Читать книгу Три поэмы. В критическом сопровождении Александра Белого - Леонид Завальнюк - Страница 7

Не объяснить, пожалуй, в чем причина,

Не указать, которого числа,

Но если я действительно мужчина,

То зрелость

После армии пришла.

Привет-поклон тебе, казарма взвода,

Треклятый плац, привет тебе, привет!

Вы мне растолковали

За три года,

Чего не мог постичь я

Двадцать лет.

Припомнишь все —

Что лестно, что не лестно…

Но я скажу, и мог бы повторить,

Что армия – единственное место,

Где учат делать, а не говорить.

Чабрец у скатов.

Щавель бородатый.

На лысых сопках – камни-валуны.

И вдруг – казармы.

Здесь живут солдаты —

Великие работники страны.

Сквозной забор.

Ряды кленовых прядок.

Два-три насмерть застриженных куста —

Сухой геометрический порядок,

Солдатская святая чистота.

Клюют носами в сук вороны-сони —

Сегодня жди добавочных костей:

Согласно древних правил, в гарнизоне

Большим обедом потчуют гостей.

В гражданке что —

Хоть с полдня и до сна ешь.

А тут команда – встань и не ворчи.

О! Да тебя не сразу и узнаешь.

– Ну, как, герой, казенные харчи?

Стоит он, чуть сутулясь от укола,

С лицом сурово-важным, как мандат.

А тальи нет.

И гимнастерка колом —

Типичный начинающий солдат.

Ему еще и строй – большое бремя.

Что там харчи?

– Тут дело не в харчах.

– А в чем тогда?

– Да вот… Уходит время.

Не вышло, видно, из меня врача.

Все моем, чистим, словно перед свадьбой,

Устав зубрим, шнурки из кожи вьем.

Что день грядущий мне готовит, знать бы

– Всему свой срок.

Увидим, доживем.

Мое сравненье – не большая новость.

Никто не станет отрицать того,

Что если служба – это как бы повесть,

То карантин – лишь азбука всего.

В нем аз —

Конец развинченной походке.

В нем буки —

Шомпол, ветошь, карабин.

В нем веди —

Философия обмотки

И тьма не мене сложных дисциплин.

А дальше —

Цепь запретов и наказов,

Где крепче стали каждое звено:

Беречь мундир.

Не обсуждать приказов.

Учить уставы.

Не быть болтуном.

Иметь в ушанке нитку и иголку.

Знать назубок мортиру и ТТ.

Не пить.

Не ныть.

Не бегать в самоволку.

Быть честным, смелым, сильным

И т. д.

Мне б написать в картинах эти звенья.

Но я начну,

Чтоб не пропал замах,

Военной жизни первые мгновенья

С второго оформления бумаг.

Армейский писарь, щеголь и повеса,

Ладонью лоб нахмуренный потер

И записал:

«По роду службы —

Слесарь,

А по последней должности —

Актер».

Не то, чтобы его вгоняли в слезы,

Но плоскостей был океан пролит.

Обшучивать подобные курьезы

Веселым людям сам господь велит.

Но мы пока оставим юмористов.

Важнее то, что он один в полку

Из всех новоприбывших металлистов

Поставлен был не в строй,

А к верстаку.

Итак, прощайте, плацы, полигоны, —

На старом месте – новая заря.

В руках напильник,

На плечах погоны…

Судьба, должно быть,

Снова в слесаря.

Мильоном дел шумит, гудит эпоха,

А выбор прост, как хинный порошок:

Или крепиться и работать плохо,

Или работать очень хорошо.

Решись попробуй…

Голова, как вата.

Кровь засыпает, чуть в виски стуча.

И то, и это было горьковато

Для человека с будущим врача.

Ему, конечно, и во сне не снилось

Быть у лихого воинства в чести.

Здесь выше прочих доблестей ценилось

Уменье на ходу изобрести.

Вполне хватает выдумки мышиной,

Где вам не могут предложить всерьез

Из двух гвоздей и пишущей машины

К семи ноль-ноль сработать…

Паровоз!

А тут —

Заданье выслушал покорно,

На бедра – фартук, в руки – молоток,

И завтра на побудке вместо горна

Все стекла в окнах расколол гудок.

Здесь емче слова звонкое железо.

Здесь нужен был

Поэт и металлист.

И приуныл

«По роду службы —

Слесарь,

А по последней должности —

Артист».

В двенадцать,

Выйдя из-за сопок дальних,

Чтобы служивым не наделать зла,

Ночь благородно обошла дневальных

И незаметно к нарам подползла.

Все тихо-тихо…

Только вдруг проблеет

Какая-то приблудная коза.

Спокойной ночи.

Веки тяжелеют.

Приятных снов.

Смыкаются глаза.

Приходит крепкий сон.

И с этих пор мы

В плену у старых радостей и ран.

Цвета ветшают, мир меняет формы,

Фантазия включает свой экран.

Плакат вбирает краски гобелена,

Уходит в своды плоский потолок…

И вот,

Припав на левое колено,

Дневальный произносит монолог.

Он, к небесам протягивая руки,

Прощается с неласковой землей,

И гаснут,

гаснут в темном зале звуки.

Театр поперхнулся тишиной.

Так вот оно —

Великое начало!

Так, значит, ожидание не зря —

Да здравствуют Шаляпин и Мочалов

В одном лице,

Прекрасном, как заря!

Шумят над речкой бутафорской лозы,

А он не хочет замечать того,

Как кто-то юный и русоволосый

Из дальней ложи смотрит на него.

Он говорит,

Что путь лежит на Альпы,

Сквозь царство снега, смерти и ветров,

И в подтвержденье вдруг хватает…

скальпель

И делает из скальпеля… ведро.

Все как-то слишком грубо и не мудро:

Ведро – понятно.

А зачем о ней?

Но сон есть сон.

И все решает утро,

Которое гораздо мудреней.

Восход приноровился к распорядку,

И честно ждали первые лучи,

Пока сигнал:

«Закончить физзарядку!»

Сыграют удалые трубачи.

Еще над миром тишина, как шуба,

И только вдруг:

– На ру-ку!

– На ре-мень!

Без пехотинской суеты и шума

Артиллеристы начинают день.

И лишь ему с утра – в немолчный грохот.

Чтобы явить слесарное нутро,

Из старых банок

«Концентрат гороха»

Он должен сделать новое ведро.

Игривый тон да не поймется ложно.

Я знаю, кроме всякой чепухи,

Что делать ведра —

Это так же сложно,

Как понимать хорошие стихи.

Тем более —

Паяльник нужно бросить:

В полку посуду пробуют огнем.

Тем более —

Заказчик очень просит,

Чтоб были ребра жесткости на нем.

Все глупо так,

Хоть провались на месте,

Еще до старта предрешен финал —

Как человек, он мало знал о жести,

А как жестянщик, ничего не знал.

Но скажешь разве —

Вот, мол, незнакомо?

Чего не знаешь,

В том твоя вина.

Итак, заказчик обеспечен комом

В связи с законом первого блина…

Но если робость сразу не скосила,

Но если злостью скомкано нытье —

Законы

Вдруг утрачивают силу,

И буйно просыпается

Чутье.

Пусть было рваным жесткое стаккато

И молоток к ладони прикипал,

Но он за четверть часа до заката

Жонглерским жестом

Дужку приклепал.

Конец подводным отмелям и рифам! —