Читать книгу На нарах с Дядей Сэмом - Лев Трахтенберг - Страница 7

Самая большая федеральная тюрьма США готовилась отметить День независимости. Самый праздничный летний праздник.

2,500 зэков с Южной и 2,500 с Северной сторон, а также 500 человек из примыкающего к нам лагеря ожидали Особого Обеда. Самого лучшего обеда в году.

Справлять американский «красный день календаря» в компании преступников мне доводилось впервые, и я внимательно присматривался и принюхивался к своим новым ощущениям.

Разговоры о Дне независимости я слышал буквально с первых часов своего заточения. В тот злополучно-незабываемый год 4 июля выпало на понедельник, поэтому «контингент» расслаблялся три дня подряд.

На выходные и праздники администрация тюряги вводила некоторое послабление: мы могли оставаться без синтетической тюремной формы весь день – с утра и до позднего вечера.

Вот уже три дня как я мотал свой срок, а униформу, можно сказать, так и не «нюхал». Несмотря на липкую июльскую жару и влажность, ходить в шортах и футболке в будние дни можно было только после 5 вечера и в выходные.

Или как сейчас, на праздники…

Когда я впервые увидел зэков в тюремных «хаки», то понял, что красота мир не спасет. Огромные пятна пота на спине и под мышками на грязно-защитном фоне только подтверждали мои наблюдения.

С другой стороны, я не мог утверждать, что одинаковые белые футболки, серые шорты или треники делали из нас расписных красавцев.

Пять тысяч уродцев под одной крышей.

Поскольку наша одежда (не важно: форма или свое «родное», из тюремного ларька) была похожа как пресловутые две капли воды, то на первый план выступало Лицо.

В большинстве своем арестантские физиономии выглядели достаточно отталкивающими. Я сразу же заметил этот любопытный физиологический феномен.

Никаких греческих профилей или римских носов, никакого благородного овала или горящих глаз, никаких волевых подбородков или интеллектуальных лбов. Из сотен зэков я насчитал всего лишь несколько десятков внешне более-менее располагающих к себе людей.

И тут меня осенило: на свободе именно одежда вносила определенное благообразие и миловидность. И скрывала природные недоработки.

В Форте-Фикс напрашивался другой вывод: «Печально я гляжу на наше поколенье. Его грядущее – иль пусто, иль темно…» В тюремной библиотеке труды Михаила Юрьевича отсутствовали, приходилось цитировать по памяти.

Как и три года назад, в своих первых СИЗО, я сам с собой начал играть как бы в детскую игру. Рассматривая окружающих меня сидельцев, я представлял себя по очереди то капитаном шхуны, то каким-нибудь плантатором.

Очень веселенькая тюремная забава, рекомендую!

В первом случае в задачу капитана входил отбор латиноамериканцев или жителей Карибских островов в экипаж парусного фрегата. Они должны были быть надежными морскими волками, не способными к бунту.

Думая о бригантинах и Веселом Роджере, я внимательно вглядывался в лица латиноамериканских и вест-индских заключенных. Выходцы из Доминиканской Республики, Кубы, Ямайки, Гаити, Гондураса, Колумбии, Пуэрто-Рико, Сальвадора, Никарагуа, Бразилии, Чили и Аргентины давали богатую пищу для воображаемой игры.

На самом деле родиной классического пиратства была именно Центральная и Южная Америка, откуда и происходила половина заключенных Форта-Фикс. Они и выглядели по-пиратски: не хватало только косынки на грязную голову, повязки на глаз, «черной метки» вместо тюремного ID и той самой знаменитой бутылки рома.

Когда же я рассматривал чернокожих зэков, составляющих другую половину тюремного контингента, то игра была уже другой. На этот раз я был не капитаном шхуны, а богатым плантатором – производителем сахарного тростника.

Я видел себя в пробковом шлеме и с плеткой-семихвосткой на рынке рабов-невольников, только что привезенных из Африки. В мою задачу входила покупка нескольких десятков негров для работы в поле.

С одним важным условием: будущие рабы не должны поднять восстание. Таким образом, мне требовались доброжелательные и трудолюбивые персонажи, не способные к жестокости и предательству.

Рассматривая своих сокамерников и соседей по заключению, я пришел к совершенно нерадостному выводу. Почему-то так складывалось, что надежных моряков и верных рабов насчитывались буквально единицы.

Большинство фортфиксовцев не выдерживало конкурса на замещение вакантных должностей из моей сказки. И не то чтобы требования были особенно завышенными.

Недаром при входе в наше печальное заведение висел транспарант – «Это тюрьма, а не загородный клуб», то есть «This is jail, not a country club».

Поэтому душа и отдыхала с русскими.

Во всяком случае – поначалу.

… Достаточно рано, часов в девять утра, наиболее активная часть русско-американских зэков подтянулась на место встречи, запланированное еще накануне.

Небольшой овальный лужок с пожухлой травой окаймлялся задрипанной беговой дорожкой. По утрам и вечерам под спортивные знамена Форта-Фикс выходили наши местные легкоатлеты.

Спорт и более-менее активный образ жизни привлекал одну четвертую – одну шестую часть тюремного населения. Карты, телик, 24-часовое поглощение «джанк фуда»[42] были несравненно популярнее диетических ограничений, тренажерного зала и бега трусцой.

У русских в отличие от распухающего от нездоровой пищи большинства проглядывалась некая любовь к физкультурным утехам. Ровно в шесть утра открывалась зона, а вместе с ней – заброшенная беговая дорожка и «джим»,[43] заполненный сломанными тренажерами.

Первым на «стадион», как молодой огурец, выскакивал неугомонный Семен Семеныч Кац. Несмотря на предпенсионный возраст, он упрямо накручивал круг за кругом. К концу занятий бывший гэтэошник и алкоголик выжимал мокрую от пота майку и готовил свою любимую овсянку.

Столовский завтрак его не устраивал ни под каким соусом.

В утреннюю кашку Семен с любовью добавлял украденное из столовки яблочко. Потом – пару ложек арахисового масла и горсточку обезжиренных хлопьев «гранола». Сверху все посыпалось орешками с изюмом и настаивалось минут 10–15.

Умытый и раскрасневшийся брайтончанин, благоухавший туалетным мылом «Доув», выходил из своего корпуса во второй раз ровно в 7.30 утра.

В одной руке он нес затертый пластиковый контейнер с любимой кашкой, в другой – круженцию с декофенированным кофе «Тестерз Чойс»[44]. Под мышкой – очередная книжица с популярными и несложными кроссвордами.

За одним из свободных карточных столов его неизменно поджидал Капитан. Высокий блондин Сережа, природный русак, нежно дружил с тщедушным, но мудрым семитом Семеном Кацем.

Они всегда были вместе – форт-фиксовские Самуэль Паниковский и Шура Балаганов.

Одновременно с Семен Семенычем в корпусе напротив вставал законник Дима Обман. На стадион он не ходил. Прихватив с собой сына и его друга, он отправлялся в тренажерный зал.

Дима, коренастый и подтянутый шестидесятилетний боровичок, находился в отличной спортивной форме. Наравне с молодыми зэками из качалки он вовсю тягал многофунтовые гантели и тяжеленную штангу.

– Слушай меня внимательно, Лева, – делился своими секретами многоопытный арестант. – Движение – это все! Раз менты отобрали у нас столько лет, мы должны зарядиться за это время, как гребаные аккумуляторы! И назло этим скотам прожить на двадцать лет больше запланированного. Посмотри на меня – не пью, не курю, джим каждый день. Ты просто обязан воспользоваться этим отпуском и взяться за себя. Посмотри, еще немного, и придется надеть лифчик – разве это дело?

– Дим, я же просидел под домашним арестом три года. Из дома – почти никуда, только к врачу и адвокату! К тому же постоянный стресс, и все такое. Вот и набрал вес, – начал я оправдываться.

– Знаю, знаю, встречал пацанов в твоей шкуре, – продолжал Дима. – Наверное, зашибал водяру-то?

– Было дело! Пил почти каждый день – иначе не мог успокоиться и заснуть. А выпьешь – хочется есть. Вот и набрал за это время сорок паундов[45]. Но теперь уж я точно завязал!

– Правильно базаришь, парень. Займись собой, потом ментам еще спасибо скажешь. Тебе сидеть недолго, всего пятерик, выйдешь на улицу, твои ровесники с животами и гипертонией по лепилам бегают. А ты только помолодеешь лет на десять!

Дима Обман и правда выглядел значительно моложе своих ровесников, оставшихся на воле. Посвежевшими после тюрьмы выглядели и Марта Стюарт, и Вячеслав Иваньков и даже Пал Палыч Бородин.

Мои новые герои.

Всех троих приводила в пример моя мама. Она явно была озабочена моей предтюремной депрессией и активным «лечебным» потреблением «Гжелки», «Хеннеси» и прочего алкоголя.

– Посмотри на меня – ни единой морщинки, – продолжал Дима, – спорт и витамин Е!

– И это все? – спросил я, внимая поучительной информации.

По опыту своих первых тюрем я уже знал, что ухаживать за лицом и телом «западло» не считалось. Я сразу же вспомнил первых чернокожих сокамерников, разукрашенных, как Пьеро, белой чистилкой «Нокзима»[46]. Они экзотично белели под вечно горящими лампами дневного света.

Итак, секрет вечной молодости Димы Обмана заключался в постоянном движении и внутренне-наружном применении знаменитого антиоксиданта – витамина Е.

– Будешь пить по 4 таблетки в день и мазать лицо и руки, особенно зимой. Немного накладно, но это лучшее из того, чем торгуют в ларьке. Все остальное – американский «булшит»[47], – наставлял меня Дима.

Он вынес показать и попробовать волшебное средство для красоты. В прозрачных ампулах блестело ярко-желтое масло. Надломил одну: теплая вязкая жидкость плавно потекла мне на пальцы.

Я твердо решил поступать так, как научил меня Дима. Тем более что жизненно-важные перемены в лучшую сторону были запланированы на ближайшую пятилетку и мною. Помимо приема витаминов я намечал заняться ежедневными силовыми упражнениями, бегом и прочая, и прочая.

Начинать с нуля.

Омолаживаться – так омолаживаться!

Вслед за старшим поколением в кружки и спортивные секции подтягивались и остальные русские зэки.

Саша Храповицкий каждое утро играл в большой теннис. С 7 до 8 утра, всего на час в день, наш спортзал превращался в теннисный корт. Конкурентная борьба за тюремный Уимблдон и место под солнцем достигала неимоверных высот. В ход шел активный подкуп, занятие очереди, отправка посыльных, подарки, угрозы, посулы и далее по списку.

Саша получал площадку всегда, ибо деньги решали все!

Особенно за забором.

Пару раз в неделю бывшего бизнесмена ублажал черный массажист – бывший спецназовец из морской пехоты. Усталое тело тюремного гедониста требовало постоянного ухода. Впрочем, не только тело – он по-барски держал личного повара и ежедневного помощника по хозяйству.

Александр Храповицкий был человеком с широкой русской душой и к тому же щедр на подарки. Перепадало не только всем русским, но и его вассалам.

Ближе к обеду на свет божий показывались остальные русские спортсмены. В зависимости от рабочего графика к семи вечера физкультурную барщину отрабатывало практически все взрослое русскоязычное население Форта-Фикс.

Разговоры о спортивных достижениях и зарядке велись не переставая.

Максимка, будучи таким же карантинщиком, как и я, уже вовсю вставлял в разговоры умные мысли из журналов Men's Journal или Men’s Health. Бывший Мишка Квакин тоже встал на путь физического исправления.

Я жутко завидовал его целеустремленности и движению к совершенству – он отчаянно боролся со своей ленью. Уже со второго дня заключения Максимка начал меня стыдить и требовал взяться за себя. При этом он сам мог полдня валяться на койке, а другие полдня загорать на лужайке около тюремного стадиона.

Времени оставалось много – в карантине вновь поступивший на зону контингент не работал.

Опытные Боря и Славик советовали мне «осмотреться, оклематься» и никуда не спешить. К тому же последний раз активной физкультурой я занимался на третьем курсе университета.

На самом деле моя голова была забита вопросами адаптации и понимания основ тюремной жизни. Поэтому мое «Динамо» пока еще не бежало.

В тот день, 4 июля, народ был еще более расслабленным, чем обычно – шел третий подряд выходной день. Спортивная жизнь явно замедлилась, как, впрочем, все живое и разумное в такую жару.

Наши шорты и тоненькие маечки постоянно прилипали к потному телу – народ мечтал о пляже и прохладной воде. Я периодически бегал в свой корпус и бросался в побитую временем и зэками душевую – слава богу, проблем с водой не существовало.

Холодный душ спасал лишь на несколько минут.

В мгновение ока я опять превращался в амебообразное и потное существо. Хотелось, чтобы тебя поливали из шланга холодной водой двадцать четыре часа в сутки – как белых медведей в знаменитом зоопарке Бронкса.

Оставалось радоваться, что в кранах еще текла прохладная вода и что морозильные машины периодически выплевывали ледяные кубики на первых этажах наших казарм.

Хоть и с очередью, но приятно.

Периодически кто-то из нашей компании собирал пустые пластиковые бутылки и отправлялся по воду. Мы активно поливали друг друга, засовывали лед за воротник, и даже мастерили некое подобие брызгалок образца 1978 года.

Наши игрища напоминали поведение мальчишек, еще не вступивших в пору гормональных взрывов. Всё, как в детстве, в парке Дома офицеров на воронежском проспекте Революции.

Не хватало лишь большого пионерского костра и песни про «картошку-объеденье». И почему-то отсутствовали вожатые с алыми галстуками.

Вместо пионервожатых по нашему «компаунду»[48] маршировали надсмотрщики, которые и выводили нас на торжественные построения.

«Не верь, не бойся, не проси» – гармонично служило нам лагерным девизом.

Речовка была не менее проста и доходчива: «Expect the worse, but hope for the best» – «Ожидай худшее, но надейся на лучшее».

Как учили зэки-мудрецы.

По большому счету именно так мы и поступали – были готовы ко всему и пытались найти радость в малом.

Вот и сегодня тюремный народ активно загорал.

Исключительно по выходным и праздникам власти проявляли чудеса человеколюбия. Неухоженный, заплеванный и затоптанный лужок посредине разбитого стадиончика превращался в тюремный «солярий». Несмотря на то что оголяться нам разрешалось только по пояс, латиноамериканские зэки метко прозвали его «Пинга-Бич» – «Пляж половых членов».

Подразумевался абсолютно мужской состав загорающих.

В соответствии с приказом начальника тюрьмы Рональда Смита, заключенным Форта-Фикс изредка разрешалось принимать солнечные ванны. При этом в меморандуме четко оговаривалось место (вышеуказанный лужок), время (с 7 до 15.30), дни (суббота – воскресенье) и форма одежды (снимать можно только майку).

…Через год пляжную казачью вольницу отменил новый директор нашего заведения. Как, впрочем, и много других поблажек, включая табакокурение, цветочные клумбы и скамейки перед отрядами…

…Время приближалось к проверке.

Через полчаса тюремные громкоговорители должны были взвыть пронзительным криком одного из ополоумевших от жары офицеров: “Recaaaaaaaaaal”[49], то есть – «Назааааааааааад!»

Услышав команду «Recall», зэк был обязан немедленно обо всем забыть, бросить любые дела и пулей лететь на перекличку к себе в корпус. Если во время проверки кто-то отсутствовал, вся тюрьма сидела по камерам и неоднократно пересчитывалась злыми, как черти, ментами.

Рано или поздно нарушитель находился, но автоматически попадал на полгода в карцер.

…Народ активно обсуждал приближающийся обед. Из разговоров я понял, что сегодня на кухне должно было произойти что-то совершенно неординарное.

Как бы, между прочим, я спросил у лежащего рядом Славика:

– Слушай, а что здесь подают в дни всенародных праздников?

– Тебе это вряд ли интересно. У тебя в животе еще перевариваются котлеты по-киевски из брайтонского «Интернейшнл фудз»[50]. Это для нас праздничная жрачка – большое дело, – с легким надрывом в голосе ответил обычно улыбающийся Славик. – А я вот забыл, какой у винограда вкус. Или у киви. Или у груши. Или у редисочки простой… И вообще, что это такое? Ты, Лева, только с улицы, не напомнишь, какого они цвета? Это фрукты или овощи? Все на фиг менты повыбивали!

Эх, где вы мои заварные пирожные, пельмешки и окрошечка, – подхватил эстафету вечно голодный штангист-вымогатель Вадюша.

Тюремного рациона ему явно не хватало, и от этого он очень страдал.

Боря был реалистом и за несколько дней уже успел дать мне много разумных советов.

– Лева, кого ты вообще слушаешь? Посмотри на их заплывшие рожи – ничего ценного они тебе не скажут. Короче, тебе ведь дали вчера вечером номерок?

– Да, точно! Приходил какой-то филиппинец и по списку их раздавал прямо перед последней проверкой, – ответил я, вспоминая полученный вчера небольшой голубоватый билетик.

Лет семь назад я пускал в дело в точности такие же талончики. Во время русских дискотек на яхте вокруг Манхэттена, они служили контрмарками на бесплатные дринки[51].

– Это талон на сегодняшнюю курицу. Радуйся своей удаче – пришел и сразу такое! Братва гуляет несколько раз в году. Столовая вечером закрыта, после обеда дадут пакет с ужином. Кстати, а ты же на кошерное[52] еще не перешел?

– Нет пока, – неуверенно произнес я.

– Это хорошо, а то не смог бы получить курицу. В кошерном наборе ее нет. Сегодня за раздачей и у входа в столовку будет много ментов. Следить, чтобы вот такие шустрые уродцы, как наш Славик, не влезали в очередь по второму разу. Вот для этого и талоны.

На взаимные подколки никто не обижался.

– Сам урод, – безразлично и мирно ответил Славик. Его срок заканчивался через две недели, и проблемы питания его больше не заботили.

Боря продолжал:

– Видишь, Лева, в честь твоего прихода менты разродились жареным цыпленком, а после обеда будет концерт. Но самое главное – ночью устраивают праздничный салют. Так что наслаждайся жизнью!

Я не знал, шутил Боря по поводу концерта и салюта или нет. Чем черт не шутит: все-таки тюрьма – американская, со всеми капиталистическими вытекающими.

Тем временем мой новый тюремный товарищ продолжал с достаточно серьезным видом:

– Не переживай. Из пяти лет ты отсидишь четыре с небольшим. Увидишь – четыре года пролетят, не успеешь заметить. А сейчас пока что расслабься, тебя и так промариновали три года под домашним арестом. Энджой[53], насколько это здесь возможно!

Пойми, сейчас ты ни на что повлиять не можешь. Ни здесь, ни на свободе. Ну, почти ни на что. Думай о семье и занимайся собой! Присмотрись, устройся на нормальную работу, займись спортом. Выстрой свое расписание. И вперед, с песнями!

У меня был такой же, как у тебя, срок, так я даже его и не заметил. Увидишь, недели будут просто улетать, если правильно ко всему подойти. Все зависит только от тебя! Лес валить здесь не надо, а со всем остальным можно на время смириться. Не отчаивайся, ты вроде бы парень крепкий и с мозгами. К тому же, судя по всему, ты – человек творческий. Напиши книжку об американской зоне и обо всем, с чем столкнешься.

– Был бы с мозгами – сейчас здесь не сидел. А по поводу книженции, я и сам уже думал. Даже название готово: «На нарах с дядей Сэмом», – ответил я.

И Славик, и Вадюша согласно кивали головами, поддакивая Бориным мудрым мыслям.

Несмотря на туманность тюремного будущего, я чувствовал себя более-менее уверенно. Особенно после наставлений Димы и Бори и собственной накрутки.

…Дневная проверка начиналась через пятнадцать минут. По спортплощадке уже ходили конвоиры и грубо загоняли разнежившихся зэков по камерам. Рядом раздавался лай овчарок из охранного отряда К-9. Даже они напоминали, «чьи в лесу шишки» и кто здесь хозяин.