Читать книгу Промысел осьминога - Лева Воробейчик - Страница 16

***

– Посмотри на этот снег, как он прекрасен и какой он мокрый, как что-то необычное. – говорит он ровным голосом.

– Нет, он уже тает, он почти вода, мне скользко. Да и это всего лишь снег, вечно ты. – делилась очевидным Ира.

Антон хмыкнул.

– А кому не скользко? Но мы им даже дышим и он падает прямо на наши лица, чтобы растаять, чтобы обязательно…

Ира повторяет заклинанием:

– Растаять. Рас-та-ять. Слово иногда бывает таким смешным.

Антон продолжает:

– И остаться каплями, потому он и прекрасен, несет в себе цикл, что ли, или как это назвать, – затягивается и протягивает руку к ее лицу. – Вот тебе.

– Что там было? – спрашивает Ира, не смотря на него.

– Капля, которая только что была снегом. Вот он, цикл, прямо на твоем лице.

– Мое лицо, получается, создано для снега или для циклов.

– Круговоротов! – подхватывает Антон и добавляет. – А еще для поцелуев.

– Ну хватит, не глупи, посмотри лучше туда, – отмахивается от него Ира и показывает рукой на толпу детей, кричащих что-то на своем детском наречии.

(туда и обратно маленьким человечком, Антон, с ней и без нее, Антон, ходи, молю тебя, ешь холодный снег и пей влагу губ ее, посмотри как она прекрасна и думай о чем хочешь, только не о ней, Антон, повторяй свое имя, говори о себе в третьем лице, ищи общества других, а не только ее, а то ты знаешь, чем все закончится – однажды она скажет ищи меня и давай выдумаем себе поддельные имена, чур я – Мария; почему бы не подумать обо всем, что рядом с тобой, что напротив тебя, гляди-ка: машины несутся навстречу друг-другу, светофоры меняют цвета, люди, ДРУГИЕ ЛЮДИ, А НЕ ОДНА ЛИШЬ ОНА, ходят навстречу вам и бегут от вас подальше, потому что вы ничем не интересны, совсем, кроме как значением, влиянием друг на друга, эй, прислушайся: уже у вас все темы сводятся у вас друг к другу и к тому, как вы друг в друга влюблены, нет ни одной темы на свете, которая бы не сводилась к этому, Антон, слышишь, понимаешь ли, дыхание – ради нее, подорожание продуктов – ах, как теперь нам с ней быть, кончились сигареты – что же нам теперь курить, скоротечность жизни – боже, что же делать нам друг без друга, вот и твой хваленый поиск, Антон, вот и твой хваленый осьминожий промысел, умоляю, не сближайся, не превращай ее в свою Марию, ты же знаешь, ты знаешь, чем все это кончится, ты же школьником уже выучил этот трудный урок!)

Дети сгрудились вокруг игрушечного самосвала, зелено-синего, стоящего в самом круге. Самосвал стоял недвижимо, дети кричали на него, заставляя сдвинуться с места. Все просто. Дети не были идиотами, они прекрасно понимали, что самосвал не поедет никуда, как не кричи, но эта игра доставляла им настоящее удовольствие неизвестно по каким причинам. Двое завороженно смотрели и восхищались этим безумным зрелищем.

– Как думаешь, знают ли они, – начал Антон. – что самосвал никуда не сдвинется с места?

– Я думаю, да. – задумчиво ответила Ира, с интересом поглядывая на них. – Но дети обычно глупые.

Антон покачал головой, потушил сигарету о дерево.

– Не обязательно. Они могут даже быть мудрее нас.

– Ты и из этого очередную философию выведешь? – насмешливо произнесла Ира. – Ты надоел их выводить, все это бессмысленно и только лишь тратит наше время, Антош, а ты вечно как начнешь придумывать…

– Значит, ты лгунья и куда-то торопишься? – еле сморщился Антон.

– Вовсе нет. Просто зачем тратить время, объясняя детскую глупость, подчиняя ее этим твоим терминизмом…

– Детерменизмом. – поправил человек с чужой рукой в своей руке.

– Им, да, и с помощью него или с помощью еще чего-нибудь объясняя простое – им так захотелось, вот и все, чего ты?

Мальчик в синем пуховике и с таким же носом плаксиво обернулся к ним; подслушивал, сука:

– Это не глупость, не глупость!

Антон улыбнулся ему:

– Ты прав, не глупость. – И продолжил объяснять Ире. – Да нет, послушай, все очень глубоко на самом деле, очень сложно и в то же время просто до безобразия: самосвал – игрушка, созданная для детских рук, которые почему-то в карманах, а не на ней. Вот и все. Их руки в карманах, потому что холодно, а самосвалу – никуда без детских рук.

– Выведешь в то, что каждый из нас – самосвал в неком центре, а руки наших кукловодов в карманах, поэтому мы и несчастны?

– А разве самосвал несчастен?

– Вполне может таким быть. – пожимает Ира плечами.

– Теория хорошая, но непродуманная и за уши притянутая. Я не об этом.

– А о чем? – отчаянно не понимала Ира. – Знаешь, тебя иногда очень трудно понять.

– Ну как, дети, круг, ненужный никому самосвал… им нет до него никакого дела. Стоят и кричат на него, зовут, ждут, что он поедет, понимая, что он никогда не поедет. Смотри, вон тот руки потирает, а тот хочет его ногой подтолкнуть, но они этого не делают, ставки слишком высоки.

– Какие ставки, Антош, дети просто кричат на самосвал… – подняла она брови.

– Брось, смотри глубже! Самосвал никчемен, важен не он, а его значение – законченности круга, тогда как крик их не означает крика – а тщетность того, что их руки, ожидающие в карманах, просто не способны…

Антон мог бы говорить, как обычно, долго, но Ира докурила и быстрым движением приложила палец к его губам. Подумала: «Замолчи уже» – а сама улыбнулась, потому что дети замолчали тоже и смотрели на них с интересом, а самый маленький ногой двигал самосвал, пока никто не видел. Чертенок с ногой-двигателем прогресса, замерзающий мальчик; на самосвал падал снег, а на пальце и на губах он отчаянно таял.