Читать книгу Три поэмы. В критическом сопровождении Александра Белого - Леонид Завальнюк - Страница 6

Я слушаю с каким-то скверным чувством

Такие рассуждения, что, вот,

Поскольку уж не совладал с искусством,

Подамся я, пожалуй, на завод.

И лезет в цех с душою бородатой,

С одним талантом – наводить тоску.

Кому ты нужен,

Сонный соглядатай?

А ну-ка сгинь,

Не подходи к станку!

Здесь нужен люд,

Который рвется в драку,

Чтоб сотней дел

Венчать десяток слов.

Я, автор многочисленного брака,

Я знаю, что такое ремесло.

Обжегся раз, и больше не полезу.

Из всей науки вынес я одно —

Прочувствовать «печенками» железо,

Как цвет, как стих, —

Не каждому дано.

Не тратя сил,

Научишься не шибко.

И если лбом о стену – медь о медь,

Прок невелик.

Учиться на ошибках,

Как видно, тоже надобно уметь.

Не много толку,

Если вдруг, потупясь,

Врагам на радость и себе на зло,

Ты оправдаешь собственную глупость

Нелепым и смешным

«Не повезло»…

Ты грохнись так, чтоб затрещали кости,

И никого виновным не зови.

Пусть каждый промах

Дозой доброй злости,

Как шаг вперед,

Останется в крови.

И если каждый пень и каждый камень,

Что жизнь поставит,

К тридцати годам

Ты будешь помнить только синяками, —

Я сто небитых за тебя отдам.

Электрика рачительной рукою

Протерты люстры и потушен свет.

Минуты театрального покоя —

Спектакля нет и репетиций нет.

Смолк ненадолго шум неугомонный,

Короткий день к закату повернул.

На смертном ложе

Юной Дездемоны

Художник-исполнитель прикорнул.

Все как-то очень странно и нелепо:

Скрестив зеленоватые лучи,

Лежит недорисованное небо,

Торчат средневековые мечи…

Эх, мне б сюда!

Я не был бы в накладе.

Здесь высшая профессия нужна:

Здесь при скупом до юмора окладе

Работа до трагичного сложна.

Но ты взгляни на этот щит, на плотик —

Сработаны не на день, а навек.

Запомни, брат, что театральный плотник —

Поистине великий человек.

Да! Недоволен!

Требует и просит,

Чтоб по труду

К расценкам подошли!

Но он театра ни за что не бросит,

Не побежит на длинные рубли.

Так в чем же суть?

Со временем, к примеру,

Ты присмотрись, товарищ полотер,

Как яростно «болеют» за премьеру

Пожарник, осветитель и вахтер.

И как, украдкой с глаз отерши влагу,

Они в антрактах шепчут:

– Хороша!..

И как сияют, радуясь аншлагу,

Со сбора не имея ни гроша.

Эх, мне б сюда!

Я всей душой и телом

В мельчайшие подробности пролез

И описал бы,

Как живое дело

Рождает бескорыстный интерес.

И всех, кому не худо подлечиться

От алчности и прочих зол мирских,

Я посылал бы

Честности учиться

К друзьям из театральных мастерских.

Ни попрекать не стану, ни грозиться,

Но я хочу,

Чтоб впрок пошла беда,

Чтоб ты хоть этой жизнью заразиться

Сумел неизлечимо,

Навсегда.

Пока мы здесь в самокопанье дремлем,

Пока плетется анемичный стих,

Идет, как буря, по целинным землям

Бунтующая сила молодых.

И, может, мир не знал нетленней темы.

И вижу я, за часом час губя —

Потомство с нас потребует поэмы

Про этот труд.

Про них – не про тебя.

Но только нет.

Не сгоряча, не с маху.

Молчи,

Пока под сердцем не нашлось

Тех самых строк, что лягут на бумагу

И, не дымя, прожгут ее насквозь.

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

Нет, я Алтай открытый не открою.

Что знал о нем я?

Знал я лишь одно —

Что там живет любимая героя

И что герой ей не писал давно.

Темным-темно…

И только в печке угли

Нет-нет да пыхнут голубым огнем.

Давным-давно

Поблекли и потухли

Все те воспоминания о нем,

Что жили в сердце, словно на постое,

Спокойно, тихо, не тревожа сна.

Что ж это было?

– Это?

Так. Пустое…

Ошибка. Просто… молодость.

Весна…

Растем, друзья!..

Растем, как на опаре.

Ну что ж, уйду.

Пусть встреча без помех.

Сейчас сюда придет красивый парень,

Неробкий незнакомый человек.

Он скажет, что хорошая погода,

Неплохо б вместе на каток пойти,

Что, вот, сошел с конвейера завода

Сегодня первый дизельный НАТИ.

И это важно.

Это очень важно.

Да, в общежитьи.

Все дела, дела…

Но будь на свете меньше душ бумажных,

К весне, наверно б, комната была…

Крепись, герой!

Я нерадивый школьник:

Пришлось почти такое пережить,

А формул нет, чтоб этот треугольник

Легко и безболезненно решить.

И это хорошо…

И очень скверно.

Ну что ж.

Я только автор, а не сват.

Что делать?

Делать нечего, наверно.

Кто виноват?

Никто не виноват.

От почты мы, должно быть, все зависим.

Порой полгода, шутка ли сказать,

Все ждешь и ждешь

Каких-то важных писем,

А сам вот не умеешь их писать.

Так просто это и так сложно это…

Тетрадный лист —

И тот уже вспотел.

Должно быть, умер, не открыв секрета,

Последний спец эпистолярных дел.

Хоть ты бы, ночь, подсказкой прозвучала!

Темно и тихо.

Канул час, другой.

Четвертое,

Десятое начало

Дочитывает медленный огонь.

Что ей писать?

О том, что, вот, на щетке

Пять месяцев отплясывать пришлось?

Что эта полотерская чечетка

Дала поесть и отобрала злость?

Что ты теперь скучнейшее из пугал,

Что только в прошлом видятся бои,

Что навсегда, должно быть,

В дальний угол

Заброшены учебники твои?..

Что ей писать?

Я разочтуся делом.

Найди слова!

Наставь меня на путь.

Ведь, кроме глупостей,

Я ничего не сделал

И вряд ли сделаю когда-нибудь…

Ползут в пролет окна ночные тени.

Сочится в душу липкий холодок.

В который раз болезненным виденьем

Встает алтайский тихий городок.

На шпиле конь…

Перрон разноголосый…

А на земле – та самая весна,

И кто-то юный и русоволосый

Не может оторваться от окна…

А может, лучше

Чуть поменьше перца?

А может, лучше

Все-таки назад?

А может, проще

Вытравить из сердца

Бутылочно-зеленые глаза?

И выучиться

Радоваться крову,

Чтоб лоб – холодный,

На душе легко.

А может, лучше

Завести корову

И просто пить парное молоко?

Что ей писать?..

В каком, каком плену ты!

Где сила? Где?

На что ты уповал?

И прямо на пол падают минуты,

Убитые смятеньем наповал.

Как ей писать?

Ты, сердце, кровью брызни.

Я не доверю холоду чернил

Слова возврата к той бескрылой жизни,

Что ненавидел так и так чернил.

Какая тишь…

Как будто там, за рамой,

Как будто в целом мире – ни души.

Стучат.

– Войдите! Кто там?

– Телеграмма.

«Я вышла замуж.

Больше не пиши»…

На доброту не принято коситься,

Но иногда и добродетель – зло.

Тот не рискнет со мной не согласиться,

Кому хоть раз некстати повезло.

В высоком

Финиш – часто старт смешного.

Но так и не замкнулся этот круг.

Она взяла в искусстве слишком много,

Чтобы играть характерных старух.

То был закат.

Закат большого солнца.

Ей памятна навечно та пора,

Когда, как дети, плакали «гасконцы»,

Слезами орошая «кивера»,

И от оваций вся земля дрожала,

И буря подымалася в груди,

И слава,

слава,

слава провожала

Актрису на нехоженом пути.

Но время шло.

И это так не ново,

Что в срывах стало некого винить,

Что не хватило гения портного

Законы разрушенья отменить.

«Роксана» потучнела и увяла.

В корсете, без корсета ль —

Все равно…

Уже другая поросль вдохновляла

На подвиги поэта Сирано.

Не злилась.

Нет.

И зависть не копила.

Никто упрек не смеет бросить ей!

Она подмостки честно уступила

Сияющей сопернице своей.

Во имя чести

Нужно было сдаться.

Она сдалась, сошла.

А между тем,

Там, где хватило силы не остаться,

Вдруг не хватило, чтобы уйти совсем.

Пускай не жизнь.

Пускай хоть бледный сколок,

Чтоб только здесь,

Где все до слез свое…

Пять лет прошло,

И этих книжных полок

Уже нельзя представить без нее.

Пять лет,

Пять лет все мимо проплывало —

И радости, и горести игры.

Пять лет она для труппы открывала

Нечитанные книжные миры.

Так много вышло, что и ныне живо,

За тыщи долгих лет из-под пера,

Что юность

Все «на после» отложила.

И только с сединой пришла пора

Собрать всю эту россыпь по крупице,

За каждой фразой постоять, пожить…

Так вправе только тот не торопиться,

Кому уж больше некуда спешить.

А ей уже казалось очень странным,

Что, вот, энтузиастов не найдешь,

Что не читать,

А заводить романы

Предпочитает нынче молодежь,

Что в формулярах до смешного чисто,

А кто читает – слишком стар и сед.

И мучилась душа пропагандиста

Отсутствием объекта для бесед.

Уменье ждать —

Великое уменье.

Уменье ждать

Всегда берет свое.

– Вы не актер?

– Я? Нет…

И тем не менее,

Он как-то сразу покорил ее.

Тем, что без дела не умел шататься,

Тем, что незнанья вовсе не скрывал,

И тем, что самых длинных аннотаций

Он никогда ничем не прерывал.

Она с особой радостью давала

Свои святые книги пареньку,

Но с тайной грустью все ж подозревала,

Что он читает их через строку.

И этого она бы не простила.

Но без остатка разлетелась грусть,

Когда, уставясь в пол, он отбубнил ей

Четыре акта пьесы наизусть.

Ни грустных глаз,

Ни злобного оскала.

Лицо – как камень.

Вспыхни!

Освети!

Нет божьей искры…

Но она искала

И сердцем не сумела не найти.

Кто долгождан, тот и за это ценен,

И тут уж суть, пожалуй, не важна.

– Как – полотер?

Он должен быть на сцене!

Да, да! И это сделает она.

Имея рост и молодость, надейся —

Когда-нибудь сыграешь все равно.

И в роли бессловесного гвардейца

Герой на сцену вышел в «Сирано».

Пускай ему не пели дифирамбов.

«Доспехи» снял, от счастья чуть дыша.

Еще один убит огнями рампы.

Наденьте траур, добрая душа.

Смешно и больно.

Время тает, тает…

Ну что ж.

Весна – она спешить права.

И с каждым днем быстрее облетает

Седая календарная листва.

Еще вчера стекло —

В морозных фресках,

Но слышите, как где-то вдалеке,

Вдруг охнув,

Раскатился гулким треском

Бугристый лед на дрогнувшей реке.

Как будто где-то оборвало тросы,

И сила бродит, слабых мест ища.

Минута…

Две…

И вздыбились торосы,

Аршинными торцами скрежеща.

А через день уж снегу негде деться,

И солнце вот-вот вырвется в зенит.

Помедли время!

Дай хоть оглядеться!

Как воздух оглушительно звенит,

Как звонко в кроны

Кровь земли стучится

Как сердце рвется вдаль,

В поля,

В бега!..

И по Оби все мчится,

мчится,

мчится

Последняя холодная шуга.