Читать книгу Сверхпослезавтра - Леонид Бабанский - Страница 4

(пьеса в 1 действии)

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

ОН ОДИН

ЕЩЁ ДВОЕ

Страшный беспорядок в гостиничном номере. Опрокинутая мебель, разбросанное постельное бельё. На полу вниз лицом лежит мужчина в безнадёжно испорченном костюме.

Он приходит в чувство, стонет, едва не кричит от боли.

ОН. О-ой, как болит спина. Что это? Отчего вдруг. Даже не повернуться. Кажется, ноги не шевелятся. Да что же это такое?

Сквозь полуоткрытую балконную дверь доносится шум улицы.

ОН (облокачивается). Где же это я? Ничего себе. Не помню! Вот это да. Как же это так? Руки-то целы. И голова цела. И ноги целы. Значит, я сам сюда пришёл. Не могли же меня принести. Тогда бы на кровать положили. Откуда? Под машину я, что ли, попал? Ой, спина. Господи, даже не встать. И что это за место. Какой город – ни черта не помню. Подрался я, что ли. Или побили меня. Не должно быть. Вроде, и не за что. Вот ноги сейчас отойдут, встану, выгляну на улицу и тогда всё вспомню. И всё пройдёт. Просто надо полежать. Но лучше бы на кровати.

Пытается встать, снова кричит от боли.

ОН. Нет, чёрт, не получается. Плохое дело. Хотя, похоже на то, что кости целы. Наверняка целы, тут и думать не о чём. Сейчас хорошо бы простого анальгина. Хоть полтаблеточки. Анальгин всегда помогает. Он же где-то есть. В какой-то сумке. Вот плохо – не встать. Ну, раз есть анальгин – ничего страшного. Надо немного полежать, потом его обязательно найти. Ой, как болит спина, просто невыносимо. Господи, за что мне такая боль. Как же это получилось.

О, Господи, Отец святой. Отец небесный. Иисусе. Иже иси на небесях. Пошли мне анальгина, хоть полтаблеточки. Жить невозможно, так спина болит. Пошлёт он, жди, как же. У него, наверное, у самого нету. А так бы послал. Конечно, даже целую бы таблетку. И в бумажку бы завернул, в стодолларовую. Жалко, нет у него анальгина. Есть только прощение, посещение и отпущение грехов. Где же я столько нагрешил-то. Анальгин придётся самому добывать. Он где-то есть, только поискать его надо.

Замечает в стороне, на полу, телефонный аппарат.

ОН. Телефон даже есть. Господи. Эх, пока не дотянуться.

А так бы можно «скорую» вызвать. Только куда, интересно, её вызывать. На деревню, к дедушке. Ни адреса не знаю, ни черта. Одна дикая боль. Как звать, и то не помню. А кто бы знал, как «скорую» вызывают. Ноль два или ноль три? Или среднее арифметическое? Надо обязательно фамилию вспомнить.

И сколько лет. Там первым делом спросят. Где это – там?

На «скорой»? Нет, «скорая» пока отпадает.

Ну и чёрт с ней. Что с неё толку. У них на всех один укол от всех болезней. И от заворота кишок. Здоровенный такой шприц. А мне бы хоть анальгина. Хоть в ампуле. Он совсем не горький. Выпил, и через пятнадцать минут никакой боли. Вообще никакой, хоть время засекай. Так что, порядок. Вот сейчас найдём анальгинчик.

Любая попытка встать вызывает у него жгучую боль.

ОН. О, дьявол. Кто же это меня так отделал. Ну, слушай! А «Слушай» – это кто? А-а. «Слушай» – это я. Слушай, не может быть! Не за что! Я никому ничего не должен. Может быть, сам упал? А что? На лестнице свалился и загремел. Точно. У меня ещё был тяжёлый чемодан. Чёрный такой, пластмассовый. Большой. А в нём рукописи. Да, в нём были мои рукописи. Да ещё по нескольку экземпляров. Боже мой! Вспомнил! Я же драматург! Ты смотри! Слушай, куда я ехал с этим чемоданом? Чёрт его знает. Наверное, на семинар. Куда же ещё, больше некуда. Провалились бы они, эти семинары. Столько раз зарекался. Ничего там нет хорошего, болтовня одна. И сейчас зря поехал. Не надо было. Нет, уговорили! Кто-то уговорил. Сам бы ни за что не поехал. А теперь без меня семинар идёт. Пьют без меня и болтают без меня. Это хорошо. Значит, искать будут. Они везде найдут, если захотят. Свои люди, не бросят. Ох, как неудобно. Не встать, не встретить. Да где же я? Да что же это такое? Откуда эта боль? Ничего не понимаю.

Слушай. Я же, наверное, за границей! Конечно! К своим на семинар я бы ни за что не поехал! А тут, видно, пригласили, вот и потащился. И по приезде с кем-то вступил в конфликт, вот в чём дело. Наши бы так не поступили. А эти принесли и бросили. Свиньи. Да я и сам хорош. Мастер конфликта. Хлебом не корми – дай сотворить конфликт с личным участием. Кого-то не того, видно, я из себя изобразил. Местные жители не так поняли. Типа – приняли за ревизора. Слушай, маэстро, хорошая работа. Результат превзошёл все ожидания. Почему-то не удалось договориться. А раньше всегда договаривался. Старею. Либо помешал языковой барьер. Куда же это занесло меня, Господи? Вроде, улица шумит. Очень высоко, похоже. Может, этаж двадцатый. Англия, что ли? Да, скорее всего. Лондон. Конечно – самая театральная страна. И народ театральный. Всё на трибунах дерутся. Это они меня. Крепко же я их из себя вывел! Большая получилась творческая удача. Однако, может, хватит на себя огонь вызывать? Что-то слишком бурные аплодисменты. Но как бы к телефону подобраться?

(Шевелится) Нет, никак. Только спина ещё хуже заболела. Уж лучше бы голова. Когда голова болит, ещё можно терпеть. А это прямо невыносимо. Не доползти. Значит, ещё придётся полежать. Как-то притерпеться. Слушай, я оказывается, в костюме! Неужели был пьян? Раз в костюме – вполне возможно. Куда это меня носило? И где я был, в самом деле? Никак не вспомнить. Вот стыд. Даже руку в карман не засунуть. Хотя, похоже, не за чем. Там, видно, ни денег, ни документов. И что это я так? На радостях, что ли, что за границу вырвался? Или просто спину надорвал этим самым чемоданом? Вполне возможно – голова-то почти не болит! Лучше бы болела. Но надо же – спина. Ни с того, ни с сего. Может, я в автоаварию попал? Кто меня вёз, тот и притащил сюда, вместо больницы. Тогда плохо. Значит, надо вставать, хочешь, не хочешь. Хоть бы ноги немного подтянуть (кричит от боли). Чёрт бы её побрал, спину. Или поясницу. Будь она проклята. Первый раз в жизни заболела, и сразу так сильно. Да что я – не мужик, что ли? Встать надо, и всё! Надо встать, но пока не получается. Может, ещё живот болит? Даже на бок не повернуться. Как, интересно, будет «скорая» по-английски? Вроде – «хелп». Да, точно. Только вот кому «хелп» и на какой адрес. Вот вопрос! Приедет или не приедет? Значит, остаётся лежать и ждать. И вспоминать. Ну и ладно. О, вот ещё что вспомнил. Одну актрису. Как же её зовут? Обыкновенная девчонка, имя тоже обыкновенное. Однажды она мне такое сказала! Говорит, дай мне роль в твоей пьесе! А я же их не распределяю! Я их только сочиняю! Я ей сказал, что это примерно то же самое, если бы я просился к ней на роль мужа или любовника. Она говорит – ладно. Предлагаю тебе такую роль. Без пробы. Я спросил – ты театр, что ли, так любишь? А она сказала – да, тот, который в тебе. Вот, чёрт побери. Слушай, хорошо хоть, что она меня сейчас не видит. Зачем я от неё уехал? Зачем придумал эту дрянную пьесу? И что за поганый спектакль, когда же он кончится? Ладно, ещё немного полежу, и встану.

Надо, в самом деле, разобраться, что же это такое со мной. И телефон рядом, а никакого номера не вспомнить. Никаких цифр нет в голове. Кто же меня так? Господи, за какие грехи. Ну, встану – разберусь.

Не может встать.

ОН. Вот оно что! Вспомнил! У меня же дети есть! Двое! Мальчик и девочка! Конечно, вспомнил! Ну, пошло дело. Теперь всё вспомню, только бы паспорт найти. Где они сейчас, мои дети? Что с ними. С кем они. Нет, всё. Хватит валяться.

Нечеловеческим усилием встаёт на колени.

ОН. Господи, до чего дожил. Не встать с четверенек. Всю жизнь на четвереньках перед большими профессионалами.

«А вы не согласитесь прочесть мою пьесу? А будьте так добры!

А будьте так любезны высказать своё мнение.» Будто оно у них есть или когда-нибудь было. Никому ничего не объяснишь и не докажешь. Столько пустых усилий. И ничего. И никого. Только вставать. Вставать.

Делает очередную попытку.

ОН. Похоже, скоро получится. Слава Богу, голова заболела. Это нормально, значит, лучше становится. А если встану, куда идти? К телефону? Не имеет смысла. Ничего не соображаю. Значит, в туалет. А где он тут? Хоть бы до двери добраться. Ну, вперёд.

Почти встаёт, но снова падает.

ОН. Лучше. Лучше становится. Точно лучше, как пить дать. Ох, дал бы кто-нибудь. Как плохо без воды. Никто не даст, ни за что на свете. Только одна мама. У меня же мама есть! Она бы, конечно, водички принесла. Только мама.

Вот она, мама. Я её вижу. Я тебя вижу, мамочка. Я тебя помню. Любимая моя. Родная. Единственная. Где мои деточки, скажи, очень тебя прошу. Как они живут? Ведь ты всё знаешь. Ну скажи, мама, что же ты молчишь? Принеси мне водички, пожалуйста. И анальгина, хоть полтаблетки. Прости меня. Я не нарочно. Я не знаю, как это получилось. Я не хотел. Прости, мама. Я тебе письмо напишу. Я в гости к тебе приеду, честное слово! Я больше так не буду, мамочка! Ну посмотри же на меня! Ну что же ты как неживая?

Дети мои. Деточки дорогие. Родные мои, простите вашего бездарного отца. Как же вы теперь без меня.

Больше ничего сказать не успевает.

Звонит телефон. Слышны чьи-то шаги. Около него останавливаются грубые башмаки. Его переворачивают лицом вверх.

Слышны голоса.

ПЕРВЫЙ. Ну, что?

ВТОРОЙ. Сам не видишь, что ли. Перестарались.

ПЕРВЫЙ. А что вам было сказано?

ВТОРОЙ. Ну, ошиблись. С кем не бывает.

ПЕРВЫЙ. Насчёт денег тоже ошиблись?

ВТОРОЙ. Пока ничего не могу сказать. Искать будем. Но ты бы слышал его понты!

ПЕРВЫЙ. Ну ищи. Не найдёшь – сам будешь должен.

ВТОРОЙ. Ладно. Разберёмся.

ПЕРВЫЙ. Разбирайся. Только чтобы всё было аккуратно.

ВТОРОЙ (со вздохом). Ясно. Не в первый раз.

Возникает видение города, на улицах которого люди говорят на непонятном языке. По вывескам тоже ничего нельзя разобрать. Вполне понятен только вой пожарных сирен, да очевидны языки пламени в одном из городских окон.

Потом – безоблачное небо.