнула рукой Эванс. – Это лишь локальная группа дифференцированных клеток, паразитирующая в теле моей подруги. Плод, если быть точным, и пока у него не появится всех этих атрибутов, он и будет плодом.

После монолога подруги Либерсон начала рыдать так громко, что ее рыдания переросли в истерику, а доктор уже намеревалась выставить острую на язык и бесцеремонную мерзавку из смотровой.

– Мисс Эванс, будьте добры, говорите помягче, – зашипела на нее доктор, а Эванс закатила глаза продолжая поглаживать Либерсон.

– Я восемь лет говорила с ней помягче, доктор, – резкости Эванс не убавила, но тон ее голоса действительно стал мягким и певучим, почти ласковым, и рыдания Либерсон начали утихать.

Той казалось было глубоко плевать на содержание слов подруги, главное, каким тоном это было сказано.

– Вот, – Эванс ткнула пальцем в фотографию с УЗИ на тумбочке, – вот, что из этого вышло, а я, похоже, теперь стану отцом, – поцеловала она в макушку рыдающую на плече Миру.

– О, – опомнившись, спохватилась врач, – так вы партнер мисс Либерсон, а я сразу не поняла, простите, – очень застеснялась доктор и, кажется, немного смутилась, приняв девушек за однополую пару.

– Ох, нет, доктор, вы все верно поняли, – разъяснила недоразумение мисс Эванс. – Я не партнер мисс Либерсон, – торопилась она внести ясность и искоренить разночтения в своих словах. – Видите ли, мэм, ее во мне крайне не устраивает такое качество, как ответственность, она предпочитает партнеров без него и даже без его зачатков, – как-то злобно и желчно высказалась девушка и снова ткнула пальцем в фотографию, а доктор скривилась от резких и почти грубых слов.

– Миа, – на этот раз уняв истеричные всхлипы, отстранилась от не переставшая реветь Либерсон, – выйди нахрен, пока я не оттаскала тебя за твои лохматые патлы, тощая стерва! – прошипела Мира, невыдержавшая издевательств подруги над ее столь деликатным положением.

– Ок, – Эванс даже не стала спорить. – Я тебя в коридоре подожду, – с готовностью закивала она, ничуть не обидевшаяся на ругань в свой адрес. – Доктор, а выпишите-ка ей что-нибудь седативное, она нервная какая-то последнее время, ее постоянно бросает то в жар, то в холод, то она бледнеет, то темнеет, никак определиться не может, вот и злиться все сильнее и сильнее, – намекала на что-то токсичная подруга мисс Либерсон и колола ту антимонитовыми иглами во взгляде больших серых глаз на худом лице, мягкости в котором не было от слова "совсем".

– Свали! – завизжала в полный голос Мира, и Эванс, ехидно улыбаясь каким-то своим мыслям, сняла с вешалки пальто и направилась к двери.

– Жду в коридоре, Либерсон, – сообщила она в приоткрытую дверь. – Если ты вдруг не найдешь другого несчастного, кто будет водить тебя по врачам! – прикрывшись дверью от гнева подруги как щитом, Эванс продолжала язвить, сумочка Миры полетела в ее сторону и ударилась о быстро закрытую снаружи дверь.

Стоя перед дверью смотровой, откуда ее почти насильно вытолкали, Эванс не могла подобрать нужных слов, чтобы иначе донести до подруги мысль об уготовленной той участи матери-одиночки. Все восемь лет общения Эванс и, правда, была с Либерсон предельно мягкой, учитывая свой колючий и резкий характер. Она всегда потакала капризам Миры, всегда оберегала ее от дурных новостей, всегда принимала сторону Миры, даже когда та была в корне неправа, и прощала той порой эгоистичное поведение. И вот что из этого вышло. Двое кандидатов с одинаковой вероятностью быть отцом ребенка Либерсон и с полным отсутствием готовности им стать. На предложение Эванс юридически оформить однополый брак, Мира только покрутила пальцем у виска и сказала веское «нет», а Эванс опять пошла у нее на поводу. Отлично, просто отлично.

Согласись Либерсон на тот странный шаг, у нее бы сейчас была медстраховка, покрывавшие расходы в куда более дорогой клинике, нежили центральный госпиталь, ведь медстраховка Эванс распространялась еще и на супруга. У ребенка Миры появился бы счет в банке от обоих родителей, приличное собственное, а не съемное жилье и какая-никакая, но полноценная семья, но нет же! Либерсон не хочет синицу в руках. Ей подавай журавля в небе! О факте, что на журавля в небе можно лишь только смотреть, мисс Эванс предпочла умолчать и решила, что раз ее подруга стремиться достигнуть непостижимых высот, то ее следует предупредить, насколько больно будет оттуда падать. В противном случае Мира рискует остаться у разбитого корыта, еще и с ребенком на руках, у которого туманные перспективы при взгляде в будущее.

– Пройдемся? – ненавязчиво спросила она Миру, вышедшую из палаты и надувшую губы на поведение подруги, граничившее со скотством.

– Поведешь меня в родильное отделение и опять будешь тыкать носом в лужу, что я решила родить ребенка без отца, демонстрируя мне счастливые семьи? – озлобленно спрашивала ее Мира, но Эванс только сухо усмехнулась и повела Либерсон куда-то совершенно в другом направлении от этажа гинекологии и крыла раннего детства.

– Не совсем, – этот ответ хоть немного обнадежил Миру на спокойное состояние ближайшие несколько минут. – Думаю, моей речи в смотровой было достаточно, и ты усвоила основную мысль, – Эванс и не собиралась извиняться за резкие, но точные и продуманные слова и затащила замешкавшуюся подругу в подъехавший лифт.

– Куда мы идем? – Мира окончательно сбилась с пути посреди больничных коридоров, и вряд ли бы теперь самостоятельно могла найти выход. Она вертела головой и то и дело наталкивалась на прохожих, среди которых не было ни единого знакомого лица.

– Сейчас увидишь, – остановившись перед дверью в палату отделения экстренной хирургии, Эванс подхватила Миру под локоть и затащила внутрь, чтобы ту не сбил очередной медбрат с тележкой, пока неуклюжая Либерсон по обыкновению считала ворон.

– Эй! Вот это сюрприз! – радостно поприветствовал их молодой человек в больничной сорочке, которому та была немного мала в плечах.

Рослый, хоть и худощавый молодой мужчина смотрелся немного абсурдно в цветастой распашонке с едва сходившимися на широкой спине краями. Видимо, медики голым щеголять ему не разрешили, велев прикрыть наготу хотя бы спереди, и на большее он не согласился.

– Сколько красавиц и все мои! – он раскинул руки для объятий, подзывая к себе девушек очень выразительным и немного заигрывающим взглядом, которым вечно нагонял на окружающих смущение.

– Привет, Принцесса, – Эванс ничуть не смутилась на обращение, смело прошла в палату, отзываясь ласковым голосом, и крепко обняла молодого человека, целуя в макушку.

Либерсон же так и застыла у двери, растерявшись от столь фамильярного обращения и наблюдения настолько интимной сцены личной жизни подруги, которую та вечно скрывала, а здесь вдруг вываливала на Миру сразу весь ушат эмоционального… Впрочем, сколько раз сама Мира поступала так же – не счесть, так что не ей разбрасывать по этому поводу камни.

– Мира, идем сюда скорее, я так рад тебя видеть! – мужчина же звал Миру, искренне радуясь ее приходу, чего сама Либерсон не до конца понимала. Возможно, то было последствием травмы или влитых в парня лекарств, но впечатление невменяемого или неадекватного он не создавал. Напротив, казался очень серьезным, несмотря на излишне позитивный настрой.

Виделись они с ним только в колледже. Либерсон даже имени его толком не помнила и частенько забывала в разговоре, а вспоминала, только когда Эванс уточняла его. Конечно, Мира знала, кто такой младший Ларссон. Иногда замечала его в газетах и на страницах новостных сайтов, но лично с ним общалась пару раз по телефону и все. Он же сейчас был рад встречи, словно они давние и довольно близкие знакомые, которые не виделись много лет. На деле верным оказалось только второе.

В воспитании Мире не отказать. Она опасливо прошла к больничной койке и приобняла молодого человека за плечо, рассматривая его немного усталое и бледное лицо с распахнутыми серпентиновыми глазами в обрамлении густых и светлых ресниц.

– Я так рад встречи, – с чувством проговорил он.

Молодой человек схватил тоненькие ручки Либерсон своими огромными по сравнению с руками Миры ручищами и смотрел ей точно в глаза восхищенно и радостно.

– Ты и не представляешь, как долго я ждал этого момента! – Лиам сжимал ее руки и тепло улыбался ей.

– Рада, что с вами все хорошо, мистер Ларссон, – со сдержанной вежливостью произнесла Либерсон и боязливо посмотрела на подругу.

Эванс лишь загадочно улыбалась с хитрым прищуром и встала за левым плечом Лиамеля, зарываясь тонкими проворными пальцами в светлые волосы на затылке молодого человека.

– Я тебя чем-то обидел? – Лиам помрачнел и стыдливо посмотрел на Миру, а затем на Эванс, но уже вопросительно. – Почему ты зовешь меня так же, как Эванс зовет моего брата? – сконфузился молодой человек.

Эванс же откровенно захихикала, наблюдая за ними, и не собиралась прояснять ситуацию, дабы хоть как-то помочь друзьям наладить между собой контакт.

– Нет, просто мы почти незнакомы, – опять смутилась мисс Либерсон от искрившегося взгляда серпентиновых глаз на красивом, но немного изможденном лице молодого человека. «Почти» было вставлено из вежливости. На деле же они вообще не знакомы, друг для друга они всего лишь друзья одной подруги, не более того.

– Ты об этом, – ласково улыбнулся он очень искренней улыбкой на складном, приятном лице с правильными и ровными чертами. – Ну, так знай, Мира Либерсон, что я ждал тебя почти целых шесть лет, чтобы сказать спасибо, – сжал он ее маленькую ладошку в своей намного более крупной и накрыл сверху второй, поймав руку девушки в замок.

– Спасибо тебе, милая Мира, благодаря тебе у меня есть сын, – Лиам с жаром поцеловал тыльную сторону ее ладони и прижал к щеке. – Спасибо, – шепнул он еще раз и прикрыл глаза, потираясь о ее руку и царапая нежную кожу отросшей щетиной.

– Мне? За что? Я? – Либерсон с удивлением, а скорее даже с испугом переводила взгляд с Лиама на притаившуюся подругу, а про руку и думать забыла, оставляя ее у щеки Лиамеля.

На лице Эванс только играла ироничная улыбка и добрый взгляд в сторону друга. Эта загадочная улыбка делала ее похожей на умалишенную, каковой ее и считали в колледже, но близко знающие Эванс люди боялись этой улыбки, как огня. То был верный знак появления замысла и очередного непонятного плана в ее дурной голове, и скорее всего, замысел был уже воплощен в жизнь. У экспресса «Миа Эванс» нет стоп-крана, и ее уже ничем не остановить.

– Она не в курсе? – Лиам откинул голову на подушку и посмотрел на Эванс, стоявшую за его плечом. Та не ответила, а покачала головой, погладив Лиама по волосам. – Понял, – Лиамель снова выпрямился, немного привстал, приосанившись, и сел ровнее на узкой койке.

Теперь можно было оценить, насколько же молодой человек был крупным, несмотря на его худобу. Стройный, высокий, если судить, что больничная койка ему впритык, с широким размахом плеч. Коротко говоря – писаный красавец. Вот только слухи о красавце ходили всякие. Большинство с тем содержанием, что он давно уже переметнулся в радужный батальон и чуть ли не несет там знамя в первых рядах. Слухи, конечно, это всего лишь слухи, и ими земля полнится, но на пустом месте они не возникают. Если быть честной, Мира, положа руку на сердце, подозревала, что подобные сведения вброшены в СМИ небезосновательно. В общем и целом, каким бы завидным женихом Лиамель не являлся, но красавец был не про их с Эванс честь, и не в ориентации или внешних данных дело. Лиамель представитель очень значимой семьи, и для него такие девушки, как Мира и Эванс, всего лишь серая биомасса, как выражалась сама Эванс. Бесформенная и легко возобновляемая, а для таких красавцев, как Ларссоны, еще и практически неисчерпаемая.

– В тот день, когда мы поссорились, и твоя вредная подруга не отвечала на мои звонки, ты помогла мне найти ее и уговорить оставить ребенка, моего ребенка. Теперь у меня есть сын, у нас, – Лиам очень быстро поправился, когда пальцы Эванс в его волосах напряглись и легонько дернули близко к корням волос.

– Наш общий сын, и если твоя подруга не сдрейфит, а все же выйдет, наконец, за меня замуж, да? Эванс? – Лиамель напомнил, что помнит о ее присутствии, и что она перестала дышать, ни разу ее не спасает. – Мы будем очень рады, если ты придешь на свадьбу, – уже уговаривал Ларссон шелковым голосом. Как полоз плел вокруг нее кольца, чтобы утащить с собой непонятно, правда, только зачем.

Но все стало понятно, когда при упоминании свадьбы Эванс так закатила глаза, что легкий привкус цинизма чувствовался на губах всех присутствующих. Лиамель просто пытался донести до Миры серьезность его намерений, пока Эванс низводила их до бреда или глупой шутки. Выходило отлично у обоих, и в этом раунде можно было объявлять ничью. Эванс такой исход никогда не устраивал, и она продолжила смешивать благородные намерения друга со своим родовым скепсисом.

– Да выйду, я выйду, – отмахивалась она под шокированным взглядом Миры. – Ты всем это уже разболтал? Нет? Какого лешего медсестры зовут меня миссис Ларссон? – Эванс дернула друга за волосы, а тот не пискнул и улыбался ей самой очаровательной улыбкой, какую Мира только видела в своей жизни.

– Ты выходишь замуж? – нетвердым голосом спросила Либерсон, а Эванс опять закатила глаза, бормоча себе под нос что-то вроде «еще одна» и «так себе достижение».

– Аха, за меня! Круто? – спросил ее Лиамель с восторгом в глазах, а Эванс так резко отпустила его волосы, что голова Лиама по инерции полетела вперед. – Приходи, пожалуйста, Мира, я твой должник, – молодой человек опять поймал ее руку и поцеловал.

– Не за что, обращайтесь, – рука Миры будто вытекла из пальцев Лиамеля, и девушка так и стояла возле койки, остолбенев от новостей.

– Ладно, тощий, нам пора, я обещала Черри к ней заехать, – смачно поцеловала она Лиамеля в лоб и потрепала по волосам, как матери или старшие сестры треплят детей.

– Я буду скучать, – разнылся Лиам, но слышалось фальшиво, и так и было для раздражения Эванс.

– Угу, – приоткрыла она дверь, пропуская Миру вперед.

– Уже скучаю, – звал ее Лиам приторным голосом.

– Да-да, мы поняли, ты скучаешь, – Эванс подгоняла Миру, ноги которой буквально одеревенели.

Уже оказавшись в коридоре и пройдя почти половину, Мира все же решилась на откровенный разговор.

– У тебя есть сын? – спросила Либерсон, но без удивления. До нее доходили такие слухи, и Мире не составило труда сложить два и два, а учитывая фамилию мальчика немудрено, что его семья скрывала личность его матери. Не по статусу их рода была им Эванс, но ребенок сына-гея являлся не иначе, что подарком судьбы, и отказываться от него Ларссоны не собирались.

– Да, и инициатором всего мероприятия был вон тот капризный говнюк, – Эванс показала большим пальцем в сторону палаты друга и поставила точку в разговоре, избегая дальнейших расспросов.

– И ты выйдешь за него замуж? – а вот это, по сравнению с новостью о существовании совместного с Ларссоном младшим проекта, была та еще новость.

Вряд ли семья Лиамеля одобрит кандидатуру его будущей супруги, но учитывая слухи, окружавшие младшего сына Ларссонов и планы его старшего брата, чья политическая карьера была под угрозой, Грегори и София Ларссон радовались хотя бы тому факту, что Эванс женщина. Как говорится, не мужик и ладно. Вопрос только в том, насколько это нужно самой Эванс. Судя по ее поспешному и вымученному согласию, нужно.

– Ми, ты прости, но он же… – запнулась Мира, но оглядевшись по сторонам, продолжила: – Гей, – шепнула, наконец, Либерсон, набравшись смелости, но озираясь с опаской.

– А это важно? – обернулась к ней Миа и спросила вроде бы как с осуждением. – Действительно, Мира, насколько это, по сути, важно? – спрашивала ее Эванс. – Он любит меня, – Миа пожала плечами, – так как может любить в его случае, – не обошлась она без уточнений. – Он любит нашего сына, мы можем быть семьей, да, не совсем обычной, но разве важна такая мелочь, как… – Эванс набрала воздуха, но не решалась высказать.

– Секс, – закончила за нее прямолинейная правдорубка Либерсон.

– Да, он, – сникла Эванс. – Насколько это на самом деле важно, когда тебя окружает тепло и забота? Когда у тебя есть опора и стабильность. Когда тебя ценят, и ты ценен. Насколько важен минутный перепих пару раз в неделю, если пожертвовав им, ты получаешь взамен все? – рассуждала Амелия, расписывая жизнь в радужных красках.

Мира бы точно покрутила у виска, как делала всегда, когда рассуждения подруги зашкаливали по меркам прагматичности и цинизма, но слова Мии заставили Либерсон ненадолго задуматься.

– Но он же гей, – опять как-то сбивчиво пробормотала она, а мысли Миры начали путаться, сбиваясь в один большой ком. Разобрать их так сразу она не могла, но сомнения относительно рассуждений подруги поугасли.

– Неверная формулировка, – скорректировала Миа. – Он предпочитает мужчин, – сразу же внесла она ясность. – Предпочитал, – закончила она с какой-то настороженностью в голосе. – Мне он так сказал, – и окончательно сникла под конец разговора. – Поехали, Черри нас уже ждет, – поторопила она Миру и потянула подругу к ее машине, когда они оказались на стоянке.

Уезжали из центра они почти затемно и чудом успели до основных пробок, забивавших улицы мегаполиса после окончания рабочего дня. Добраться в северную часть города труда не составило. В это время Северный Нордэм еще спал, и только начал лениво открывать двери заведений для первых посетителей. Бары зажигали заляпанные грязью вывески с пропущенными негоревшими буквами в названиях. У клубов еще не было охранников на входе, те появятся ближе к полуночи, если не позже. Местные кафетерии и маленькие магазинчики на первых этажах жилых домов переходили в режим повышенной готовности и выкладывали пару стволов рядом с кассами. Дилеры и ночные бабочки постепенно стягивались на точки и обменивались приветствиями и новостями, жадно болтая за сигареткой прямо на рабочих местах.

Свернув на улочку с рядом жилых многоэтажных домов, девушки припарковались у покосившейся железной ограды и фонарного столба с облупившейся краской. Пройдя вперед по улице, они остановились у дома из красного кирпича, ничем не выделявшегося среди остальных домов. В нескольких окнах многоэтажки горел свет. В одном из окон на четвертом этаже можно было рассмотреть силуэт стройной и высокой молодой женщины. Ее ярко-розовые волосы выделялись на фоне тусклых и скучных красок фасада дома, и заметить ее в подсвеченном изнутри окне можно было издалека. Она стояла, прислонившись спиной к оконной раме, с зажатой в руке сигаретой, просунутой в створ на улицу, и смотрела на проезжающие мимо машины. Завидев девушек, женщина быстро затушила сигарету и открыла окно настежь, проветривая помещение от дыма, что было сделано не иначе, как для Миры.

– Разболтала уже, – обиженно бросила она Эванс, глядя, как усердно Черри Форман раскрывает окна.

– Она никому не скажет, идем, – Эванс обняла подругу за плечи и легонько подтолкнула к крыльцу, но та шла нехотя и медленно поднималась по ступеням грязной и захламленной лестницы.

– Привет, мои дорогие, – Черри распахнула перед ними дверь, едва они подошли к ней и не успели даже постучать.

Форман начала по очереди обнимать девушек и особенно долго задержала объятия на Мире, но та стушевалась и смотрела перед собой в пол. В квартире была духота, несмотря на торопливые проветривания хозяйки. Мисс Форман попыталась замаскировать запах табака хвойными освежителем воздуха, но сделала только хуже. Теперь в комнате пахло сигаретами вперемешку с резким запахом ели, словно кто-то накурил прямо возле главного рождественского атрибута, и Миру немного замутило.

– Идем на кухню, скорее, – быстро проводила она гостей в тесную, но светлую и аккуратную кухню, где на плите уже закипал чайник. На столе стояли приготовленные чашки и тарелки, а немного суетливая мисс Форман забегала от плиты к столу.

– Проголодались? – женщина разложила перед всеми салфетки, чтобы вытереть руки, и явно заранее готовилась к приему гостей.

– Немного, – сглатывая тошноту от резких запахов, призналась Мира и принюхалась к запаху еды, стоявшей на плите.

– Я не голодна, – вежливо отказалась Эванс и подошла к окну на кухне, осматривая улицу.

Она достала сигарету и, приоткрыв фрамугу, начала чиркать над ней зажигалкой, в которой пламя никак не хотелось загораться.

– Миа! – прикрикнула на нее Черри и покосилась на Миру, и Эванс мигом спрятала сигарету обратно в пачку.

– Значит, в курсе уже, – горько усмехнулась Мира, но обиды на подругу не держала, – болтушка разболтала, – по-детски обозвалась Либерсон.

– Не разболтала, а поделилась, – поправила ее мисс Форман и погладила Либерсон по руке. – Кто же ещё тебя может понять лучше, чем та, кто сам в одиночку растил ребенка, – Черри гладила руку Миры, ласково приговаривая.

– Ты вдова, это другое, – Мира отрицательно завертела головой. – Меня же бросили сразу два парня в один день, стоило им узнать о моей беременности, – давилась подкатившими слезами девушка.

– Ох, милая, зачем же ты так, – Форман бросилась обнимать Либерсон, по щекам которой от дурных воспоминаний потекли горячие слезы.

– Поверь мне, Либерсон, – с неуместным спокойствием и уверенностью высказалась Эванс. – Они вряд ли что-то знают. Эти двое не настолько умны, чтобы срастить факты. Они могут только совать свой хрен, куда попало, и…

– Миа! – опять пресекла ее Форман, зная о привычке Эванс не закрывать рот вовремя. – Нельзя ли помягче? – и попыталась приструнить золовку.

– О, это она ещё помягче, поверь мне, – пожаловалась Мира на отсутствие у подруги фильтра между мозгами и ртом.

– Ох, детка, настрадалась же ты от нее, – Форман начала говорить с осуждением и пригрозила Эванс пальцем, а та только по-галльски пожала плечами, изобразив знакомый жест, означающий сразу все и ничего.

– Ты в курсе, что наша умница скоро станет миссис Ларссон? – Либерсон, уставшая собирать тумаки от подруги, решила отплатить ей тем же.

– Что? – немного озадачилась Черри и вглядывалась в Миру, чтобы убедиться, что та не шутит и не язвит от обиды.

– Да, она собралась выйти замуж за Лиама! – восклицала Либерсон и ткнула пальцем в Эванс, отчетливо намекая, что та только строит из себя тихоню, а в тихом омуте, как известно, Эвансы водятся, поскольку чертей они всех там давно извели своей хитростью и желчью.

– А, ты вот о чем, – закивала Форман. Ответ немного ее успокоил, а потом озадачил. – Я-то уже было подумала… – Черри замотала головой, растрепав розовые волосы, будто пыталась вытряхнуть из головы какие-то неприятные, гложущие ее мысли, но развивать тему не стала, а только послала Эванс тяжелый и нечитаемый взгляд поверх головы Миры.

Эванс тут же спряталась от него за приоткрытой рамой и, словно заинтересовавшись чем-то в унылом и однообразном пейзаже, начала рассматривать вид за окном.

– Нечего тут думать, – резко захлопнув окно, Эванс оборвала чересчур проницательную сноху, с легкостью открывающую для себя сердца людей, будто распахивая окна, и мысли которой бежали впереди языка.

– Сольется, как встанет на ноги, у него вечно, что не месяц, то новое хобби, – шипела Амелия вылитым на мел уксусом. – В этот раз решил поиграть в семью, наиграется и сразу пустится во все тяжкие, – обрисовала она перспективу. – Спорить с ним, только сильнее разжигать интерес, – уже спокойнее закончила Эванс, и как ни странно, но нашла в Форман и Либерсон понимание, а те смотрели на нее, кивая.

– Все мужчины охотники, детка, – подтвердила Форман. – Здесь ориентация не так важна, важен объект и азарт погони, – с грустью усмехнулась женщина, детально изучившая сущность мужского этологического поведения.

– А если он не шутит? – Мира, как и всегда, настаивала на счастливом конце с пойманным из неба журавлем.

– А если не шутит, значит плясать вам обеим на нашей свадьбе, – заключила Эванс, – кстати, она будет в бежево-оливковых тонах, и все должны прийти босые, – оповестила их Миа, опять доставая сигарету из пачки, но только понюхала ее и убрала назад.

Либерсон и Форман недоверчиво переглянулись, представляя себе абсурдную картину, а затем обе сморщились и скептически прыснули. Разлив чай по чашкам и положив перед Мирой лазанью, Форман вернулась за стол.

– Ми, детка, я все понимаю, вы лучшие друзья, уже десять лет вместе, у вас общий ребенок, но Ли предпочитает мужчин, – Форман была куда более деликатной, нежели Либерсон, и умело корректировала траекторию хода мыслей.

– Что ты, Черри-бомб, – взяла слово Либерсон, опередив подругу с ответом. – Это же несравненный Лиамель Ларссон, который ни разу за все десять лет ее не обидел, не унизил, не воспользовался в собственных интересах и не прятал от друзей и знакомых, как постыдное пристрастие, – злобно тыча вилкой в лазанью Мира раскрошила ее на мелкие кусочки. – Он, как никто другой, достоин стать спутником жизни вечно спасающей его задницу мисс Эванс, что спит и видит себя в замужестве с человеком, который ни во что ее не ставит и даже не собирается делить с ней постель! – на последних слова экзекуция лазаньи была окончена, и Либерсон гневно бросила вилку на стол.

От слов обиды, выплеснувшихся из Миры желчным потоком и со слезами вдогонку, Форман закрыла лицо руками, глядя на нее из-под пальцев. Сама же Эванс не ответила. Мерно ступая от окна к столу, она села на пустой стул напротив Либерсон и медленно отпила чай из чашки.

Либерсон была готова увидеть на ее лице что угодно: гнев, обиду, покаяние, но в глазах Амелии застыли базальтовые скалы, недрогнувшие под напором гнева подруги. Лицо ее было абсолютно пустым, ничего не выражающим и немного безучастным. Поставив чашку на стол так, что жидкость в ней не колыхнулась и на сотую часть дюйма, Миа откинулась на спинку стула и все же удостоила подругу ответом, проглотив крепкий чай, едва смочивший ее губы.

– Не видите ли в этом иронии, мисс Либерсон, – тихо добавила она и внимательно посмотрела на Миру, ожидая, когда на ту снизойдет озарение.

Озарение себя ждать не заставило и быстро сменилось стыдом, отразившимся на лице Либерсон, а Эванс так и смотрела на нее с пустым выражением лица и холодным взглядом.

– Все твои доводы без сомнения имеют место быть, – тихо начала она безжизненным голосом, ровным и без какой-либо интонации.

– Ми, детка, – Форман попыталась ее остановить, но Эванс только посмотрела на сноху, и Черри не стала искать стоп-кран, когда экспресс «Амелия Эванс» набрал полную скорость.

– Но подумай хорошенько, Мира, – обращение по имени уже говорило о многом. Эванс еще не дошла до абсолютного нуля в разговоре, когда способна была заморозить любой объект рядом с собой.

– Каждый ли брак столь успешен и лишен недостатков? Лиам искренне думает, что готов на этот шаг. Даже если он на него не решиться, – Эванс всплеснула руками и тут же опустила их, – он все это время был рядом, и он будет рядом, будет заботиться обо мне и Нике, да, неумело, но порой важен сам факт попытки, это уже лучше, чем прожить всю жизнь одной, – по какой-то только ей понятной инструкции собирала Эванс макет ячейки общества слабо напоминающей отношение к институту брака и семьи.

– Простите, мне нужно отойти, – Либерсон резко вскочила из-за стола и бросилась в сторону ванной, где, судя по звукам, переживания вырвались из нее вместе с содержимым желудка.

– Ты же не веришь во всю эту хрень, которую сейчас сказала, – в отсутствии Либерсон при их разговоре, Форман требовала от золовки откровенности и серьезно смотрела на нее исподлобья.

– Я не верю, ты не веришь, а Мира верит, – Эванс опять отхлебнула из чашки и поставила ее назад, посмотрев в окно на одинокий фонарь на улице.

– Ты нарочно изводила весь день бедную девочку, притащила ее к Лиаму, а затем ко мне, чтобы промыть ей мозг и заставить думать, как ты хочешь, – Форман вскипела и бросила на стол салфетку.

– Ты думаешь, мы твои игрушки, Миа? Мы не твои куклы, мы живые люди, у нас, в отличии от тебя, есть чувства, Эванс, слышишь? – рвались из нее слова обиды, но Форман все еще не переходила на крик, чтобы Либерсон не расслышала ужасающей правды, о которой еще чудом не догадалась сама.

– Ты права, Черри Форман, – и Эванс подарила ей знакомый холодный взгляд, в котором застыли базальтовые скалы, начинавшие покрываться льдом.

– Мне плевать на чувства подруги, которая собралась рожать ребенка одна при наличии у него живого и здорового отца, мне плевать на чувства друга, который после смерти любимого пытается хоть как-то наладить жизнь и привнести в нее некое подобие стабильности, мне наплевать на тебя, Ашера Младшего и Ника, мне вообще на всех плевать, – каждое слово становилось все холоднее, а ледяной блеск в глаза Амелии усилился.

– Ты же знаешь, что это не так, – извиняясь, опровергла ее слова Форман. – Ты идешь на многое ради других, но порой делаешь это так… – она сглотнула ком, подступивший к горлу, когда поняла, насколько ее слова задели ранимую девушку, что пыталась казаться неуязвимой.

– Это порой пугает, Ми, – как-то грустно закончила Черри свою мысль. – Ты соглашаешься пожертвовать многим ради близких, а как же ты? Как же ты сама? Ты же не хочешь синицу в руке, когда уже видела журавля в небе, – Форман не решилась озвучивать, только намекая на что-то очень личное для подруги.

– А кто-нибудь спросил, чего хочет сам журавль? – Эванс все еще смотрела в окно, но голос девушки теплел. Абсолютный ноль сменился зимой в Антарктиде, где еще есть жизнь.

– Может ему ничего и не нужно, только бы лететь себе по небу и никогда не быть пойманным? Может быть, он и существует только для того, чтобы на него смотреть. Видеть, как он летит высоко-высоко в бескрайней синеве. Пролетает над тобой и не замечает тебя с высоты своего полета, – рассуждала она, ведь прежде чем составить точное описание событий, нужны были еще и свидетельские показания самого журавля, так как синица и Эванс уже высказались.

– Но ты же его видишь, – не согласилась с ней Форман. – Смотришь, задрав голову, и не можешь отвести взгляд. И как бы высоко он не летел, тебе всегда будет хотеться оказаться рядом с ним, – сочувственно говорила она, опять не намекая ни на кого конкретного и намекая на всю ситуацию в целом.

– А я буду держать свою синицу в руке, и смотреть, как же журавлю идет это чистое синее небо, но я буду не одна и мешать его полету тоже не буду. Мне так высоко, как он, не взлетать, Черри, а журавлю всегда нужно будет небо, – когда Эванс замолчала, на пороге кухни уже стояла Либерсон, утиравшаяся полотенцем и обменявшаяся с Черри взглядами.

Форман помотала головой в ответ и отмахнулась. Либерсон последовала молчаливому совету Черри и не стала лезть к подруге в душу. Она всегда чувствовала себя там медведицей в посудной лавке, и порой причиняла большой ущерб неловким словом или едва заметным замечанием. Какой бы неуязвимой Эванс не пыталась казаться, но и у нее есть гордость, причем побольше, чем у многих, оттого она и вцепилась в свою синицу.

Эванс же молча смотрела в хмурые облака и вспомнила, как же прекрасно было время, когда она смотрела только в землю и не видела никого вокруг себя. Не поднимала взгляд, чтобы на фоне ослепительного солнца увидеть того, что никогда не могла заполучить. Ни прикормить, ни приручить, ни заковать в клетку. Подрезать журавлям крылья – кощунство. Они должны летать. Высоко-высоко, расправив крылья, парить над землей и растворяться в знойном воздухе сливаясь с горизонтом, пока ты бережно держишь свою синицу в руке. Какой же он красивый – журавль в небе, жаль только, что он птица не ее полета, и ей к нему никогда не взлететь.