Читать книгу Кот, который проходил сквозь стены (сборник) - Лилиан Джексон Браун - Страница 3

– Рождество в Хламтауне! – вывалил Квиллер редактору отдела. – Впечатляет?

Арчи Райкер сидел за столом и лениво просматривал утреннюю почту, кидая бо́льшую часть корреспонденции через плечо в сторону вместительной мусорной корзины.

Квиллер примостился на уголке редакторского стола и стал ждать, как старый друг отреагирует на его слова. Он знал, что внешне это никак не проявится. На лице Райкера отражалось только начальственное спокойствие. Ни удивления, ни восторга, ни возмущения.

– Хламтаун? – пробормотал Райкер. – Возможно, из этого что-то выйдет. Как бы ты взялся за это дело?

– Похожу по Цвингер-стрит, пообщаюсь с людьми.

Редактор откинулся на спинку стула и скрестил руки за головой.

– Продолжай.

– Это острая тема, и я готов вложить в нее душу.

«Душа» была неизменным паролем в «Дневном прибое». Главный редактор постоянно напоминал сотрудникам о том, что надо вкладывать душу во все, даже в прогноз погоды.

Райкер кивнул:

– Босс будет счастлив. Это должно иметь успех. Моей жене тоже понравится. Она ведь целыми днями пропадает в Хламтауне.

Он сказал это совершенно спокойно. Квиллер был поражен.

– Рози?! Ты хочешь сказать…

Райкер по-прежнему невозмутимо крутился на вращающемся стуле.

– Она пристрастилась к этому пару лет назад и с тех пор просто нас разоряет.

Квиллер огорченно пригладил усы. Знакомство с Рози длилось уже много лет – с той поры, когда Арчи и он были еще совсем зелеными репортерами в Чикаго.

– Когда… Как это случилось, Арчи?

– Однажды она пошла в Хламтаун с какими-то подругами и увлеклась. Да я и сам этим заинтересовался. Только что заплатил двадцать восемь долларов за старую банку от чая – раскрашенная жесть. Жесть – моя слабость: консервные банки, фонарики…

– О ч-ч-чем это ты? – заикаясь, выговорил Квиллер.

– О всяком старом хламе. Об антиквариате. А ты о чем?

– Черт побери, я говорил о наркотиках!

– Так ты решил, что мы наркоманы?! – возмутился Арчи. – К твоему сведению, Хламтаун – район антикварных магазинов.

– Но таксист сказал, что там наркоманские притоны!

– Ты что, не знаешь таксистов? Конечно, район приходит в упадок и по ночам там невесть кто шляется, но днем в Хламтауне полно приличных покупателей вроде Рози и ее подруг. А твоя бывшая разве не водила тебя по антикварным лавкам?

– Однажды в Нью-Йорке затащила меня на распродажу, но я это старье терпеть не могу.

– Очень жаль, – сказал Арчи. – Рождество в Хламтауне – неплохая идея, но тебе придется держаться антикварной темы. Босс ни за что не позволит писать о наркотиках.

– А почему бы и нет? Вышел бы необычный рождественский очерк.

Райкер покачал головой:

– Рекламодатели будут против. Читатели становятся прижимистыми, когда нарушают их спокойствие.

Квиллер презрительно фыркнул. Арчи вздохнул:

– Почему бы тебе, Квилл, в самом деле не написать про антиквариат?

– Я же сказал, что ненавижу эти древности!

– Ты передумаешь, когда придешь в Хламтаун. Пристрастишься, как все мы.

– Спорим, что нет?

Арчи вынул бумажник и достал оттуда маленькую исписанную желтую карточку:

– Вот адреса хламтаунских продавцов. Только потом верни.

Квиллер прочитал некоторые названия: «Всякая всячина», «Только кресла», «Три сестрички», «Бабушкин сундук»… Ему стало муторно.

– Слушай, Арчи, я хотел дать что-нибудь для конкурса. Что-нибудь эдакое. Ну что выжмешь из древностей? Разве только получу двадцать пятую мороженую индейку.

– Возможно, ты будешь приятно удивлен. В Хламтауне полно всяких чудаков. А сегодня там аукцион.

– Терпеть не могу аукционы!

– Этот будет презанятным. Пару месяцев назад умер один продавец, и все его имущество пускают с молотка.

– Если хочешь знать мое мнение, на свете нет ничего скучнее аукционов.

– Антиквариатом часто занимаются женщины – незамужние, разведенные, вдовушки… Это-то ты должен оценить! Слушай, не валяй дурака! Что это я перед тобой стою на ушах? Это твое новое задание. Вот и займись.

Квиллер стиснул зубы.

– Ладно. Дай мне на такси. Туда и обратно!

Он зашел в парикмахерскую, постригся и подровнял усы – традиционная процедура перед тем, как приняться за новое дело; а ведь собирался подождать до Рождества. Потом поймал такси и поехал по Цвингер-стрит – не без дурных предчувствий.

Начало улицы было застроено учреждениями, лечебницами и современными жилыми домами. За ними простирался заснеженный пустырь – здесь когда-то были трущобы. Еще дальше тянулись кварталы пустующих зданий с заколоченными окнами – ближайшие претенденты на снос. И лишь потом начинался Хламтаун.

При свете дня улица выглядела еще хуже, чем прошлой ночью. Многие старинные дома и огромные викторианские особняки были или вовсе заброшены, или превращены в гостиницы, или изуродованы пристроенными витринами магазинов. Водосточные канавы забиты кашей из серого льда и грязи, мусорные баки примерзли к нерасчищенным тротуарам.

– Этот район – бельмо на глазу города, – заметил таксист. – Давно пора бы его того…

– Не беспокойтесь, так и будет! – с надеждой откликнулся Квиллер.

Приметив антикварные магазины, он остановил такси и неохотно вылез. Обвел взглядом мрачную улицу. Рождество в Хламтауне! В отличие от других районов здесь не было праздничных украшений. Над широкой улицей не висели гирлянды, на фонарях не трубили сверкающие херувимчики. Прохожие почти не попадались, машины проносились мимо, шурша шинами, спешили куда-то в другие места.

Порыв северо-восточного ветра погнал Квиллера к ближайшему магазинчику, вывеска которого утверждала, что тут продается антиквариат. Дверь оказалась запертой, внутри было темно, но журналист, приложив ладони к лицу, стал всматриваться сквозь стекло витрины. Он увидел большую деревянную скульптуру: кривое дерево с пятью обезьянами в натуральную величину, расположившимися на его ветвях. Одна обезьяна держала в лапах крючок для шляпы.

Другая – лампу. Третья – зеркало. Четвертая – часы. Пятая – подставку для зонта.

Квиллер, чертыхнувшись, попятился.

Неподалеку он обнаружил магазинчик под названием «Три сестрички». Лавка была закрыта, хотя табличка в окне настаивала на обратном.

Квиллер поднял воротник пальто и потер уши перчатками. Он уже жалел, что подстригся так коротко. Следующим на очереди был «Бабушкин сундук», за ним подвальчик под названием «Антик-техника», который выглядел так, словно не открывался вообще никогда.

Между антикварными магазинами вклинились другие лавки с неизменно грязными окнами. В одной из них – дыре под вывеской «Фрукты, сигары, резиновые перчатки и всякая всячина Попопополуса» – Квиллер купил пачку табака, который оказался сырым.

Неприязнь к новому заданию все возрастала. Миновав полуразрушенную мужскую парикмахерскую и третьеразрядную лечебницу, журналист добрался до большого углового антикварного магазина. На двери висел замок, а на окне – объявление об аукционе. Квиллер проверенным уже способом заглянул внутрь: пыльная мебель, настенные часы, зеркала, охотничий рог, превращенный в люстру, и мраморные статуи юных гречанок в скромных позах.

Кроме того, он увидел отражение другого человека, направлявшегося к магазину. Неуверенной поступью этот другой приблизился, и послышался дружеский бас:

– И тебе нравится эта дрянь?

Квиллер обернулся и оказался лицом к лицу с забулдыгой, красноглазым и сильно подшофе, но настроенным дружелюбно. На пьянчужке было пальто, явно сшитое из старой попоны.

– Знаешь, что это? Др-рянь! – повторил незнакомец, пьяно ухмыляясь и разглядывая через стеклянную дверь товары, затем повернулся к Квиллеру и снова произнес, осыпав журналиста мелкими брызгами слюны: – Д-р-р-рянь!

Квиллер с отвращением отпрянул и вытер лицо платком, но непрошеный собеседник, видно, поставил себе целью с ним подружиться.

– Не войдешь, – с готовностью объяснил он. – Дверь заперта. Заперли после убийства.

Возможно, он уловил в лице журналиста проблеск интереса, потому что добавил:

– Замочили! За-мо-чи-ли!

Это было еще одно полюбившееся ему словечко, и он проиллюстрировал его, всаживая воображаемый нож в живот собеседника.

– Сгинь! – пробормотал Квиллер и пошел дальше.

Неподалеку стоял сарай для экипажей, в котором оборудовали мебельную мастерскую. Журналист попробовал открыть и эту дверь, заранее зная, что ничего не выйдет. И оказался прав.

У него появилось неприятное ощущение, что все эти заведения – фальшивые, как театральные декорации. Где их владельцы? Где коллекционеры, готовые заплатить двадцать восемь долларов за старую жестянку? Никого, кроме двух детишек в мешковатых комбинезонах, рабочего с ведром, старушки в черном, семенившей по улице с хозяйственной сумкой, и добродушного пьяницы, усевшегося теперь на обледенелый тротуар.

Квиллер поднял глаза и заметил, как в одном окне что-то будто шевельнулось – в сверкающем чистотой окне выкрашенного в серый цвет небольшого здания со свежей черной отделкой и красивым медным дверным молотком. Строение больше походило на жилой дом, но вывеска ясно гласила: «Голубой дракон. Антиквариат».

Он медленно поднялся по восьми каменным ступенькам и попробовал открыть дверь, уверенный, что та окажется запертой. Однако, к его удивлению, она открылась, и журналист вошел в холл, очень элегантный и чистый.

Натертый паркет был покрыт восточным ковром, стены оклеены изящными китайскими обоями. Над полированным столиком с хризантемами в фарфоровой вазе висело зеркало в позолоченной раме, увенчанное тремя завитками. Слышался аромат экзотических благовоний. Стояла мертвая тишина, если не считать тиканья часов.

Квиллер застыл в изумлении и вдруг почувствовал, что за ним наблюдают. Он резко повернулся, но увидел только арапа – вырезанную из черного дерева фигуру нубийского раба в натуральную величину, с тюрбаном на голове и злыми глазами, сделанными из драгоценных камней.

Теперь журналист уверился, что Хламтаун действительно нечто фантастическое. Зачарованный за́мок посреди дремучего леса!

Проход на лестницу преграждала голубая бархатная лента, но двери гостиной были приглашающе распахнуты, и Квиллер с опаской прошел в комнату, полную картин, серебра и бело-голубого фарфора. С высокого лепного потолка свисала серебряная люстра.

Пол заскрипел, и журналист смущенно кашлянул, давая знать о себе. Тут краем глаза он заметил в одной из витрин что-то синее – огромного фарфорового дракона – и направился к нему, но, сделав шаг, едва не споткнулся о чью-то ногу в вышитом тапочке. Квиллер резко втянул в себя воздух и попятился. В резном восточном кресле восседала женская фигура в длинном синем кимоно из атласа. Тонкая рука держала мундштук с сигаретой. Лицо, похоже, было выполнено из фарфора – бело-голубого фарфора – и увенчано иссиня-черным париком.

Квиллер перевел дух, радуясь, что не опрокинул манекен, и вдруг заметил, что от кончика сигареты поднимается дымок. Женщина была живой!

– Вы что-то ищете? – холодно осведомилась она. На лице, похожем на маску, двигались только губы. Большие темные глаза, щедро подведенные темной тушью, безо всякого выражения остановились на журналисте.

– Нет. Просто смотрю, – ответил Квиллер, судорожно сглотнув.

– В задней части дома еще две комнаты, а в подвале – картины и гравюры восемнадцатого века.

Произношение говорило о том, что она человек образованный.

Журналист изучающе посмотрел на ее лицо, делая в уме заметки для будущей статьи: широкие скулы, впалые щеки, безукоризненная кожа, иссиня-черные волосы, причесанные на восточный манер, запоминающиеся глаза и нефритовые серьги. Ей около тридцати, решил Квиллер, возраст, к которому он был неравнодушен. Журналист расслабился.

– Я из «Дневного прибоя», – сообщил он самым приятным голосом, на какой только был способен, – и собираюсь написать серию статей о Хламтауне.

– Я предпочитаю обходиться без рекламы, – сказала женщина, устремив на него ледяной взгляд.

За все двадцать пять лет работы в газетах он только трижды встречался с тем, чтобы кто-то не хотел видеть свое имя в печати, и во всех трех случаях люди скрывались: первый – от закона, второй – от шантажа, третий – от сварливой жены. Но чтобы владелец коммерческого предприятия отказался от рекламы?! Бесплатной рекламы! Странно…

– Все остальные магазины, похоже, закрыты, – произнес он.

– Они открываются в одиннадцать, но антиквары не отличаются особой пунктуальностью.

Квиллер мимолетно огляделся и спросил:

– Сколько стоит синий дракон в витрине?

– Он не продается.

Женщина поднесла мундштук к губам и изящно затянулась.

– Вас интересует восточный фарфор? У меня есть бело-голубой кубок эпохи Цин.

– Нет, я просто ищу материал для статьи. Вы знаете что-нибудь об аукционе в угловом магазине?

Женщина подавилась сигаретным дымом, и впервые ее уверенность дала трещину.

– Он назначен на сегодня, на половину второго, – сказала она.

– Знаю. Я читал объявление. А погибший, что это был за человек?

Она заговорила тише:

– Эндрю Гланц. Признанный авторитет среди антикваров.

– Когда это случилось?

– Шестнадцатого октября.

– Неужели вооруженный налет? Не помню, чтобы мне приходилось читать об убийстве в Хламтауне, а я обычно слежу за криминальной хроникой.

– Почему вы думаете, что это было убийство? – спросила она с осторожным блеском в немигающих глазах.

– Мне сказал один человек… А в таком районе, знаете…

– Это был несчастный случай.

– Автокатастрофа?

– Нет, упал с лестницы. – Она затушила сигарету. – Я бы не хотела говорить об этом. Это слишком… слишком…

– Он был вашим другом? – спросил Квиллер сочувственным тоном, благодаря которому в прошлом не раз завоевывал доверие дам и преступников.

– Да. Но если вы не возражаете, мистер… Мистер…

– Квиллер.

– Это ирландская фамилия? – Она явно хотела сменить тему.

– Нет, шотландская. А ваша?

– Дакворт.

– Мисс или миссис?

Она глубоко вздохнула:

– Мисс… У меня в другой комнате есть кое-какие вещи из Шотландии. Не хотите взглянуть?

Хозяйка поднялась. Она оказалась высокой и стройной; длинный голубой шлейф кимоно с шелковой текучестью заскользил между шкафами красного дерева и ореховыми столами.

– Эти каминные подставки для дров – шотландские, – пояснила хозяйка, – и этот поднос тоже. Как вы относитесь к меди? Большинству мужчин нравится.

– А это что? – спросил журналист, указывая на кованый металлический герб диаметром чуть меньше метра, с изображением щита, окруженного тремя злобными котами, стоявший в дальнем углу, у стены.

– Я думаю, украшение от железных ворот. Возможно, с арки над входом в за́мок.

– Это же герб Макинтошей! – сообразил Квиллер. – Моя мать была из этого рода. – Он удовлетворенно погладил ус.

– Тогда вы должны купить его, – изрекла мисс Дакворт.

– Что я с ним буду делать? У меня даже нет постоянного жилья. А сколько он стоит?

– Я просила двести долларов, но, если он вам нравится, забирайте за сто двадцать пять. Вообще-то столько я за него и заплатила. Лучшего вы не найдете, и его всегда можно продать за ту же цену – или бо́льшую. Тем и хороши древности… – Она подняла тяжелый кусок металла, демонстрируя его достоинства. – Он будет отлично смотреться над камином. Видите остатки чудной старинной красно-голубой раскраски?

Все больше увлекаясь работой, она оживилась, и ее сильно подведенные глаза заблестели. Сердце Квиллера начало понемногу смягчаться. Эта куколка из бело-голубого фарфора могла бы скрасить канун Рождества в пресс-клубе.

– Я подумаю, – сказал он, неохотно отводя глаза от герба. – А сегодня я собираюсь писать статью об аукционе. Вы, часом, не знаете, где можно достать фото Эндрю Гланца?

Ее настороженность мгновенно вернулась.

– Какую… Какую вы хотите написать статью?

– Я просто расскажу про аукцион и подобающим образом упомяну о покойном.

Она заколебалась, подняла глаза к потолку.

– Если верно то, что вы говорите, мисс Дакворт… Что он был признанным авторитетом…

– У меня наверху есть несколько снимков. Хотите взглянуть?

Мисс Дакворт отцепила бархатную ленту, преграждавшую проход.

– Давайте я пойду первой и успокою собаку.

На лестнице ждала огромная немецкая овчарка. Она встретила их враждебным рычанием и щелканьем зубов. Мисс Дакворт закрыла собаку в соседней комнате и повела журналиста по коридору, стены которого были увешаны фотографиями в рамках. Квиллеру показалось, что он узнал на них известных людей города. Там было и три снимка погибшего. Гланц читает лекцию, Гланц с директором Исторического музея и просто студийный портрет: молодой мужчина с квадратным подбородком, твердым ртом и умными глазами – хорошее, честное лицо.

Квиллер взглянул на мисс Дакворт, нервно сжимавшую и разжимавшую руки, и спросил:

– Вы одолжите мне этот портрет? Я скопирую его и тотчас верну.

Она грустно кивнула.

– У вас чудесный дом, – сказал он, увидев краем глаза комнату, где все было из золотистого бархата, голубого шелка и полированного дерева. – Я и не думал, что в Хламтауне есть что-то подобное.

– Жаль, мало кто покупает старые дома и заботится об их сохранности. Пока единственные, кто так сделал, – это Коббы. У них особняк в этом квартале. Магазин на первом этаже и комнаты наверху.

– Комнаты? А вы не знаете, они случайно не сдаются?

– Сдаются, – ответила молодая женщина, опустив глаза. – Есть одна свободная с окнами во двор.

– Я бы с ними поговорил. Мне как раз нужно жилье.

– Миссис Кобб – очень приятная женщина. Только не расстраивайтесь из-за выпадов ее мужа – он человек резкий.

– Ну, меня не так-то легко расстроить. А что с ним такое?

Внимание мисс Дакворт отвлек шум внизу, в гостиной. Это покупательницы, вошедшие в дом, щебетали восторженно и без умолку.

– Спускайтесь, – предложила мисс Дакворт Квиллеру, – а я пока выпущу из кухни собаку.

Внизу среди старинных сокровищ бродили две женщины. Они выглядели и вели себя как обычные домохозяйки из пригорода. Журналист нагляделся на них и в цветочных магазинах, и на любительских выставках. Но одежда этих женщин выбивалась из общего стиля. На одной было мужское кожаное пальто военного образца и мохнатая шляпа, похожая на половую щетку. Другая закуталась в эскимосскую парку, а черно-белые брюки в шахматную клетку заправила в охотничьи сапоги с клетчатой же отделкой.

– О, какой чудный магазин! – восхитилась «парка».

– О, у нее есть старый Стьюбен, – вторило ей «мужское пальто».

– Ах, Фрида, взгляни на этот графин! У моей бабушки был точно такой. Интересно, сколько она за него хочет?

– Здесь хозяйка высокого полета, но товар хороший. Выказывай поменьше энтузиазма, и она сбавит пару долларов, – посоветовало «пальто» и тихо добавило: – А ты знаешь, что она была подругой Энди?

– Ты хочешь сказать, того Энди, который…

«Пальто» кивнуло:

– Ты ведь знаешь, как он погиб?

Ее собеседница поежилась от отвращения и скорчила гримасу.

– Вот и она!

Когда мисс Дакворт вплыла в гостиную – холодная, надменная, хрупкая, как английский фарфор, – Квиллер решил еще раз взглянуть на герб Макинтошей. Раритет был массивным и грубым. Журналисту захотелось прикоснуться к нему, и, когда рука дотронулась до железа, у Квиллера мурашки побежали по коже. Потом он приподнял герб – и невольно охнул: тут веса чуть ли не пятьдесят килограммов!

Изящная мисс Дакворт, между тем, подняла украшение для ворот без всякого напряжения.