Читать книгу Власть лабиринта - Лидия Бормотова - Страница 12

Могилёвский губернатор граф Дмитрий Александрович Толстой, возбуждённо размахивая письмом, крупными шагами мерил кабинет:

– Его сиятельство князь Багратион 3-го июля отписал мне, что для обороны города пришлёт корпус генерала Раевского. Нельзя допустить, чтобы французы заняли Могилёв. Стратегически важный пункт! Единственный в округе мост через Днепр! А кроме того, в городе сосредоточены склады продовольствия, фуража, перевязочных материалов, амуниции… А лодки, плоты, баржи? На чём же ещё отправлять раненых на юг, в Черниговскую губернию? Я пребывал в уверенности. Склады не вывезены, даже чиновники с семьями – все на местах. Третьего дня вице-губернатор Юсупов успел выехать из города. Прежде всех догадался. А на следующий день все чиновники собрались у меня и просили об увольнении, собираясь с семьями ехать от неприятеля. Почтмейстер Кржижановский и директор гимназии Цветковский даже лошадей просили. Я всем отказал. Уверил в полной безопасности, обнадёжил скорым прибытием генерала Раевского с корпусом.

Полковник Грессер Александр Иванович, прибывший накануне из Борисова с отрядом для защиты города, не теряя присутствия духа, внимал бушующему губернатору, ожидая, когда истощится его пар и он перестанет метать громы и молнии. Наконец Толстой остановился, и полковник открыл рот, чтобы подсчитать силы, способные противостоять неприятелю:

– Главнокомандующий мне прислал приказ: до прибытия авангарда 2-ой армии оборонять город. Мой отряд – 400 да батальон полковника фон Коллена в 300 человек. Возвращена отправленная в Бобруйск партия рекрут числом 664 человека, а с ними 70 офицеров… наберётся до полутора тысячи…

Во время подсчёта Толстой остался стоять посреди кабинета и не проронил ни слова, выжидающе уставившись на полковника, как на фокусника, у которого из рукава раз – и выпорхнет чудо. И выстроится рать у ворот! А когда тот замолк, исчерпав арифметическое сложение, разочарованно и будто бы с укором (ничего больше не нашёл прибавить!) покачал головой, будто строгий учитель совестил двоечника, хотя с арифметикой у Грессера всё было в порядке.

– Не густо, – нахмурился он и продолжил… нет, не взвешивать шансы на оборону, их не было… скорее, прикидывать возможность задержать падение города. – Мой гарнизон состоит в основном из старослужащих да инвалидных солдат. Какие из них военные? Одни отвоевали своё, другие и пороху не нюхали. Хм… Откопали где-то проржавевшую пушку, отчистили её. Уж и не знаю: способна ли она стрелять.

– В моём отряде тоже запасники да минёры. Князь Багратион отправил к нам генерал-майора Сиверса с двумя драгунскими полками – Харьковским и Новороссийским, однако французы их сильно опередили и подмоги нам, видимо, не дождаться, а город надо отстаивать. Капризничать не приходится – всё сгодится для обороны. И старая пушка тоже, – полковник со вздохом поменял положение, закинув ногу на ногу, и, что-то вспомнив, осведомился: – А что за стычка была ночью?

– Да-а, – с досадой отмахнулся губернатор. – Полицмейстер Литвинов и квартальный надзиратель Подашевский с тридцатью рядовыми из внутреннего батальона по моему распоряжению делали вылазку у села Княжицы, – подошёл к столу, прекращая беспорядочное метание, опёрся ладонями на бумаги. – Там остановились французы – высшие чины ночевали в имении, армия – близ села биваком. Напали на аванпосты. Так, ничего особенного. Только шуму произвели. Наши все целы. Говорят, с десяток убили и пятерых ранили. Небось, брешут. «Герои»! Но переполох неприятелю устроили. Капитан инвалидной команды твердит: «Хоть одним врагом меньше». Правда, захватили пленного, от коего узнали, что назавтра готовится взятие города, что у маршала Даву двадцать тысяч войска и пятьдесят восемь пушек. А что нам с этих тысяч и пушек? И так понятно: не с пустыми руками заявился. И не чаи распивать. Нам-то вот выставить нечего!

– Французы спешат, – Грессер видимого беспокойства не проявлял в отличие от Толстого (тот аж дымился, как перегревшийся самовар), говорил уравновешенно и даже как будто не спеша. Неужто смелый такой? Ведь понимает же, что гибель его на пороге. Или ему, вояке, что жизнь, что смерть – всё вода? Или, напротив, в узде себя держит так, что с виду ни отчаянья, ни страха не распознать. – Завтра, 8-го июля, я со своим отрядом встречу их на Виленском поле. Жители города, наверняка, осведомлены о создавшемся положении, так что пока есть возможность выехать беспрепятственно, пусть не мешкают. Полковник фон Коллен уже выставил караулы у Шкловской брамы, у Луполовского моста через Днепр, а у провиантского магазина – засаду. Разъезд из городовых драгун отправлен в сторону Княжиц.

Деловой тон и уверенность полковника подействовали на Толстого, как остужающая повязка на горячечно воспалённом лбу, трясущиеся руки сжались в кулаки. А сдвинутые брови проложили решительную складку над переносьем, будто боевое копьё, задранное вверх. Что ж, знать, судьба так велела. Будем драться. Авось, не выдаст Господь.

***

Когда сизый предутренний сумрак, поглотив ночную мглу, позволил видеть окрест, перед городом на Виленском поле, что стелилось от укреплений до тракта, выстроились два батальонных каре с орудиями на флангах. Стояли тихо в ожидании неприятеля, оглядывая тракт и раскинувшиеся впереди лесные угодья. И вот в четыре часа показались кавалерийские посты, шедшие на рысях от Княжиц. Даву выслал авангардом на захват города конно-егерский полк, который шёл спокойно, как на работу (а она, как известно, в лес не убежит). Неприятель не ждал подвоха со стороны беззащитного города, не летел сломя голову в атаку, чтоб сбить с толку противника, застать его врасплох, вырвать победу стремительным, ошеломляющим натиском. Наверняка же, был осведомлён о незначительных силах защитников города. Пусть полюбуются лапотники на воинов Великой армии. Может, и бой начинать не придётся. Поклонятся в пояс, как у здешних варваров принято, хлеб-соль поднесут.

Когда расстояние между сторонами сократилось до двухсот шагов, грянул дружный батальонный огонь. Первые ряды наступающих сразу поредели, заржали кони, потерявшие всадников. И уж совсем в недоумение привели неприятеля две пушки, плюнувшие в него огнём. В замешательстве, теряя людей, егеря отошли, укрывшись в лесу. А через час, подкреплённые линейным полком, развернулись широким фронтом по Виленскому полю и пошли в наступление. За пехотой выступала кавалерия. Полковая артиллерийская рота открыла огонь. Артобстрел косил отчаянных защитников города, их каре не имели прикрытия, и выстрелы с их стороны раздавались всё реже, а сражённые вражеской картечью падали всё чаще. И чем дольше длился бой, тем больше он напоминал расстрел приговорённых. Пехота теснила их с фронта, а конные егеря в обход правого фланга устремились к Шкловской браме. Угроза окружения и гибели заставила заслон отступить к укреплённой городской стене. Остатки батальона Коллена и отряда Грессера, пройдя городской вал, выступили через Быховские ворота на дорогу через Буйничи к деревне Салтановка. К ним присоединился караул Быховской заставы и немногие уцелевшие стражники.

Ворвавшаяся в северные Шкловские ворота конница лавиной неслась по городским улицам, уничтожая все выставленные караулы и заставы. В живых остались лишь немногие раненые, которые тут же попали в плен.

У Луполовского моста завязался настоящий бой, начавшийся с перестрелки и переросший в рукопашную схватку. Лишь немногим защитникам удалось уцелеть. Некоторые прыгали в Днепр и спасались вплавь, другие, пустив галопом коней, летели с холма к реке и берегом уходили от погони. Разозлённые бессмысленным и упорным сопротивлением караулов, не желавших сдаваться наседавшему врагу, во много раз превосходящему их и числом и умением, французы добивали раненых или просто сбрасывали их с моста.

Быховский тракт никогда не видал разом столько бричек, телег, карет, колясок, которые торопились вывезти беженцев к югу. По обочинам шли с узлами пешие горожане. Толчея на дороге затрудняла отступление военных отрядов, поэтому почти сразу по выходе из города они разделились: полковник фон Коллен со своим батальоном продолжал двигаться по дороге, а полковник Грессер с отрядом свернул на обочину. Французы преследовали и дважды пытались отрезать путь к отступлению, но неприятеля отгоняли ружейными выстрелами, а иногда и штыковыми атаками и шли дальше. Раненых в стычках уносили с собой.

Граф Толстой Дмитрий Александрович, до последней возможности остававшийся в городе, не успевший даже вывезти младшего сына и вынужденный оставить его у местного священника под чужим именем, застрял в дорожной толчее. Супругу со старшими детьми он отправил ещё прежде, и как им удалось добраться (и удалось ли?), не знал. Налёты французской конницы подступали всё ближе к его карете, и неизбежный плен (а то и виселица!) становился реальной угрозой. Покинув карету и всё, что в ней было, он смешался с толпой беженцев и стал пробираться к отступающим отрядам, отбивающимся от наседающих преследователей.

У Буйничей могилёвский батальон настигли два полка французской лёгкой пехоты, сопровождаемые конными егерями, отличившимися ещё на Виленском поле. Не сумев уничтожить защитников города там, они пустились в погоню, пытаясь взять их в кольцо и не дать ускользнуть. Похоже, задались целью добить огрызающегося врага во что бы то ни стало. Поверженный, но не сдавшийся, он не давал им ощутить вкус победы в полной мере. Толстого, успевшего добраться до своих, солдаты оттесняли в дальние ряды. Там безопаснее, да чтоб не мешал, под руку не лез. Он молча сносил тычки и пихания жёстких ладоней, о которых и помыслить не мог всего лишь вчера. Да и кто бы посмел? Его, губернатора! А в эти горячие мгновения наплевательство на чины, грубое, нерассуждающее подчинение солдатской воле было ему отраднее заботливой ласки матери. Он с испугом ребёнка смотрел в суровые лица могилёвцев, которые мужественно отстреливались, когда противник нападал с фронта, и ужас шевелил волосы, когда падали убитые и раненые. С флангов их обороняли овраги с ручьями и топями да лесные дебри. Пару раз преследователи хотели их обойти, но, увязнув в трясине, запутавшись в непролазных кустах, оставили эти тщетные попытки. Двоих застрявших расстреляли в упор, остальные кое-как выкарабкались и еле унесли ноги, бросившись наутёк. Родная природа выстроила заставы, храня жителей своих и заступников от иноземного нашествия.

Но отказываться от лёгкой победы над ослабевшим и малочисленным отступающим противником французы и не думали, они продолжали преследовать батальон, уходящий на юг.

Уже показалась впереди деревня Салтановка, когда из леса неожиданно, как чёрт из табакерки, выскочил отряд в тысячу казаков. Впереди летел на взмыленном коне полковник, сверкая саблей. Его рот так оскалился, что усы вздыбились до крыльев носа, и Дмитрию Александровичу казалось, что они из оных и растут. Но ещё больше поразил губернатора отчаянный рубака с длинными солнечного цвета волосами, что бок о бок с командиром размахивал саблей. Он был… во вражеском мундире, распахнутом на груди, и казалось, его клинок вот-вот рухнет на голову полковника. Но нет. Он сражался… против своих? Перебежчик? Французские егеря с не меньшим изумлением вылупили на него глаза, но от смерти на волосок нет времени на раздумья. Остальные всадники, ощерившиеся клинками, не отставали, даже не замечая «врага» в гуще казаков, со всего маху они обрушились лавой на оторопевшего неприятеля. Врубились в сомкнутые ряды, смяли строй, и зазвенела над головами гибель. Под яростным напором противник дрогнул, попятился. А от Салтановки уже спешили полки генерал-майора Сиверса. Военное счастье так переменчиво и капризно! Теперь преследователи, развернувшись, наподдавали обратно по завоёванному было тракту, забыв о недобитом вымотанном батальоне, а русские наседали и гнали его в Могилёв. Толстой перевёл дух, на ликование же сил не осталось. Смерть, жадно и неотступно смотревшая в глаза, на сей раз пощадила, отворотилась. Он слышал, как на подходе к городу грянули встречные выстрелы, засвистела картечь – подоспевшая французская артиллерия, открывшая огонь, остановила атаку. Казаки возвращались победителями. И хотя враг был ещё силён и опасен, однако хвост ему прищемили знатно.

В захваченный город доскакало не более ста егерей, остальные погибли или попали в плен.

***

– Как полковник Сысоев оказался в засаде? – князь Багратион принимал могилёвского губернатора графа Толстого, подробно выспрашивая о последних событиях и подсчитывая все выгоды и опасности своих ближайших планов, а также прикидывая в уме, как выполнить приказ его величества Александра I, который привёз 7-го июля флигель-адъютант Волконский: переправиться через Днепр и идти на соединение с 1-ой армией в Смоленск. Единственный мост в Могилёве, к которому вёл свою армию Багратион, теперь в руках французов. Даву сделает всё возможное, чтобы не подпустить их к переправе. Его вопрос, однако, адресовался вовсе не графу (никаких полковников, а тем более расположение армейских подразделений тот знать не мог), а непосредственному начальнику Сысоева – генерал-лейтенанту Раевскому. – Он отправился в обход Быховского тракта, с тем чтобы со стороны Виленской дороги подойти к городу.

– История загадочная, – генерал слегка замялся, не зная, как отнесётся князь к самовольству его полковника, не выполнившего приказ, однако с честью разбившего противника в другом месте. – По донесению самого полковника, навстречу казакам ещё на полпути вылетел странный всадник, коего они сначала чуть не зарубили: польский егерский мундир нараспашку, храпящий конь, как чёрный дьявол. Оказался добровольцем-разведчиком, переодетым маскарадным образом для удобства передвижения во французском лагере. Рисковый малый. От него и узнали, что по Виленскому тракту движется неприятель несметным числом, что он вызнал расположение французов и берётся провести казаков лесом к месту, где придётся отбивать отступление русских отрядов.

– Да кто ж он такой? – кустистые брови князя, сражённые рапортом, взлетели на лоб.

Николай Николаевич усмехнулся:

– Казаки объяснили всё просто: святые угодники ангела-бережителя выслали. Говорят, и правда, на ангела похож: золотые волосы по плечам, глаза синими звёздами да и шашкой махать мастер, оттого и не дал себя зарубить, – видя, что начальник не гневается, а лишь недоумевает, Раевский уже смелее продолжил: – Насели-то со всех сторон! Только русская речь, когда он заорал: «Да, свой я! Свой!», остудила нападательный пыл молодцов.

Багратион расхохотался:

– Ну, коли и святые угодники взялись нам помогать, Даву с нами не совладать!

Неверовский слушал молча, только в глазах вспыхивали азартные искорки, а Раевский уже докладывал об исходе боя и трофеях:

– В этой баталии на Быховском тракте захватили в плен 215 человек, среди них восьмерых обер-офицеров и командира 3-го конно-егерского полка полковника Сен-Марса.

– А ангел-то куда подевался? – зацепила-таки главнокомандующего «загадочная история». Не каждый день всё же святые угодники высылали подмогу.

– Рубился вместе с казаками. Лез наперёд других и даже не ранен. Кстати, он добыл важные сведения. Наши предположения относительно численности армии Даву получили примерное подтверждение: восемнадцать – двадцать тысяч. Он говорит, что везде называли по-разному. Железный маршал готовит нам встречу у Салтановки. Вот здесь, – Раевский достал измятый лист бумаги, – он нарисовал расположение сил, как услышал в штабе вчера ночью. Даву, конечно, может переменить решение, но всё же…

– Такие решения туда-сюда не скачут, – резонно заметил Багратион. – Не в лес по грибы навострились. Да и в лесах наших, как в лабиринтах, заплутают и сгинут, следов не сыщешь.

***

Оставив Бобруйск, Багратион направился к Быхову, где должен был принять твёрдое решение: идти ли ему на Могилёв и с боем прорываться к мосту и дальше с арьергардными боями следовать в Смоленск, рискуя угробить армию, или искать другую переправу, по возможности избежать столкновения с противником и сохранить в целости численный состав и армейские обозы. Он выслушивал мнения своих генералов, обмозговывал их и старался не горячиться, не рубить с плеча, за что его частенько упрекали, а принять хорошо обдуманное, взвешенное решение. Слишком многое от него зависело. Да и отвечать придётся перед государем, перед Отечеством, наконец, перед историей – одному ему. И скидкой на горячую южную кровь потомки не удостоят.

10-го июля 2-ая армия подошла к развилке направлений на Могилёв и Быхов. Решение было принято. Здесь, южнее Быхова, наводить переправу, а на подступах к Могилёву дать демонстрационное сражение, отвлекая противника от основных сил армии, не позволить Даву догадаться об истинных намерениях русских. Главная роль в баталии у Салтановки, где маршал планировал разбить 2-ую армию, отводилась корпусу Раевского.

– Помни, Николай Николаевич, – напутствовал главнокомандующий генерала, стараясь не выказывать опасений за рисковое предприятие (но друга не обманешь – теплота голоса, дотошное внимание к каждой мелочи будущей схватки яснее ясного говорили о его беспокойстве), – от тебя зависит, чтоб француз не проведал о строительстве моста. Пусть думает супостат, что мы сдуру решились на генеральное сражение. Рассредоточь силы так, чтобы Даву почувствовал масштабность военной операции. Однако людей береги. По возможности, конечно… Не хоровод водим. Ты «ангельский» листок-то изучил?

Раевский усмехнулся:

– Изучил. А ангел-то исчез. Полковник Сысоев говорит: появился неизвестно откуда и пропал – никто не заметил. Адъютант мой Батюшков Константин (ты ведь знаешь его, Пётр Иванович?) загорелся в поэме его воспеть.

– Ну-ну, – проворчал Багратион. – Вся война впереди, конца не видать. Выживем – найдется, кого воспевать. С избытком.

11 июля чуть свет авангард 7-го корпуса генерала Раевского в составе двух егерских полков начал наступление и к восьми часам прибыл к деревне Салтановка, где расположились ещё накануне и теперь поджидали их три батальона линейного полка и рота вольтижёров армии Даву.

26-ую пехотную дивизию генерала Паскевича Раевский направил в обход леса к деревне Фатово, где, по донесению «ангела», тоже сосредоточились немалые силы неприятеля. Маршал надеялся пустить эти силы в обход и ударить в спину 2-ой армии (если б армии! Зачесал бы в затылке, узнав, что всего лишь один корпус ему противостоит!), чтобы атаковать левый и правый фланги одновременно.

Николай Николаевич трясся в седле, раздумывая на ходу, не чувствуя утреннего холодка, щиплющего ноздри, пробирающегося за ворот и шарящего под мундиром. Только глаза зорко ощупывали дорогу впереди и по обочинам, дабы неожиданности не застали врасплох. Да, ничего не скажешь. Умно. Враз накрыть колпаком Багратиона – и нету его! То, что прошляпил братец Наполеона, железный маршал из кулака не выпустит! А ведь поди ж ты, могли и сбыться надежды Даву, ан Бог уберёг.

За речкой Салтановкой зиял широкий длинный овраг – практически готовый ров, французам даже упираться не пришлось, зарываясь в землю, укрепляя позиции. Там, за оврагом, при появлении русских сразу началось оживление, орудия были готовы к бою. Их ждали. Но поскольку французы не располагали точными сведениями о численности противника, подготовку провели основательную, рассчитывали сразиться с целой армией.

Полковник Глебов, следуя заранее составленному плану, повёл своих егерей к мосту. Легко отбросил сторожевые посты противника и, несмотря на артиллерийский обстрел и густой ружейный огонь, перешёл на левый берег. Но продвинуться дальше не удалось. Два батальона французов ринулись в атаку, одновременно обходя с флангов, и под угрозой окружения он вынужден был отступить.

А генерал Паскевич в это время вёл свою дивизию узкими лесными тропами, выходящими в тыл правому флангу неприятеля. Он знал, там, близ деревни Фатово, засекретились французы, но укреплений не строили и бой с этой стороны маршал не планировал. Идти старались быстро, но тихо, чтобы прежде времени не всполошить противника и не проворонить пробирающегося лесом врага в тыл Раевскому. В голове колонны шли два батальона Орловского и Нижегородского полков с двенадцатью орудиями, а за ними – Полтавский и Ладожский полки с шестью орудиями, замыкала колонну кавалерия. Если верить бумажке с нарисованным планом и расположением сил французов, надвигающаяся русская рать уступала противнику числом, значит, надо взять внезапностью, не дать врагу опомниться и воспрянуть духом от своего превосходства.

И вдруг авангард колонны остановился.

Из-за деревьев был хорошо виден французский батальон, марширующий правым берегом реки под прикрытием леса к Салтановке. Неприятель пока не очень-то и таился, никак не ожидая встретить здесь противника. Пришлось солдатам Паскевича попотеть, разворачивая орудия к берегу – между деревьями было тесновато. Но действовать надо было проворно и так, чтоб французы прежде отведали картечь и только потом поняли, что их вылазка рассекречена.

Русские егеря дружно обстреляли неприятеля и вытеснили из лесного заслона. Завязался бой. Ещё не вся армия успела выйти на опушку, как показалась подмога – батальон французской пехоты со стрелковой цепью впереди. Не дожидаясь, пока выкатят из леса и установят орудия, ураганная атака, оглушая криками «Ура!», смела противника. Двенадцать орудий приготовились к обстрелу, когда пехотинцы уже подбежали к Фатово.

Деревня была взята.

Разгорячённые и довольные, победители выходили за околицу, не замечая, как на ржаном поле поднимались скрывавшиеся в некошеных хлебах четыре резервных батальона. Столкнувшись в ожесточённой рукопашной схватке, обе стороны дрались отчаянно. Французская сторона росла как на дрожжах – с дальних концов поля бежали и бежали новые драчуны. Русские, предвидя исход затеянной потасовки, старались держаться кучно, не зарываться во вражескую гущу, но на своих не оглядывались, отличая их по родной матерщине, летящей вместе с кулаками.

Однако численный перевес становился всё ощутимее, и недавним победителям пришлось отступить.

Генерал Паскевич издали наблюдал за перемещением и построениями французов. Их цель была ясна: разбить его дивизию (не оставлять же на хвосте кусачую блоху, теперь-то уж они разглядели, что силы русских невелики), переправиться на правый берег реки и дальше двигаться лесом, обходя противника у Салтановки, замкнуть кольцо и покончить с армией Багратиона.

План сражения вспыхнул сразу, как озарение.

На холме к западу от Фатово Паскевич выдвинул ещё шесть орудий и развернул Ладожский полк, а в лесу – цепь стрелков. Все попытки неприятеля прорваться к реке в центре и на левом фланге не увенчались успехом. Однако на правом фланге батальоны Орловского и Нижегородского полков оттеснили за реку. Преследовавшие их французы сумели переправиться следом и зажать в тиски правый фланг дивизии. И тогда Паскевич выставил против них Полтавский полк, который пошёл в наступление, прикрывая собой выстроившуюся за ним четырёхрудийную батарею. Атака развивалась стремительно и успешно, пока противник не ввёл в бой резервные силы, которые ударили во фланг и стали теснить русских назад. Полтавский полк медленно отступал на батарею и вдруг мгновенно расступился в обе стороны, а преследователи с ужасом осознали, что на них в упор глядят дула орудий. Картечный огонь поливал опешившего врага, а недавно пятившаяся пехота снова пошла в атаку и гнала удирающих, пока не отбросила их на исходные позиции.

Тем временем у деревни Салтановка разворачивались другие события. Маршал Даву, учитывая размах развернувшихся боевых действий, решил, что русская армия вся участвует в генеральном сражении, прибыл лично и принял командование. Генерал Раевский выстроил на дороге колонну из лучшего в корпусе Смоленского пехотного полка, в задачу которого входило стремительной штыковой атакой овладеть мостом и обеспечить движение основных сил корпуса. Наступление обеспечивалось артиллерией с высоток по обе стороны дороги и рассыпным строем егерей на берегу.

Французская артиллерия встретила русских пехотинцев огнём, но не остановила. Желая сорвать атаку противника, Даву послал в обход линейный батальон, который, переправившись по реке южнее, ударил русским в правый фланг. Очень понятная и не раз оправдавшая себя тактика – отрезать наступающих от основных сил и добить по частям. Этого нельзя было допустить, и Раевский велел развернуть колонну в сторону атакующих. Натиск неприятеля становился всё увереннее, русские смешали строй и стали пятиться. Полковник Рылеев упал, тяжело раненный в ногу картечью. В переломной ситуации уступить врагу – проиграть половину сражения!

И генерала Раевского ветром вынесло в первые ряды пехотинцев, в руках его высоко полоскалось полковое знамя:

– Вперёд, ребята, за царя и Отечество!

Ничто так не воспламеняет мужество, как личный пример командира. Воспрянувшие солдаты бросились за ним. Картечь, просвистев, прожгла грудь Раевского, дыхание перехватила резкая боль, но в пылу атаки он продолжал бежать, увлекая за собой остальных, не обращая внимания на набухающий кровью мундир. Смоленский полк сражался геройски, казалось, что и число его возросло. Французский батальон был разгромлен и втоптан в трясину, его жалкие остатки спасались вплавь и с трудом, враскорячку, под глумливый хохот противника выползали на противоположный берег.

Сражения с короткими передышками продолжались весь день и со стороны Салтановки, и между деревнями Фатово и Селец. Военные успехи были переменчивы, Фортуна по очереди улыбалась то русским, то французам, не решаясь выбрать достойного победителя, пока не опустились на землю сумерки и в военных баталиях наступил перерыв.

Ночью Раевский допрашивал пленных. Из сбивчивых и обрывочных сведений всё же сложилось довольно ясное положение дел. Маршал Даву сосредоточил в районе боевых действий пять дивизий и был уверен, что русские непременно будут прорываться к Могилёву. За рекой укрепляли новые позиции. При свете костров и факелов рыли на флангах рвы, валили деревья, вязали щиты. Стук, треск и дымная гарь долетали и в русский лагерь, такого не утаишь. Француз готовился с рассветом отразить штурм неприятеля. Последний штурм. Маршал знал, что против его силы, заквашенной на теории военного искусства и богатом боевом опыте, русским лапотникам не устоять. Да, они умеют громко тявкать и очертя голову бросаться под пули, называя это героизмом (а надо бы – идиотизмом!), но воевать!!! Прав император – вместе с Суворовым закатилась русская звезда победы.

Николай Николаевич, спеленатый бинтами, полулежал на походной кровати, опираясь головой на свёрнутое валиком одеяло. Обернувшись в сторону генерал-майора Колюбакина, поморщился от стрельнувшей в раненой груди боли. Его сосед, тоже приласканный в бою картечью, вытянулся в двух шагах на расстеленном тюфяке.

– Пётр Михайлович, а ведь Даву ждёт нас завтра снова на поле сражения.

– Ждёт… – вздохнул тот. – Вишь, как фортеции укрепляет, врастает в позиции. Дозорные доносят, что и ночью французы не спят, ожидают подвоха. Даву всю армию свою выставил. Ох, не по плечу она нам.

Раевский довольно усмехнулся:

– А ведь нам удалось сосредоточить всё внимание Даву на себе. Прибыл посыльный: южнее Быхова наведены мосты, армия спешным порядком ведёт переправу через Днепр. Им нужно время, значит, рано ещё отпускать французов. Пусть ждут.

– Чего? Завтра все тут поляжем. И Багратиону от нашего геройства проку на грош. Не успеет уйти…

– А завтра… – злорадно хохотнул Раевский и охнул, схватившись рукой за грудь, – …завтра мы к французу не явимся. Отложим наступление на день. К вечеру он заволнуется… ан не заподозрит: надо же и раны когда-то зализывать. Пусть его гордость распирает: эка знатно нас потрепал, никак не очухаемся. А мы сделаем передислокацию: оставим Новосёлки и уйдём в Дашковку. Покараулим их ещё денёк. Пусть думают, что силы копим, готовим наступление.

12 июля генерал Раевский с 7-м корпусом перебрался в Дашковку и ещё день выжидал. Казачий полк атамана Платова демонстративно проехался по правому берегу Днепра, внушая французам впечатление, что осматривает окрестности Могилёва, выбирая удобные боевые позиции, а к вечеру скрылся. У Борколабова переправился через Днепр и двинулся в направлении, указанном Багратионом, который успел перевести армию на восточный берег и двинулся в сторону Смоленска через Пропойск, Чериков, Кричев, Мстиславль, Хиславичи. Ночью 7-ой пехотный корпус тихо снялся с позиций, перешёл Днепр по наведённой переправе за Быховом и соединился с Багратионом.

***

Наутро маршал Даву, пребывавший в полной уверенности, что именно сегодня предстоит решающая битва за Могилёв, поднялся чуть свет. В своей победе он был уверен. Однако ещё раз прокручивал в уме и чертил на бумаге расстановку сил обеих сторон, сверяясь с картой, разложенной на столе, чтобы досадная неучтённая мелочь не произвела осечку. Предстоящая баталия была спланирована безупречно! С его лица не сходила довольная улыбка. Он уже слышал восторги императора, стремления которого никто не мог осуществить, даже родной брат. Маршал гнал от себя сладостные видения – не время пока ликовать, парить в седьмом небе. Но неизменно возвращался к ним, представляя себя то со скромно склонённой головой, то гордо и бестрепетно расправившего плечи под торжественную дробь барабанов… в руке Великого полководца уже блеснул орден, императорская свита отводила завистливые косые взгляды, как…

В дверь раздался торопливый стук.

– Что там?!

– Дозорный, господин маршал, с донесением.

Даву слушал пикетчика, и краска сползала с его лица, как с дешёвой линялой пелёнки, а в глазах темнело. Донесение о переправе русских опоздало на сутки. Их теперь уже и след простыл. Силы противника, его планы, равно как и направление, в котором он скрылся, остались невыясненными. Гениально рассчитанный разгром Багратиона, ожидание наступательных действий противника, надежды на победу – всё коту под хвост!

Маршал знал, что Наполеон ему этого не простит.