Читать книгу Космоветеринар Генри и дело запрещённой игуаны - Лидия Гортинская - Страница 2

Утро на космодроме Фаргол всегда пахнет одинаково: перегорелым ионным топливом, мокрой шерстью и чьей-то паникой. Я давно перестал пытаться определить, принадлежит ли эта паника животным или владельцам – в девяти случаях из десяти это одно и то же. Никто не признаётся, но любой питомец чувствует, когда его хозяин идиот. Впрочем, многие чувствуют это интуитивно, без сверхспособностей.

Клиент стоял у входа, прижимая к груди нечто круглое и дрожащее. Космокроль-шипун – пушистый комок биологического нервного срыва. Он был раздут почти до шарообразного состояния, будто собирался взлететь в потолок и оставить мир позади навсегда. Его огромные глаза просили помощи, смерти и мести одновременно. Судя по всему, его достали по полной.

– Генри, он снова надулся, – сообщил владелец и посмотрел на меня так, будто я должен разделить его отчаяние.

– А вы снова сделали что-то глупое, – ответил я, не удостоив его излишними эмоциями.

Он открыл рот, будто собирался возразить, но вовремя сообразил, что спорить бессмысленно – опыт у меня, а глупость у него. Я надел перчатки, включил сканер и задумчиво наблюдал, как устройство подсвечивает красным весь кроличий контур. Эмоциональный перегрев: критический уровень. Кролик – бомба замедленного действия. Милая, пушистая, но бомба.

– И? – спросил мужчина.

– И уберите свою физиономию подальше, – сказал я. – Он реагирует на вас как на источник угрозы.

Кролик словно понимал каждое слово – он захлопнул уши и затрясся. Я ввёл успокаивающий гель. Через несколько секунд он начал сдуваться, пока не стал просто нервным, но безопасным. Победа. Впрочем, мелкая.

– Всё. Он стабилен. Но если вы ещё раз решите, что дрессировка – это хорошая идея, я поставлю диагноз уже вам, – сказал я, снимая перчатки.

Мужчина виновато кивнул.

– Спасибо. Сколько я должен?

– За лечение или за моральные убытки?

Он предпочёл не отвечать, просто перевёл оплату и исчез так быстро, будто боялся, что я передумаю и выставлю дополнительный счёт. Когда дверь за ним закрылась, воздух стал чище. Остался только я, оборудование и бесконечная глупость Вселенной, которую мне по странному стечению обстоятельств поручено исправлять.

Я попытался заполнить отчёт – святая традиция всех работающих в цивилизованном обществе идиотов: сначала мы спасаем, лечим, предотвращаем катастрофы, а потом – заполняем форму, где есть графа «пострадал ли кто-нибудь морально». Я хотел отметить «да, я», но это, увы, не предусмотрено.

Терминал пискнул. Сообщение. Пометки: «Неофициально» и «Срочно». А это сочетание переводилось на нормальный язык примерно так: «Неприятности, переодетые в возможность заработать, уже бегут к тебе с радостным воплем». Я протянул руку, чтобы открыть сообщение, и тут раздался звонок.

Я замер. Закрыл глаза. Вдохнул. Выдохнул.

– Нет. Только не сейчас. Вселенная, у меня квота на хаос, ты помнишь?

Конечно, телефон не слушал. Он уже включил голографический вызов и на полупрозрачном экране возникла она – женщина, которая могла одним вздохом поссориться со всем симфоническим оркестром.

– Леонардииик! – пропела мама так, будто произносила не имя, а заглавную ноту. – Я надеюсь, ты в перчатках? Я читала, что ветеринарные инструменты ужасно холодные и могут испортить нервно-мышечную чувствительность кистей!

– Привет, мама, – сказал я обречённо. – Да. Перчатки на месте. Нервная система пока не испортилась.

– Замечательно. Ты должен беречь руки, Леонардик. Ты знаешь, вчера был концерт новой постановки «Grande Fantasia Nebula» Монтеверро – ах, этот третий акт, я сама не ожидала, что смогу сыграть его с таким темпераментом. Дирижёр сказал, что это было «смело», а у сопрано случился нервный смешок – но это нормально, ей полезно выпускать эмоции.

– Рад, что все пережили твоё исполнение.

Она не услышала сарказма – либо сделала вид, что не услышала. Вероятнее – первое: мой сарказм она игнорирует по принципу «синдром уставшего взрослого».

– И ещё, – её глаза загорелись тем самым опасным светом, – я познакомилась с прекрасной девушкой! Первая скрипка. Имя – Аурелия. Грация, манеры, интеллект! Я подумала: вот она идеально подойдёт тебе! Она любит животных – правда, только экзотических, обычных не любит, но это и к лучшему: у вас будет общий интерес!

– Мама.

– Да?

– Я работаю.

– Но ты же взял трубку, значит, свободен.

– У меня система тревоги мигает, мама.

– Тогда это срочно, но не важнее хорошей девушки, Леонардик. Я отправлю тебе её фото, музыкальное досье и результаты психоакустического тестирования. Ты, пожалуйста, не забудь ответить.

– Конечно, – сказал я так же, как говорят бомбе с таймером: «Да-да, сейчас займусь».

– Береги себя, ребёнок. И не забывай: твой талант не должен пропасть среди… этих животных.

Звонок оборвался. Терминал снова пикнул – напоминая, что сообщение ещё не открыто.

– Ладно, – выдохнул я. – Погнали. Если мир собирается упасть мне на голову, пусть хотя бы делает это последовательно.

И я нажал «Открыть». Писал Жакс Полтар – человек, которого судьба специально создала для фразы «я всё могу устроить… если никто ничего не увидит». Он был тем, кто находил лазейки в законах быстрее, чем сами законы успевали обновляться. Письмо гласило: «Генри, нужна небольшая перевозка. Живность – декоративная. Никаких рисков. Оплата выше обычной. Поможешь?»

Каждое слово выглядело неправильно. Никто никогда не пишет «никаких рисков», если они отсутствуют. Отсутствие риска – штука тихая, незаметная. Риск же любит декорации и обещания. Я набрал ответ: «Фото».

Через семь секунд пришло изображение: маленький ящер, гладкий, блестящий, с глазами, которые подозрительно понимали слишком многое. Он светился – мягко, спокойно, как игрушка, питающаяся эмоциями владельца. Милый. Опасно милый.

«Что это?» – спросил я, потому не определил его вид.

«Декоративный тропический питомец. Не кусается, не плюётся, не взрывается. Идеальный».

Ложь пахнет не хуже, чем прокисший корм для кроликов. Но аренда клиники, страховка оборудования, налоги за биосертификаты и шесть неоплаченных штрафов смотрели на меня так, как когда-то смотрели родители – с разочарованием и ожиданием чудес, которых не будет.

Я написал: «Приноси».

Через двадцать минут Жакс уже стоял у меня в кабинете, и, держа ящера, улыбался, как ребёнок, который сломал что-то огромное, но надеется, что взрослые не заметят.

– Смотри, какая прелесть! – произнёс он.

– Прелесть часто кусается, – ответил я сухо и осторожно взял животное. Оно было тёплым – слишком тёплым, как будто в нём работала маленькая биореакторная печь.

Ящер посмотрел на меня и мигнул. В этот момент его свет сменился с мягкого голубого на осторожно-розовый. Великая галактическая загадка – почему животные влюбляются в тех, кому они меньше всего нравятся.

– Генри, ты же гений по живности, – быстро сказал Жакс. – Доставь его на станцию «Байес», тут час лёту. Всё просто.

Я подозревал, что «просто» значит «ужасно».

– Хорошо, – сказал я. – Но, если он неожиданно заговорит, вырастет или откроет портал в другое измерение, я тебя найду.

– Ой, всё будет великолепно! – сказал он и сбежал, пока я не передумал.

Я посмотрел на ящера. Он посмотрел на меня. Его хвост слегка дрожал, как у существа, которое оценивает, на кого выгоднее поставить в этой странной игре под названием «существование».

– Только не начинай привязываться, – предупредил я. – Я занят и озлоблен.

Он снова мигнул – теперь зелёным, как от беззвучного смеха.

***

Я проверил перевозку с животным, сверил его с документами – всё выглядело приличным, легальным и настолько скучным, что даже галактическая бюрократия могла бы уснуть. Затем подошёл к биосканеру на таможне.

Если честно, я уже мысленно строил планы на остаток дня, когда вернусь после доставки: кофе, пара клиентов с обожравшимися растениями-хищниками, может – приятная переписка об оплате штрафе. Но Вселенная, как обычно, решила, что я слишком расслабился, и пора вмешаться.

Биосканер вспыхнул так ярко, будто захотел уверенно заявить: «Смотри на меня, приоритет событий!»

Сигнал был не просто красным – это был тот оттенок паники, который используют чайники, когда вода уже кипит, но хозяйка забыла о них минут на двадцать.

Сирена завыла. На экране всплыло сообщение – крупное, радостно-угрожающее, как праздничный плакат на похоронах: «ОБЪЕКТ КАТЕГОРИИ BIO–Ω. ПЕРЕВОЗКА ЗАПРЕЩЕНА. ПРИОРИТЕТ ЗАХВАТА – МАКСИМАЛЬНЫЙ».

Я моргнул. Закрыл глаза. Открыл снова. Нет, не исчезло. Жаль.

– Восхитительно, – сказал я. – Просто мечта. Обожаю, когда меня обвиняют в особо тяжких нарушениях до того, как я выпил кофе.

Игуана в ящике вспыхнула тревожно-фиолетовым – аккурат в тон моим внутренним крикам.

– Только не ты, – прошипел я. – Паника – моя официальная должность в этой команде. Ты – просто симпатичная биологическая проблема.

По коридору уже слышался топот – тот самый, который принадлежит людям, уверенным, что без их участия мир рухнет, хотя на самом деле рухнул бы быстрее из-за них.

Я стоял посреди таможенного сектора, держа светящуюся рептилию, а вселенная ехидно шептала: «Запоминай момент, Генри. Он войдёт в твою биографию – в раздел, который обычно начинается словами: а дальше всё покатилось к чертям». И, как человек с опытом, я знал: она права.