Читать книгу Пророки - Либба Брэй - Страница 10

Первая неделя в Нью-Йорке оказалась именно такой, как Эви рассчитывала. Днем они с Мэйбел ездили в кинотеатр смотреть на Дугласа Фэрбэнкса, Бастера Китона и Чарли Чаплина. Когда выдался особенно теплый денек, они поехали по Кульвер-авеню на Кони-Айленд. Там, окунув ножки в холодные воды Атлантического океана, они прогулялись по аллеям с игральными автоматами и аттракционами, не обращая внимания на зазывавших их «пляжных Ромео». После того как Мэйбел разбиралась со школьным заданием, а Эви – со своим рекомендованным дядюшкой чтением, они ходили глазеть в Гимбелз, примеряли дорогие пальто, меховые шубы и шикарные шляпки-клош, в которых выглядели как звезды киноэкрана. Потом шли в кондитерскую «Чок-фул о’натс», где брали обжаренный арахис или останавливались у «Хорн и Хардарт», где Эви каждый раз дивилась на автомат для сандвичей и по-детски радовалась, получая свою порцию из-за стеклянной дверки, нажав на кнопку и опустив монету в прорезь.

По вечерам они с Мэйбел спускались в вестибюль Беннингтона и, попивая коктейли с содовой, замышляли великие приключения. Как-то раз вечером, когда Мэйбел отправилась помогать родителям на очередном митинге, Эви навестила Тету и Генри. Ей открыл Генри, в смокинге поверх незастегнутой шелковой рубашки и мешковатых марокканских штанах-афгани. С первого же взгляда становилось ясно – они с Тетой не могут быть даже дальними родственниками: рыжая веснушчатость Генри составляла разительный контраст с смуглой красотой Теты. Но было также понятно, что они не любовники – просто близкие друзья.

Вальяжно опираясь на дверной косяк, Генри выразительно поднял бровь и, лениво растягивая слова, заговорил:

– Я так понимаю, вы пришли не по поводу протечки в трубах?

Эви прыснула и сказала, что может заклеить течь жвачкой «Даблминт». Генри широко распахнул дверь и торжественно сказал «Entrez, mademoiselle!»[28]. Тета лежала на диване в шелковой мужской пижаме. На ее кукольной головке был изящно повязан шарф с узором из павлиньих перьев.

– О, привет, Эвил. Как дела?

Они выпили по стопке джина, который Тета стянула с вечеринки в гостинице «Уолдорф-Астория», а потом стали придумывать глупые песенки, и Генри аккомпанировал им на укулеле. Никто не жаловался, что у Эви совершенно не было слуха. Потом они до рассвета играли в карты, и с восходом солнца Эви прокралась в квартиру Уилла с ощущением, что на Манхэттене все возможно и буквально за углом ее поджидает чудо – только нужно как следует выспаться.

Первые брызги желтой и красной осенней краски коснулись верхушек деревьев в Центральном парке, и ленивое солнце бабьего лета поднялось над городом. Эви с Мэйбел и Тетой, наряженные во все лучшее, втиснулись в забитый трамвай: они ехали в кино. Втроем они примостились на заднее сиденье и теперь оживленно болтали.

– Эви, как там дела у Джерихо? – спросила Мэйбел и закусила губу. Она пыталась казаться непринужденной, но совершенно не умела держать марку, и Эви поняла, что бедняга просто с ума сходит.

– А кто такой Джерихо? – поинтересовалась Тета.

– Ассистент моего дяди, – объяснила Эви. – Высокий светловолосый парень.

– Он само совершенство, – сказала Мэйбел, и Тета удивленно вздернула вверх свои брови-ниточки.

– Ты что, сохнешь по нему?

– Еще как, – вмешалась Эви. – И теперь моя святая обязанность свести двух этих голубков. У нас случился затяжной пуск, но я уверена, мы все нагоним на операции «Джерихо».

– Да? – Тета серьезно окинула взглядом Мэйбел. – Тебе первым делом нужно сходить в парикмахерскую, детка.

Мэйбел рефлекторно прикрыла рукой длинную косу, уложенную завитком на затылке.

– Ой. Не думаю, что я смогу…

– Ну, если ты боишься… – Тета подмигнула Эви.

– Не все обязаны быть храбрыми, – поддразнила Эви, покровительственно похлопав Мэйбел по руке.

– Я могу остричь волосы в любое время, если только захочу сама, – возразила Мэйбел.

– Это совсем не обязательно, пирожок. – Эви невинно похлопала ресницами.

– Особенно если ты боишься, – подколола Тета.

– Я стояла лицом к лицу с разъяренными толпами на митингах и участвовала в пикетах. Как я могу бояться похода к парикмахеру! – Она фыркнула.

– Прекрасно. Тогда давайте поспорим на деньги. Ставлю доллар, что ты не пострижешься сегодня же.

– Два доллара, – добавила Эви.

Мэйбел побледнела. Но потом вздернула подбородок точно так же, как ее мать-идеалистка.

– Прекрасно! – сказала она и сделала знак водителю, чтобы он остановился.

Мэйбел нервно поглядывала на витрины салона «Эсквайр», где висело объявление: «СТРИЖЕМ! Станьте звездой киноэкрана!» и фотография хорошенькой девушки в диадеме с перьями.

– Мэбси, ты с такой прической будешь выглядеть просто сногсшибательно! – сказала Эви. – Джерихо точно оценит.

– Джерихо – мыслитель и ученый. Он не обращает внимания на чушь вроде стрижек, – с дрожью в голосе сказала Мэйбел.

Тета подновила губную помаду, разглядывая себя в отражении витрин.

– Даже у ученых есть глаза, детка.

Эви взмахнула рукой, раскрывая воображаемый занавес.

– Ты только представь, как врываешься в музей совершенно другим человеком – Чаровница Мэйбел! Мэйбел-Флэппер! Мэйбел Горячая Джаз-Крошка!

– Мэйбел, Которой Пора Решиться Или Мы Опоздаем На Фильм! – добавила Тета.

– Я сделаю это.

– Молодчина! – сказала Эви. Она подтолкнула Мэйбел к входу. Потом они с Тетой подошли к витрине и приблизили лица к стеклу, чтобы лучше видеть происходящее внутри. Мэйбел сказала что-то парикмахерше, и она пригласила ее в кресло. Затем Мэйбел испуганно покосилась в сторону подружек. Эви помахала ей рукой и ободряюще улыбнулась.

– Она не станет, – сказала Тета.

– А я думаю, станет.

– Ладно. Тогда увеличиваем ставки. Десять баксов.

Это уже была солидная сумма, но Эви не умела останавливаться.

– По рукам!

Они пожали друг другу руки и снова приникли к витрине. Мэйбел сидела в кресле, и парикмахерша обматывала ее полотенцем.

– На твои десять долларов я куплю самые шикарные колготки в Нью-Йорке, Тета.

Тета хитро ухмыльнулась:

– Еще не все кончено, детка.

Мэйбел вцепилась в подлокотники, когда парикмахерша принялась настраивать кресло, поднимая его повыше. Затем она поднесла ножницы к голове Мэйбел, та вытаращила глаза, выскочила из кресла, сорвала полотенце и выбежала на улицу, рванув дверь так, что колокольчик зазвенел, как в санях Санта-Клауса.

– Вот черт! – прошипела Эви.

Тета протянула раскрытую ладонь.

– Я буду носить эти колготки с огромным удовольствием, Эвил.

– Простите. Я… я просто не смогла, – лепетала Мэйбел, пока они шли по Таймс-сквер. – Я увидела ножницы и подумала, что вот-вот упаду в обморок.

– Все в порядке, Мэбси. Не всем быть Зельдами, – примирительно сказала Эви и взяла ее под руку.

– Если я хочу заполучить Джерихо, я должна сделать это такой, какая я есть.

– И ты это сделаешь! – подбодрила ее Эви. – Как-нибудь.

На пересечении 42-й и Пятой авеню они стали махать полицейскому, сидевшему в стеклянной будке над светофором. Он коснулся рукой козырька, и девушки радостно засмеялись, стоя среди мельтешащей толпы, ревущих автомобилей и двухэтажных автобусов. Через сточные решетки вырывались клубы пара, будто части огромного механизма. Пока пешеходы ждали зеленого света, чтобы перейти дорогу, к ним подкатил безногий инвалид в старенькой раздолбанной коляске, одетый в грязную военную форму. Он погромыхал жестяной кружкой.

– Подайте тем, кто служил Родине.

Эви достала кошелек и бросила в кружку доллар.

– Пожалуйста.

– Спасибо, – проскрежетал инвалид. Затем посмотрел на Эви и прошептал: – Пришло время! Пришло время, будьте осторожны.

– Если ты будешь верить каждой душещипательной истории, которую тебе расскажут на улице, то к следующей неделе останешься без гроша, – предупредила Тета, когда они перешли на другую сторону улицы.

– Мой брат ушел на войну и не вернулся.

– О боже, детка. Прости меня.

– Ничего. Это было очень давно, – покладисто ответила Эви. Ей не хотелось, чтобы их дружба складывалась на таких трагических нотках. – Ой, посмотрите на то платье! Это же последний писк!

В кинотеатре на Стрэнде они купили билеты по двадцать пять центов, и билетер в белых перчатках и красной ливрее проводил их на балкон, с которого открывался шикарный вид на огромную нарядную сцену с золотым занавесом. Эви еще не видела ничего подобного. Сиденья были обиты плюшем, стены украшали фрески и лепнина. Огромные мраморные колонны подпирали золоченые балконы и ложи, а внизу стоял огромный вурлицер[29] и поблескивала инструментами оркестровая яма.

Освещение стало ослабевать и затем погасло. Светилась только будка киномеханика. Занавес медленно раздвинулся. Эви слышала тихое щелканье пленки, когда она перематывалась с одной бабины на другую. На экране появилась надпись: «Новости Патэ. Женева, Швейцария. Седьмая генеральная ассамблея Лиги наций». Скучные мужчины в костюмах и шляпах стояли перед красивым зданием. «Ассамблея приветствует Германию в Лиге наций».

– Мы хотим Руди! – закричала Эви. Глаза Мэйбел расширились от ужаса, но Тета довольно ухмыльнулась, и Эви поняла, что своими бунтарскими замашками попала в точку. Мужчина четырьмя рядами ниже шикнул на нее.

– Лучше работу найди, Дедушка Время, – пробурчала она, и девушки сдавленно захихикали.

На экране между тем мужчина с внешностью кинозвезды обходил фабрику и пожимал руки рабочим. На экране появилась новая надпись: «Американский бизнесмен и изобретатель Джейк Марлоу устанавливает новый рекорд производства».

– Этот Джейк Марлоу настоящий сердцеед, – с одобрением промурлыкала Эви.

– Моим родителям он не нравится, – шепнула Мэйбел.

– Твои родители не любят никого из тех, кто богат.

– Они сказали, что Марлоу не разрешает своим рабочим вступать в профсоюзы.

– Это же его компания. Почему он не может управлять ею, как считает нужным?

Раздраженный мужчина спереди подозвал билетера. Девушки немедленно притихли и приняли невинный вид. Киножурнал наконец закончился, и начался фильм. «“Метро” представляет фильм Рэкса Ингрэма по литературному шедевру Винсенте Бласко Ибаньеса “ЧЕТЫРЕ ВСАДНИКА АПОКАЛИПСИСА”». Они затаили дыхание, полностью захваченные фильмом и игрой Рудольфа Валентино. Эви представляла себе, как она на экране целует кого-нибудь столь же прекрасного, как Валентино, как ее лицо будет выглядеть на обложке журнала «Фотоплей». Она поселится на голливудских холмах в доме в мавританском стиле, где повсюду будут лежать тигровые шкуры. Вот почему Эви так любила смотреть кино: она представляла, что живет совершенно иной, блистательной жизнью. Но затем в фильме появились военные сцены. Эви обескураженно смотрела на солдат в окопах, молодых парней, по-пластунски ползущих в грязи на поле боя, погибающих от взрывов. У нее закружилась голова, она вспомнила Джеймса и свои страшные сны. Почему они не оставляют ее в покое? Когда все это прекратится? Почему Джеймс не хотел с ней разговаривать? Она готова была пожертвовать чем угодно, лишь бы снова услышать его голос.

В конце фильма все сидели с мокрыми от слез лицами: Мэйбел с Тетой оплакивали погибшего киногероя, Эви – своего брата.

– Таких актеров, как Руди, больше не будет, – сморкаясь, прохлюпала Мэйбел.

– Верно сказано, сестрица, – промурлыкала Тета, и они вышли на закатное солнце. Увидев искаженное гневом лицо Эви, Тета остановилась. – Что стряслось, Эвил?

– Сэм Лойд, – прорычала Эви. Она бросилась в сторону скопища людей, наблюдавших за карточной игрой «Монте».

– Кто это? – спросила Мэйбел у Теты.

– Не знаю. Но уверена, что теперь он покойник.

– Следите за дамой червей, ребята. На нее поставим деньги. – Сэм разложил карты на картонной коробке и так быстро перемешал, что глаза не в состоянии были уследить за движением. – А теперь, сэр, да, вы. Не хотите ли попробовать отгадать? Первый раунд – пробный, все бесплатно. Чтобы вы поняли, что я играю честно.

Эви рывком перевернула коробку, рассыпав деньги и карты.

– Узнаешь меня, Казанова?

Сэм на мгновение остолбенел, потом улыбнулся:

– Моя любимая монашка! Как поживает ваша настоятельница, сестрица?

– Не смей меня так называть. Ты украл мои деньги!

– Кто, я? Я что, похож на вора?

– Еще бы!

Толпа с интересом следила за их перепалкой, и Сэм нервно огляделся. Затем сдвинул берет набекрень.

– Куколка, мне очень жаль, что тебя обчистили, но это был не я.

– Если ты не хочешь, чтобы я прямо сейчас позвала копа и сказала, что ты мной воспользовался, отдай мои двадцать долларов.

– Послушай, сестрица, ты не сможешь…

– Вот именно что смогу! Ты знаешь о Музее американского фольклора, суеверий и оккультизма?

– Знаю, и что…

– Ты найдешь меня там. Лучше верни мои двадцать баксов, если не хочешь проблем.

– Или? – поддразнил ее Сэм.

Эви заметила, что Сэм повесил свою куртку на пожарную колонку. Она быстро схватила ее и просунула руки в рукава.

– Верни немедленно! – прорычал он.

– Двадцатка, и она снова будет твоей. Музей. До скорой встречи! – Весело смеясь, Эви убежала.

– Кто это был? – спросила Мэйбел, когда они с Тетой нагнали Эви и все вместе зашли в кафетерий.

– Сэм Лойд. – Эви почти выплюнула ненавистное имя. Она рассказала им о знакомстве на вокзале, о внезапном поцелуе и о краже двадцати долларов.

Тета глотнула кофе, оставив идеально ровный след помады на чашке.

– Он выглядит как человек, способный на более серьезные действия, чем кража двадцати баксов. Если ты понимаешь, о чем я говорю. Будь с ним поаккуратнее, Эви, не своди с него глаз.

– У меня глаз не хватит за каждым таким чучелом следить, – проворчала Эви.

– Поищи в карманах. Может быть, твои деньги там, – предположила Мэйбел.

– Ого, Мэбси! Какая неординарная идея. Так вот в чем заключается прогрессивное образование, которое ты получаешь в колледже Литл-Рэд? – Эви похлопала по многочисленным карманам куртки, но не нашла ничего, кроме мотка бинта, полпачки леденцов и почтовой открытки с карандашным пейзажем: высокие горные пики в окружении густого леса. На оборотной стороне было написано по-русски. Она знала, что может прочитать любую из вещей, чтобы узнать о мерзком проходимце побольше, но он не был достоин ее головной боли. Эви была уверена, что Сэм придет за курткой: уже наступал конец сентября, погода могла испортиться в любой момент.

Когда Эви вернулась в музей, дядя Уилл и Джерихо сидели за столом с неизвестным мужчиной. У него были карие глаза грустного щенка, которого никто не купил детям на Рождество, и нос, сломанный несколько раз и так и не выправившийся. Значок детектива болтался, приколотый к его пиджаку.

– Дядя! Тебя замели? Нужно внести залог?

– Терренс, это моя племянница, Эви О’Нил. Эви, это детектив Маллой.

Теплая улыбка Маллоя составляла разительный контраст с грустными глазами. Он протянул ей руку.

– Я старый друг твоего дяди еще с тех давних времен, когда работал на правительство.

– Ого! Когда это было, дядя? – удивилась Эви.

Уилл не обратил на вопрос никакого внимания.

– Я помню, что предлагал сходить в китайский квартал поужинать, но боюсь, теперь мне придется ненадолго уехать с детективом Маллоем в центр.

– Так все-таки нужно внести какой-то залог, – сказала Эви.

– Нет никакого залога. Полиция обратилась ко мне за помощью. Произошло убийство.

– Убийство! Боже мой. Дайте только переобуться, – восхищенно сказала Эви. – Я на минутку.

– Ты никуда не поедешь, – отрезал Уилл.

Эви, прыгая на одной ноге, поменяла туфли на новые «оксфорды», полуботинки на шнурках.

– Не поехать на настоящее место преступления? Да ни за что!

– Не стоит, мисс. Леди лучше не смотреть на такое, – заметил Маллой.

– Меня не так-то легко напугать. Обещаю, буду жесткой, как Аль Капоне. – Эви уже зашнуровала первый ботинок.

– Ты останешься здесь. – Дядя повернулся к ней спиной.

– Ты же все равно обещал взять нас с Джерихо в китайский квартал. Нет никакого смысла оставаться и ждать тебя здесь.

– Евангелина…

– Обещаю, я не буду безобразничать. Буду сидеть в машине и ждать, пока вы закончите, – заканючила Эви.

Уилл обреченно вздохнул.

– Терренс, ты не против?

– Не против. – Детектив открыл ей дверь. – Только потом не жалуйтесь, если у вас будут ночные кошмары, мисс.

Эви издала жуткий ведьминский хохот.