Читать книгу Осколки зеркала моей взрослой жизни - Леонид Оливсон - Страница 6

У ланский милый, славный переулок!

Я в детстве пополнял твои дворы,

И знал здесь каждый хитрый закоулок,

Где было много шумной детворы.

Его название было взято

Для хронологии – памяти дьячка.

В домишке, тут жившего когда-то…

Назад три века грешившего царька.

Не часто Пушкин здесь радовал родню,

Приехав раз в год, к факельному дню.

Еще дитем был тут Менделеев,

Г улял ребенком в его аллеях.

Здесь проживал в тридцатых сам Завадский –

Изящный режиссер и острый Чацкий.

Вращался тут и Визбор плотью бренной:

Бывая в моей школе с пеньем в третью смену.

Здесь на троллейбусе, лишь в остановке,

Стоит высотка сталинских времен.

Был вход в метро с чудесной облицовкой,

Где мрамор полукругом приземлен.

Немного дальше Садовое кольцо,

Г уляешь, встретишь знакомое лицо:

Кивок с улыбкой и взмах руки…

Такие в жизни были тут штришки.

Привычка с детства: любил я наблюдать.

Втихую этим я забавлялся.

Я для видений даже шел блуждать,

Очнувшись как бы, я пробуждался.

А уже старше я учился в школе.

Малахов был директор на престоле.

Он подавлял нас своею мощью.

Не дай бог встретить его вдруг ночью.

Назвали мою школу в честь Ковшовой:

От героини взгляд не оторвать!

Кто ж знал – может в детстве была бедовой?

Любила Родину она как мать.

Я родился и жил здесь много лет.

И, несмотря на горести-потери,

Здесь же закончил модный факультет.

Я помню вас, плехановские двери!

Уже без Сталина… Была Москва пятидесятых –

Созвездие гнилых домишек и домов богатых:

Все это в памяти за горизонтом как дали быль,

Как были кирпичи, и время их превратило в пыль.

В Москве старинной было много дивных переулков,

И вот в Уланском где-то – жили даже драматурги.

Мой домик двухэтажный был с верхушкой деревянной.

Внизу мы, три семейства, жили постоянно.

В пристройке к дому – помню, – жил сосед весьма любезный:

Он был мужик «рукастый», уж средних лет мастеровой.

Он до войны с отцом в метро работал, – всем известно,

Отца жалея, он говорил: «Мужик-то был с душой…»

И жило здесь еще нас, разновозрастных, немало:

Но мусора вокруг и рядом с домом не бывало.

При встрече люди друг дружке дорогу уступали,

И все было с улыбкою друг друга уважали.

Я вспоминаю то время трудное лишь с теплотой.

Рутина жизни изнанкой трепала нас в ту пору.

Но мир вселился меж соседей: согласие, покой…

И каждый после работ, как бы влезал в свою «нору».

В квартире в каждой комнатенке – одно окошечко:

Оно так мало, что свет днем проникал немножечко.

И кухни не было, и грязь, и сырость в туалете…

И никогда никто не приходил из райсовета.

Что очень интересно – мне не снилось и в дремоте:

Предугадать, что осенью в ненастный день, в субботу,

В мою квартиру, наклонившись и крадучись, вошла

Из дома рядом, с парой туфель, – полковничья жена.

Ведь тети муж сапожник был прекрасный, на все руки.

Во всей округе переулка был весьма известен:

Все знали – он после работы все чинил от скуки.

Частенько от людей он удостаивался лести.

Я в эти юные года в Москве учился в МАПУ

И в увольнение по субботам к тетке приходил.

В тот вечер я хотел пойти на кинофильм к аншлагу.

Сестра уж вышла – ждала меня. Спешил я на «Фитиль».

Она заказ неспешно сделать дядю попросила

Затем, глядя в мои глаза, с улыбкою спросила:

– Хотел бы, юноша, ты встретиться с дочкою моей?

Вот телефон наш: вы, может, прогуляетесь в музей?

С людьми из дома этого почти я не общался,

Но вот возможность такая появилась вдруг.

Взглянуть в глаза ее пока я долго не решался…

Она меня подбадривала, как старый близкий друг.

Субботы через две я храбрости вполне набрался.

Серьезных встреч с девчонкой до той поры я не имел.

Я помню, как трудно я на свидание решался,

А когда встретил – от красоты ее я обомлел!..

Передо мной стояла дева с картины «Незнакомка»!

Я подал твердо руку ей, спросив ее негромко:

– Вы – Жанна? Как приятно видеть Вас! А я есть Леня.

Куда же мы пойдем? Погода скверная сегодня!

Она открыла быстро зонт – я взял ее под руку.

Я искоса пытался разглядеть мою подругу.

И мы пошли в кино, потом гуляли с нею долго.

Но Жанна почему-то вечер весь была безмолвна.

И хоть в дороге я изощрялся в комплиментах ей

Она меня благодарила, хитро улыбалась.

И, видно, злость в ней накопилась от маминых идей,

Хоть мамочка ее передо мною так старалась.

Я думаю, ее благополучная мамаша

Такую, видно, дома заварила с дочкой кашу,

Решив, что дочке не плохо бы прожить как и она,

Но дочка не хотела: зачем ей эта суетня.

И я с досады проводил ее и попрощался.

И уже больше, к сожалению, я ей не звонил.

«Звони», – шептал мне голос бога: «Иль ты ее забыл?

Попробуй еще раз»… Но я с ней больше не встречался.

И много лет, и дев передо мною прошло потом,

Но милый образ стоял всегда перед моим лицом.

Хотелось устоять мне перед прекрасным божеством,

Как коготков мне не хватало: я был еще юнцом.

В Москве в читальнях много я читал,

Друзьям плел выдумки о человеке века.

Наивностью слезу их выжимал,

Как из-под скал удачно спасшийся калека.

Я притворялся, что-то сам творил.

И, не смотря на них, устраивал смотрины:

И задницей вперед и взад крутил,

И удивлялись, закатив глаза, дивчины.

Я ими любовался и любил,

Я воровал их взгляды, ворожил…

И мой дивертисмент, красивые дивчины

Не усмотрели – как дурацкие смотрины.

В смех горький обращал я шалунов насмешки,

И продлевал я мои проделки.

А все сидели, как богоделки –

Мне собирая на бедность с тревогой «трешки».

Я не третировал дарованные «трешки» –

Я брал их, уж извольте, на извоз.

Матронам сельским я нес желтые матрешки.

Чтоб их достать – бежал на паровоз.

Когда мы были молоды,

Любили мы друг друга.

Искали только поводов

Быть вместе в час досуга.

Минутой дорожили мы,

Идя на час свиданья.

И без усилий видимых

Встречались мы с лобзаньем.

Тропинок было множество,

Куда б мы не ходили.

И долго в одиночестве

Мы в тех местах чудили.

И нам никто не нужен был –

Наш взгляд ласкал друг друга.

Никто о чем-то не тужил…

Цвела любовь супругов.

А юность, как глоток вина,

Уже минула в вечность.

На голове уж седина…

Ведь жизнь так скоротечна.