Читать книгу На белой дороге - Леонид Николаевич Глаголев - Страница 4

I

Я знал его почти четыре года, с тех пор, когда мы переехали в квартиру на окраину, где старые дома соседствовали с новыми кварталами, где ещё не все овраги засыпали, не все тротуары проложили, не все школы и магазины построили. Обычный парень, каких тысячи, для которых квартира – лишь место, где можно переночевать да привести друзей и знакомых, чтобы провести вечеринку, и провести как можно шумнее и радостней, а потом вывалиться задорной весёлой оравой в солнечное городское утро. Но в ту зиму я его почти не видел, пока не выяснилось, что он сорвался с крыши электрички и ему перерезало ноги.

После этой трагедии как-то само собой у меня выработалась привычка заходить к парню по-соседски, раз в неделю, когда бедная мать его, женщина с землистым, усталым лицом была на службе. Так, вроде бы по делу, в перерывах своей писательской работы. Не скажу, чтобы мы стали друзьями по причине его инвалидности, но чувствовалось, что меня ждут. Домашняя кошка его бесцеремонно забиралась ко мне на колени при встрече, так привыкла, но потом устраивалась у культей своего хозяина, и парень прятал свои пальцы в её белый, длинный мех.

Говорили; в один из визитов своих я принёс шахматную доску, сохранившуюся у меня ещё со старых советских времён, не спеша приучил его разыгрывать дебюты, к доске достал книжку по шахматной игре. Парень держался, как бы не показывая вида, но тоска и боль в глазах его читались слишком явно.

В один из последних визитов – а прошёл почти год после больницы – он похвастался, что получит на неделе какую-то инвалидную электрическую суперколяску, и потому будет выезжать на свежий воздух, и ездить столько, пока не кончится заряд аккумуляторов. Чудо-коляски увидеть мне не пришлось по причине командировки, а потом, когда привычно в полдень позвонил в его дверь, спускавшаяся с верхнего этажа соседка огорошила меня словами – неужели ничего не знаете? – он погиб в аварии, погиб на своей коляске в первую же неделю выездов, когда катился по проезжей части. Был гололёд, на протяжённом спуске коляску занесло. Я уж к вам заходила с неделю назад, но мне передали, что вы в отлучке; вот, извините, его записки. Нашли на его столе, и собственной рукой его приписано, если случится с ним что – отдать вам.

Через неделю у меня дошли руки до тетрадки, корявый почерк несчастного парня пришлось долго разбирать, а спустя полгода пришло в голову, что не имею права держать это у себя; так, на всякий случай, решил выложить в интернет неординарное литературное творение; разумеется, под вымышленным именем. Заранее извиняюсь, что некоторые фразы пришлось додумывать, настолько неразборчив был почерк настоящего автора.

II

«Приветом ко всем начинаю эту тетрадь, и, хотя пишу для себя, уж извините, что невольно заставляю вас вчитываться в свою белиберду, но я – калека, и этим всё сказано, почти всё. В той, прошлой жизни, никогда не задумывался, что придётся платить почти полной неподвижностью за разудалую, бесшабашную роскошь сумасшедшего движения, которой безудержно наслаждался почти четыре года. В свои неполные двадцать оказался скованным намертво с комнатной коляской… О-о-о, каким я стал чудовищем – превратился в полумеханического монстра, в подобие кентавра! Если вам доводилось слышать о так называемых «зацеперах», то я – один из таких ненормальных, теперь уже бывших; проклятое железо оказалось обледенелым, и вот результат – отрезало ноги, и сейчас моей мечтой стало желание получить электромеханическую коляску, чтобы передвигаться по улицам, видеть и слышать этот мир, на жалкой обочине которого я оказался.

Уж таким я уродился, что силой воли Господь меня не наградил, но если получу коляску… Мечтаю о такой, какую уже нашёл во «всемирной паутине», потому что купить её – невозможно; в учёбе я – недоучка, колледж накрылся, профессии – никакой; приходится пока рассылать письма во всевозможные инстанции, да вести этот муторный дневник – надо же как-то убивать время! Уж если приходит беда, то не одна; с деньгами, как оказалось, в семье стало совсем туго – да и что за семья! – я да мама, низкооплачиваемый библиотечный работник, да кошка Муська, пушистое создание, которое стало для меня почти частью самого себя. Если я не на коляске, она так и льнёт к остаткам моих ног, и ладони мои непроизвольно опускаются на её шелковистую, податливую спинку.

Чиновничье сословие оказалось ещё то; нужной мне модели в регионе не оказалось. Уж кажется, чего проще – кому, как не инвалидам, знать, что нужно им самим! Так нет; за них решают пышущие здоровьем чиновные людишки вкупе с чинодралами от медицины. Всю сумму нам с матерью не потянуть, а если бы часть доплатить – так нет, существуют драконовские порядки, узаконенные, очевидно, некими безликими существами без совести и чести, и исключительно для того, чтобы содержать этих нахлебников на деньги российских налогоплательщиков. Пишу письма во всевозможные благотворительные фонды, частные и не очень, а чтобы освоить хоть какую-то профессию на дому…

С русским языком у меня не совсем всё в порядке, работа с компьютером не грозит, а чтобы собственными руками что-то делать, так сначала понять надо, что получается, смогу ли. Город наш не большой и не маленький, а так себе; вакансии по моим запросам случаются, но чтобы потом твою продукцию отправляли куда следует, – извините, решайте за свой счёт… А время-то идёт.

Иногда сосед сверху зайдёт; мелочь, кажется, а немного отпустит; шахматы притащил на майские, потом самоучитель шахматный принёс, немного забываешься вроде бы. Но больше всего сны мучают. Иногда приснится футбол, мяч гоняю, сам в нападении, и бьют меня по ногам, и, как ни изворачиваюсь, всё же достаётся, и я просыпаюсь от этой боли! А приду в себя – ног-то и нет. К ночи отойду, а ночью опять всё тот же сон. Врачиха иногда навещает, говорит, фантомные боли, а исчезнут или нет, ничего не отвечает, молчит больше.

III

Ура и ура! – пришла коляска! Сразу почувствовал себя танкистом, который дождался своего любимого танка после ремонта; пыл охладил полусамостоятельный спуск с третьего этажа – есть благородные люди на свете! Пятиэтажки наши совсем не приспособлены к транспортировке таких, как я, и лифта нет; но ничего, первый раз всегда трудно, да и мир не без добрых людей, помогли. С утра шёл снег, тротуар наш ещё с ледком оказался, старт получился резкий, одно колесо проскользнуло, коляска крутнулась; ничего, начало положено, буду учиться. Но ездить по тротуару оказалось совсем непросто, сплошь участки крутых спусков и подъёмов, да вдобавок не очищены от снега. С завистью окинул проезжую часть – вот бы где прокатиться! – но камни бордюра были столь высоки, что переехать через них с моим нулевым опытом – невозможно! Проезды во дворы через тротуар окаймлены тем же бордюром без понижений… конечно, зачем мы им! – опять же мамаши с колясками страдают, и приходится исхитряться, тормозить, и сантиметр за сантиметром отвоёвывать пространство для движения.

Незаметно пролетело время, электроника показала минимальный заряд аккумуляторов, надо возвращаться. Просидел час в подъезде, простыл, кажется, пот залил бельё от напряжения первой поездки, пока не дождался двух мужичков – что, парнишка, на пиво заработаем? – ну, народ, не знал я вас раньше, оказывается…

Последующие выезды добавляли как уверенности держать коляску на снегу и по гололёду, так и беспомощность перед препятствиями в спусках-подъёмах из квартиры на улицу и обратно. Мама решилась на обмен квартиры с третьего этажа на первый, что должно было произойти быстрее обычного, потому что на первых этажах балконов в таких домах не предусмотрено, и, таким образом, мы ухудшим свои жилищные условия. А пока договорился с местными мужичками за пару пива вверх и по той же таксе вниз, и это по-божески, с их точки зрения, брать с такого увечного, как я.

С другой стороны, я не знал всех возможностей, которые мне были представлены этим агрегатом, я никогда не мог прокатиться на максимальной скорости, мешали бордюры, прохожие, их спины, не видящие меня; мне хотелось почувствовать ветер в лицо, как тогда, когда я катался на крышах электричек и наслаждался свободой ощущений, мне хотелось забыть себя нынешнего и вспомнить своё вчерашнее, уйти, убежать от своих страшных футбольных снов и фантомных болей. Мне казалось, что нужно сделать один разворот моей коляски, всего только один, чтобы оказаться на свободе, чтобы промчаться по краю встречки, ощутить прежние ритмы сердца от ветра в лицо. Не знаю, когда я решусь, но решусь обязательно, а иначе придётся отречься от самого себя, иначе нет смысла жить. Жаль, что сейчас зима, снег добавляет риску в движении, но решение мной уже принято, и я от него не отступлюсь, я пойду на это, обязательно пойду…»

IV

Записи на том обрываются, но по тетради заметно, что несколько листов вырвано. Спустя месяц, встретил одного пенсионера, который все дни проводил в прогулках и видел случившееся своими глазами, о чём и поведал мне.

Рассказ пенсионера

«Если бы не медики, прописавшие ежедневную пешую ходьбу по два часа каждый день… Но я втянулся одно время, и даже в непогоду прогуливался своим привычным маршрутом. В тот день с утра шёл снег, я ещё размышлял: брать зонт или нет? Но морозец небольшой был, и от зонта отказался. Человека на коляске я приметил с неделю, мы прогуливаемся в одно время, только я пешком, а он на своей коляске, и по разным сторонам от дороги. Я всегда поражался, как быстро и с каким искусством тот научился преодолевать бордюры, выбоины, не сколотый с асфальта лёд, и мысленно здоровался, что ли, с ним. Ездил он по тротуару, искусно объезжая прохожих, иногда колёса проскальзывали по снежку, а человек будто забавлялся, и скольжение превращал в часть способа передвижения, как мне казалось тогда.

Отличались ли его действия в тот день? Наверное, было что-то в поведении странного колясочника как бы задумчивое нечто; он часто и беспричинно останавливался, оглядывался по сторонам, иногда замедлял движение, иногда беспричинно ускорялся, и потому наши скорости были примерно равны, и потому именно в этот день запомнились его действия.

В какой-то момент он остановился у пешеходного перехода через дорогу, и мне подумалось, что ему надо переехать на мою сторону, а он вдруг свернул на проезжую часть и покатил, и покатил под уклон, набирая скорость. Уже потом, вдалеке, с перекрёстка послышались сигналы автомобилей, я заметил, как тяжело переваливался троллейбус, делая поворот, и вдруг остановился.

Я развернулся и направился к месту аварии, я уже привык к этому колясочнику как к старому знакомому, и мне стало неспокойно как-то на душе. Подойдя к перекрёстку, обнаружил там пробку, движение встало, мигала скорая, мигала машина полиции. В самом центре перекрёстка образовался кружок людей рядом с синим троллейбусом, водитель которого снимал штанги, народ выходил изо всех дверей. Я догадался, что случилась трагедия с моим знакомым. Его занесло на скорости, и никто не успел среагировать, ни водитель троллейбуса, ни этот несчастный. Простоял полчаса, стал мёрзнуть, народ на перекрёстке не расходился, но я ушёл.

На следующий день как обычно прогуливался, и всё пытался увидеть этого инвалида на коляске, но он не встретился мне ни в этот день, ни впоследствии.

И вот ещё что хочется отметить: вдруг мысленно представил себя на его месте…

Нет, никогда бы я не свернул на проезжую часть дороги, никогда и ни за что…

И мне вдруг показалось, как послышалось:

«… – Старик, этого тебе не понять; и никому не понять тех, кто хотя бы раз прокатился на крыше электрички…»

09.03.2018.