Читать книгу Власть лабиринта - Лидия Бормотова - Страница 10

Июньское небо, прохудившись несколько дней назад, всё плакало над своей прорехой и не могло остановиться, не подозревая, что тем, может быть, спасло многих русских солдат, совершающих немыслимый по скорости марш на восток. Раскисшая земля затрудняла ходьбу, но вязнущие в грязи солдаты были рады, что не палит нещадное солнце, а намокшая одежда остужает жар разгорячённых тел. На коротких привалах солдаты, раздевшись до пояса, обтирались чистой холстиной, и Неверовский видел, что у многих под мышками выступала кровь.

Багратион торопил, и армия покрывала в сутки по сорок – сорок пять вёрст. Но даже этого было мало. Флигель-адъютант царя Аракчеев присылал приказы двигаться из Новогрудка на Вилейку, «дабы буде такая возможность, в противном же случае выступать южнее, на Минск – Борисов». С левого фланга, севернее, стремительно наступали французские войска под командованием маршала Даву, и столкновение с ними никак не входило в планы Багратиона. Вопреки царской воле он отдал приказ поворачивать на Несвиж и туда же отправил армейские обозы.

Похоже, разворачивалась охота на армию Багратиона. Казачьи разъезды доносили передвижение вражеских войск. Уже 20-го июня кавалерия «железного маршала» Даву заняла Гольшаны, стремясь к Минску. С юго-запада преследовала армия Жерома Бонапарта, которая, видимо, намерена была взять Багратиона в кольцо. Наполеон не собирался упустить прекрасную возможность легко разделаться со 2-ой армией и поставить Барклая, лишённого подкрепления, в безвыходное положение.

Человеческие силы не безграничны, и даже смертельная опасность не в состоянии превозмочь отмеренные природой возможности. Князь Багратион знал, как вымотаны его солдаты, пятеро суток с редкими короткими привалами марширующие под проливным дождём. От переутомления умерли шестьдесят пехотинцев, кавалеристы засыпа́ли в седле от усталости, от усталости гибли лошади. Слава Богу, что наполеоновский братец постоянно задерживался в дороге, не в силах отказаться от общества прекрасных дам, роскошных обедов и развлечений, за что и навлёк на себя гнев императора. Наполеон ругал его распоследними словами, грозил отстранить от командования и отправить домой, в испанское королевство.

– По донесениям разведки, Даву вместе с Жеромом имеют около 120 тысяч солдат, у меня вместе с казаками Платова наберётся не более 45-ти, – Багратион нахмурился и опустил голову.

Генерал Сен-При, начальник штаба 2-ой армии, наблюдавший за главнокомандующим и знавший, как тяжело тот переживает отступление, как рвётся дать сражение, как спорит с графом Аракчеевым, флигель-адъютантом Александра I, присылающим ему приказы и распоряжения, как нещадно ругается с Барклаем де Толли, которого иначе как презрительно «министр» и не называет, похлопал коня по холке и прибавил:

– Слишком уж велик перевес противника, ваше сиятельство. Даже генерал Дорохов, соединившийся с нашей армией у Столбцов, положение никоим образом не поправил: четыре тысячи штыков и сабель – хорошее пополнение, однако расстановка сил осталась прежней.

– Чего молчишь, Николай Николаевич? – обратился Багратион к Раевскому. – Успеем мы прийти в Минск прежде Даву?

– Люди валятся с ног замертво, – тяжело вздохнул Раевский. – Ежели армия совершит невозможное и успеет войти в Минск прежде французов – каково будет её состояние? Враг идёт по пятам и к городу подойдёт, когда мы отдышаться не успеем. Или застанет нас на подходе к городу. Тут нам и конец, – увидев тяжёлый, исподлобья взгляд из-под густых чёрных бровей, не осёкся, не попятился от своих слов, прямо посмотрел на князя, но счёл необходимым добавить: – Я не ставлю под сомнение доблесть русских солдат, был с ними в бою не раз. Но даже с честью и славой гибнуть сейчас мы не имеем права.

– Неверовский! Дмитрий Петрович?

– Армия нуждается в отдыхе, господин главнокомандующий, – ответ прозвучал немедленно. Но не сгоряча, а как давно созревший. Судя по мрачному тону, решение было не из радостных, но голос был твёрд, значит, иного выхода не было: – Хотя бы день. Арьергадными сражениями отвлечь и задержать неприятеля. Иначе не в бою, так на марше погубим армию. А насчёт Минска… думаю, Даву нас опередит. Надо идти в обход, на Бобруйск.

Колонны солдат, растянувшиеся вдоль дороги на Несвиж, шли молча. И это молчание беспрерывно движущегося потока людей, сопровождаемое лязгом железа да конским храпом, было зловещим и тягостным. Багратион, объезжая свою армию вместе со штабными и боевыми генералами, решал нелёгкую задачу: как, избегая столкновения с неприятелем, наискорейшим образом вывести армию из готового сомкнуться кольца и соединиться с основными силами 1-ой Западной да при этом сохранить обозы и провиант. Усложняло положение отсутствие достоверных сведений о расположении и силах противника. Донесений казачьих разъездов было явно недостаточно, чтобы составить общую карту военных действий.

– Подполковник Давыдов, какими сведениями располагаете вы о местном населении?

Ахтырский гусарский полк, которым нынче командовал Денис Васильевич, входил в состав 2-ой армии, так что бывший адъютант далеко от своего начальника не скрылся, только перекочевал из штаба в действующие войска. И на совете, где решался судьбоносный вопрос и куда были приглашены боевые командиры, он был не случайно:

– Местное население пока ведёт себя тихо. А вот до Новогрудка белорусская шляхта покусывала армейские обозы. Некто помещик Рафинович отбил обоз с мундирами Сумского гусарского полка и более трёхсот ружей. В Кобринском повете у Дзивина конфедераты отбили у наших магазин с продовольствием и десять возов медикаментов, а в Пинске Горнич и Твардовский с отрядом ограбили военную кассу, захватили магазин, восемнадцать возов амуниции да взяли в плен восемьдесят солдат.

– Чё-орт! Как же это понимать?!! – взревел Багратион.

– Ваша светлость, Вы же знаете: император Наполеон пообещал им восстановить Речь Посполитую, освободить их от москалей – вот они и стараются, как могут, в пользу «освободителя». Вряд ли Наполеон сдержит обещание, зато поляки теперь ему рьяно служат да и армию его изрядно пополнили. Все эти паны Дзяньконьские, Юндзилы и иже с ними – снабжают Жерома подробными сведениями, добытыми шпионским манером.

– Ещё и крестьян поставят в ружьё? – вымолвил кто-то из армейских военачальников. Словно искру высек в соломе. Остальные забурчали, подпитывая язычок огня, и он, вырастая, взметнулся ввысь, обнимая единой тревогой штабных и армейских.

– Действительно, ежели мужики подымутся, что ж, воевать со своими?

– На потеху врагу! А неприятель и ручки не замарает, только крикнет «Ату их!» да отойдёт в сторонку, злорадно поджидая, пока мы друг другу глотки не перегрызём.

– Вот это вряд ли, – уверенно скомкал общие опасения гусар, разметав костёр, затоптав шипящие угли. – Крестьян они сами же разграбили и разорили поборами. Те уж не раз, вооружившись вилами, а то и ружьями, нападали на польских и французских фуражиров и отбивали назад возы с продовольствием… – и вдруг в голове Давыдова вспыхнуло. «Вспомнил! Тот белобрысый парень с синим взором – один из этих крестьян. Это он пригнал к нашему обозу отбитые фуры с медикаментами, ружьями. Эх, жаль, имени не запомнил – торопился». – Если что – мужики по лесам попрячутся, а те, что попадут под горячую руку, на марше вывернутся и – поминай как звали!

– Довольно, – главнокомандующий принял решение: – В Несвиже армию разместить на отдых. Генерал Сен-При, обеспечьте безопасность на сутки. Казаки атамана Платова, хоть и не по моему ведомству и согласно армейскому артикулу подчинены министру, однако из невозможности пробиться к 1-ой армии выполняют мои приказы. Распорядитесь, голубчик, донесть Матвею Иванычу мой приказ: стать у местечка Мир, выслать разъезды, чтобы неприятель не обошёл с флангов, сдерживать движение войск вестфальского короля Жерома, пока наша армия будет отдыхать. У Платова пять с половиной казачьих полков по пятьсот сабель. Думаю, дня два продержится. Под Гродно он блестяще справился. Успел выслать из города более тысячи обозов в Новогрудок: императорских чиновников с семьями, припасов – и двое суток удерживал на Лососянке1 три полка дивизии генерала Домбровского. А отступая, сжёг мост через Неман.

***

26 июня 2-ая Западная армия под командованием генерала от инфантерии князя Петра Ивановича Багратиона остановилась на отдых в городе Несвиж и его предместьях. В этот же день на подходе к местечку Мир под Кореличами казачья сотня столкнулась с польским авангардом – уланами генерала Турно, потрепав который, вынудила отступить. Обе стороны начали подготовку к утреннему бою. А вечером Багратион получил донесение: маршал Даву занял Минск.

Беспрерывный ливень сменился жарой, земля быстро сохла, и многотысячная французская армия маршировала к Минску в облаках пыли. Маршал приказал полковым музыкантам бить в барабаны, чтобы избежать столкновений войсковых частей друг с другом или с местным населением. Чем, не ведая, подсобил казачьим разъездам, которые, скрытые пылевой завесой, по барабанной канонаде легко проследили за перемещением французов.

Утром 27 июня уланы подполковника Яна Суминьского завтракали, вскипятив на костре кофе. Опьянённые безнаказанным стремительным наступлением, загоняющим улепётывающего противника в петлю, всё туже и туже стягивающую ему горло, поляки отпускали скабрезные шуточки в адрес затравленного русского зверя. Трусы, удирающие поджав хвосты, не стоили их доблестной отваги, тем более доброго слова.

– Дикий, отсталый народ – казаки, – брезгливо морщился молоденький офицерик, выбирая из кружки залетевшие былинки. Понятное дело, его презрение относилось не к сору, а к вышеназванным незадачливым воякам. В своём первом серьёзном походе он не успел сделать ни единого выстрела. Ускользающая добыча так его раздражала, что чесались руки.

– Выскочили вчера на дорогу, – поддержал его товарищ постарше, более сведущий в приёмах ведения полевых сражений. – Зачем? Уланы пана Рожнецкого отступили от неожиданности. Умный противник должен был закрепить результат, эти же ускакали… – он отхлебнул из кружки, скривился от горячего и со знанием дела припечатал: – Если готовят сражение – вчерашняя вылазка есть тактическая ошибка. Военная наука, как говорит наш подполковник, предписывает не открываться прежде времени противнику.

– Скифы! Туземцы. Откуда им знать воинскую тактику?

– Помахали саблями, ускакали… – хохотнул третий.

– Зато теперь мы знаем их дислокацию, – торжествовал «сведущий». – Сидят в Мире, словно тараканы по печкой. Одной атакой нашего эскадрона мы сотрём их в пыль. Обедать будем уже в замке пана Радзивилла!

– Вчера встретили торговцев-евреев, – вступил в разговор матёрый седоусый поляк. В другой ситуации он осадил бы излишне самоуверенную молодёжь, но нынешний противник был настолько предсказуем и жалок, что даже юнцы брехали на него с ленцой. Такого щелчком в лепёшку прихлопнешь – мокрого места не останется. Потому-то его мнение не шло вразрез с трёпом не нюхавших пороху щенков: – Говорят, есть казаки в местечке, но мало. Какая лёгкая война: в огромной стране такая маленькая армия, и та бежит – не догонишь.

По дороге к Миру у Кореличей, как и вчера, уланы увидели сотню казаков, которые без всякого строя и порядка толпились и рассыпа́лись по ржаному полю, наполовину сжатому, опоясанному лесом. Увидев улан, они словно растерялись, беспорядочно заметались, мешая друг другу. Некоторые, выхватив сабли, выдвинулись к дороге, потом, развернувшись, помчались прочь, следом за остальными, драпающими без оглядки. «Стадо безмозглых баранов! Ну нет! Сегодня вам не уйти! Не видали настоящего противника? Ну так получите же!» – победа над идиотом-противником сама плыла в руки, грех не воспользоваться. Неутолённая жажда реванша за вчерашний казус полыхала в крови. Над головами взвились шашки, вспыхнув на солнце, шпоры впились в бока лошадей.

Первый эскадрон Яна Суминьского рванулся за беглецами. Казаки даже не пытались завязать бой, они удирали что есть мочи, и это только раззадоривало преследователей: догнать наглецов и раздавить, чтоб впредь и другие знали – польские уланы беспощадны и непобедимы.

Прямая дорога от Кореличей между лесных полос приближала их к Миру, где задавшим стрекача полоумным трусам уготована была гибель. Как вдруг казачья сотня развернулась и, засверкав саблями, бросилась на улан. С флангов откуда ни возьмись появились ещё две сотни, видать, поджидавшие неприятеля в засаде по обеим сторонам дороги, которые быстро взяли в кольцо одураченных самоуверенных поляков и ударили в дротики. В одно мгновение исчезли фланги и тыл. И только теперь стал понятен коварный замысел этих «отсталых туземцев». Что толку было вспоминать теперь знаменитую скифскую тактику заманивания в ловушку и проклинать свою неосмотрительность, когда со всех сторон окружены яростно дерущимися казаками. Уланы рубились отчаянно, пытаясь вырваться из ловушки, но противник был далеко не новичком, и эскадрон таял на глазах. Лишь немногим удалось вырваться из кольца и умчаться в Мир, остальные сложили головы в безнадёжной, бесславной сече.

Жители местечка попрятались кто куда, и по пустым улицам летели уланы на взмыленных конях за рассыпающимися и удирающими к Мирянке2 казаками. Ну что ж! Хоть этих недоумков прищучить, отыграться за поражение! Там, у плотины, и завязался бой. Генерал Рожнецкий выслал к переправе ещё два эскадрона улан. Обрадованные подкреплению, поляки усилили натиск на жалкую горстку противника, прижатого к реке. И вдруг туча казаков, вылетевшая из леса, лавой обрушилась на размытый дождями берег.

Второй раз за день уланы так неосмотрительно попа́ли в ловушку. Казаки загодя засекретили засады в окрестностях местечка, и теперь, захватив улан в кольцо, хладнокровно уничтожали. Так бесславно погибнуть в едва начавшейся войне на заболоченном берегу ничтожной речонки – подобной участи никто из сражающихся и гибнущих поляков себе и представить не мог. И вдруг! Небеса узрели их отчаяние. А скорее всего – генерал Турно. Он и выслал им на выручку уланский полк, который вре́зался в гущу противника с фланга и зазвенел саблями. Однако радоваться было рано. Превосходство в сражении оставалось за казаками, они оттеснили улан к плотине, а часть прижали к заболоченному берегу, который после недавнего ливня так раскис, что кони вязли чуть не до колен, и болото со злорадным чавканьем очень неохотно отпускало попавшуюся добычу. Действия улан были парализованы, и те, что ещё оставались в живых, позорно сдались в плен. Уцелевшие в окружении у плотины и сумевшие вырваться из кольца всадники в беспорядке удирали. Почти пятнадцать вёрст преследовали их герои Войска Донского.

Казаки торжествовали. Неожиданный для неприятеля приём «казачий вентерь» принёс блестящий результат, первый день боевых действий закончился безусловной победой русских с минимальными потерями и значительным уроном для противника. В этот же день Багратион получил донесение атамана: «Извещаю с победой, хотя с небольшою, однако же не так и малою, потому что ещё не кончилось, преследую и бью. Пленных много, за скоростию не успел перечесть и донесть. Есть штаб-офицеры, обер-офицеры. Вот „вентерь“ много способствовал, оттого и начало пошло. У нас, благодаря богу, урон до сего часа мал, потому что перестрелки с неприятелем не вели, а бросились дружно в дротики и тем скоро опрокинули, не дав им поддержаться стрельбою».

Багратион, не скрывая радости, вслух читал донесение в штабе, потом задумался:

– Назавтра Матвею Иванычу нелегко придётся: поляки всею силой попрут. Надо его подкрепить.

Генерал Сен-При, находившийся неотлучно при главнокомандующем, с готовностью выслушал приказ:

– Распорядитесь отправить к Платову казачий полк Иловайского и генерала-майора Васильчикова с отрядом, в состав коего включить 5-й егерский полк, Киевский драгунский, Ахтырский гусарский, Литовский уланский. Казачья бригада Кутейникова тоже поступает под его командование.

Багратион замолчал, потом вздохнул:

– Вот и дорвался Денис до сражений… Да и то сказать, лихой гусар, ему ли штабным адъютантом служить? И так терпел меня пять лет.

– Вы, Пётр Иванович, несправедливы к себе, – возразил Раевский, заметив, какой завистью вспыхнули глаза генерала: выхватить бы шашку и рубить направо-налево, повинуясь приказу, а не мучиться тактикой и стратегией, прикидывая выгоды сражений и манёвров, не нести груз ответственности за судьбу страны. – За вашей спиной не спрячешься. Всем известно: адъютанты Багратиона долго не живут, ваш штаб от войны не укрытие. А Денис – поэт, вы для него – Бог войны, исполненный благородства и мужества, своё восхищение и преданность он до конца жизни сохранит.

– Жалко было отпускать его, – сознался Багратион, – но… я сам поступил бы так же на его месте.

***

Генерал Рожнецкий, раздосадованный вчерашней неудачей, с утра переправился через Ушу и велел прочесать Мир в поисках казаков. Снова попадать в дурацкое положение с засадами и терять людей понапрасну здесь, на подходе к главным силам 2-ой армии, он был не намерен и принял все меры предосторожности, высылая вперёд фланкеров. Ему донесли, что в пяти верстах южнее местечка видели казаков, укрывавшихся в лесочке. И генерал Рожнецкий решил сквитаться за вчерашнее: выдвинув авангардом уланский полк Завадовского, следом развернул в две линии бригаду Турно, так позорно разбитую накануне, и бригаду Дзевановского. Этого хватит с лихвой. Не такой уж противник и многочисленный, и победой своей он обязан прежде всего внезапности. Кто же мог предвидеть, что эти неотёсанные мужики способны на хитрые засады и боевые планы! Больше им не удастся застать врасплох регулярную, обученную армию!

Казаки встретили их артиллерийным огнём, а следом на уланский авангард хлынули лавой два эскадрона ахтырских гусар во главе с майором Петром Львовичем Давыдовым, отчаянной атакой надеясь притянуть к себе основные силы поляков и все их резервы. Главный же удар готовился с правого фланга, а слева и с тылу должна ударить бригада Кутейникова. Но сегодня блестящий план атамана Платова сразу стал давать осечки. Вчерашний горький опыт поляков держал их настороже, и они никак не поддавались ни на какие уловки. Бригада Кутейникова, которая должна была уже дать знать о себе, как на зло заплутала где-то в стороне Столбцов. Не надеясь уже на её появление, Матвей Иваныч решил лично возглавить своих донцов и сражаться, сколь будет возможности. Как вдруг сквозь гущу казаков к нему пробрался молодой крестьянин верхо́м, видимо, из местных, симаковских. Деревня Симаково была южнее, её казаки обошли стороной, вот тогда-то хлопец, видать, и прибился к казакам.

– Господин атаман, я хорошо знаю эти места, дозвольте провести подкрепление.

Раздумывать было некогда, неприятель ждать не будет:

– Меншиков! Князь! – заорал атаман, призывая багратионовского адъютанта, прибывшего к нему с приказом. – Николай Сергеевич, давай с хлопцем. Галопом! Без тебя Кутейников незнакомому не поверит, – и взмахнув шашкой, скомандовал: – Братцы! За мной! В атаку!

Во главе с атаманом казаки налетели на врага. Платов рубил направо и налево, совсем не щадя своей посеребренной годами головы, да казаки не упускали из виду любимого командира и, как могли, выручали из смертельных оборотов сражения. Звенели сабли, перекрывая человеческие стоны, разбрызгивая и смешивая кровь столкнувшихся врагов. Ярость казаков подхлёстывало отчаяние, что подмога не подоспеет, и это отчаяние, как последний вздох перед смертью, увеличивало их силы и стойкость. Поляки же, уверясь, что все неожиданности русскими исчерпаны и дерётся с ними последний заслон, ожесточённо рубились, стремясь во что бы то ни стало вырвать на сей раз победу.

И вдруг на левый фланг врага, выскочив из ближнего леса, обрушилась новая казачья бригада. Подоспевший Кутейников быстро взял в клещи неприятеля и стал теснить. Нападавшие на Платова уланы отхлынули на левый фланг, там завязался бой. Атаман, переведя дух, успел заметить в гуще блудной бригады светловолосого хлопца, который рубился с уланами ничуть не хуже, чем его закалённые в сражениях казаки. В сознании пронеслось мгновенное восхищение парнем и удивление: где ж так научился, крестьянин-то? А в памяти отпечатались золотой вихрь волос и глаза как синие звёзды. Надо бы имя узнать… Но тут атаман увидел летящего на него немолодого улана с раскрасневшейся рожей и выпученными глазами, и синеглазый хлопец вылетел из головы. Удар сабли угодил в шею улана, рассёк ключицу, и тот, выронив клинок, уткнулся мёртвой головой в гриву коня, заливая её красным.

Поляки, так и не сумевшие понять тактики дикого народа, оглушённые вражескими победными криками, дрогнули. Сначала рухнул левый фланг, за ним подались назад все остальные и, развернувшись, помчались к Миру, надеясь там как-то закрепиться. Князь Меншиков, успевший поучаствовать в сражении и почувствовать вкус победы, увидел, как эта самая победа повернулась задом и улепётывает. На всём скаку он помчался к Платову и уже на подлёте заорал:

– Уйдут!!!

Атаман беспокойства не обнаружил. Степенно вытер лоб и уверенно заявил:

– Не уйду-ут. Ты, князь, остынь пока. Там их полк Сысоева поджидает. Он им вчера показал «казачий вентерь», но ума у них от того не прибавилось. А нынче Сысоев обошёл замок Радзивилла и вышел им в тыл. Щас нарвутся.

– А мы?

– А мы со своей стороны тоже им пятки подпалим.

И снова поляки оказались в тисках. Снова пришлось прорываться с боем и спасать шкуры бегством.

Не успевшие отдышаться после жаркой схватки победители на сей раз погоню не длили. Пущай улепётывают, но вдогонь свистели и, утирая разгорячённые лица и взмокшие чубы, кричали обидное. Остальные сгоняли пленных в кучу, подсчитывали трофеи… Все были взбудоражены успехом, смеялись, хлопали друг друга по плечам, по спине. И хотя каждый знал, что их сражение – капля в море начавшейся войны, что никоим образом не влияет на её исход, свою задачу они выполнили с честью. Дали возможность 2-ой армии прийти в чувство, уберечь от разгрома. Это на сей день и была главная победа.

Генерал Рожнецкий так и не дождался запланированного подкрепления, на которое очень рассчитывал. Хмуро поглядывая на подчинённых военачальников, будто они являлись причиной его раздражения, он зло вопрошал, отлично зная, что никто не ответит:

– Ну и где, я вас спрашиваю, обещанная дивизия Каменьского? Бригада вестфальских гусар Хаммерштейна? А?!! Где?!!!

В мрачном молчании армейские чины один за другим опустили глаза, чтобы не встретиться взглядом с рассвирепевшим генералом. Собственно, ответ был известен всем: Жером Бонапарт задерживался в Новогрудке и не спешил им на подмогу. Но кто же вслух будет порочить наполеоновского братца?

Двухдневное сражение под Миром закончилось полным разгромом французской армии. Пока она ещё очухается! А 2-ая Западная в этот же день выступила на марш в направлении Слуцк – Мозырь – Могилёв. Уже за полночь Багратион, собрав штаб, обсуждал донесение Матвея Ивановича Платова:

– Победа русской армии нам сейчас крайне необходима, ибо отступающие солдаты нуждаются в поднятии воинского духа. И министру я послал письмо: пусть знает, что мы не токмо отступать можем. Противник же наш получил урок. Уж больно нагло уверен был в своей непобедимости, – и вдруг расхохотался басом: – Чёрт побери этого Платова! Задал перцу мерзавцам! – палатка вздрогнула от дружной поддержки. Радость победы и гордость распирали, но не смели показываться наружу. Теперь же, вдохновлённые примером генерала, его военачальники смеялись до слёз.

Но недолго, не на гулянье собрались. А князь Багратион продолжил уже серьёзно:

– К слову сказать, он список наградной прислал – все награды вручить неукоснительно по списку. Николай Николаевич, – обратился он к Раевскому, – вот атаман полк Ахтырский хвалит и твоего брата, – он снова уткнулся в донесение: – «Генерал-майор и генерал-адъютант императорский Васильчиков отлично, в моём виде, и с первыми эскадронами ударил в лицо неприятелю…» так, так… А-а! Вот: «Находящийся при мне состоящий по армии майор Давыдов3, будучи отряжен с двумя эскадронами Ахтырского гусарского полка, первым ударил на неприятельские эскадроны, пробившись сквозь лес, где неприятель упорно и сильно защищался; совершенно оные опрокинул, быв во всё время сражения впереди своих эскадронов, и храбростью своею способствовал даже к выигрышу всего дела». Матвей Иваныч его в списке отметил орденом Святого Георгия 4-ой степени – «за беспримерную храбрость», – покачал головой, лукаво прищурился и ухмыльнулся: – Ну и семейка у вас! Рассадник героев! Поэты и воины! – Багратион повернулся к своему адъютанту: – А сколько бишь в плен взято?

Князь Меншиков доложил:

– Разгромлено полностью шесть уланских полков: тысяча триста убитых, триста пятьдесят пленных, среди них около тридцати польских офицеров, шефы эскадронов Суминьский и Радзиминьский. Наши потери: двадцать пять человек убито, несколько десятков легко ранены.