Читать книгу Ледяной дождь - Лола Адриановна Кретова - Страница 2

Нотный стан надломился, ноты скрючились, мелодия смешалась и исчезла. Бумажный комок шлёпнулся на пол. Андрей Лаврушин потянул из папки следующий лист, скомкал, выпустил из рук – руки были словно чужие, словно кто-то ледяной и невидимый встал у него за спиной. Андрей мотнул головой и шагнул к окну.

Зябкий утренний воздух подался вперёд, колыхнул занавеску. Лаврушин раздвинул шторы. На мгновенье ему показалось, что внизу, на улице, кто-то стоит у калитки. Он резко дёрнул щеколду и отворил вторую створку. Нет – никого. Мелодия зазвучала вновь – отвратительная, отвергнутая. Обеими руками композитор сгрёб листы из папки и, размахнувшись как следует, кинул их в отворённое окно.

Порыв ветра тотчас подхватил ворох бумаг, распотрошил, разбросал по двору, по улице, швырнул Лаврушину в лицо. Лаврушин засмеялся – угрюмо и отчаянно. «Больше не умею, – произнёс он негромко, – и не сумею больше никогда».

Услышав смех в окне, человек в тёмном плаще поднял голову и отступил от калитки.

Лаврушин вернулся к стеллажам, где в аккуратный ряд были выстроены папки с нотными записями, сделанными, вопреки молодости, по старинке, от руки и карандашом. Он привык беречь черновики: именно они, а не финальные версии, дописанные в компьютере, тешили его самолюбие. Андрей вытаскивал одну папку за другой, неуклюже хватался за тесёмки и резинки. Душа его замёрзла и пальцы онемели, одна из папок выскользнула из рук; он не стал её подымать.

Ветер играл с осенними листьями, с бумажными листами, устилал улицу, укрывал газон.

Стеллаж опустел, от творческого самолюбия ничего не осталось.

И тогда композитор покинул свой кабинет.

Человек в плаще повернулся и зашагал прочь.

Вторая неделя сентября выдалась прохладной – осень решительно предлагала взглянуть на будущее трезвым взглядом. Но к середине месяца от её решительности не осталось и следа. Стояли тёплые, солнечные дни, по-летнему зеленел газон, пчёлы гудели в пряных травах, тут же порхали бабочки. Только долгие тени да ранние вечера напоминали о том, что лето закончилось.

Протяжному осеннему свету Агния была рада, и прозрачному воздуху, и лёгкой кисее тумана в низинах и у леса, но золотая пора для живописи ещё не настала. Художница нечасто заглядывала в свою мастерскую, к холстам и краскам, всё откладывала на потом, ведь лучшее время – то, что в гобеленовых тонах – ещё впереди.

А в саду спеет осенняя малина, ежевика, и надо морозить ягоды, варить варенье, протирать с сахаром айву и облепиху, следить за яблонями, проверять дыни и тыквы. И хорошо бы сходить за грибами, и на рыбалку тоже, пока ещё тепло, пока вода в реке отражает бледно-голубое, почти белёсое небо, чуть больше синевы у сосновых веток, чуть больше рыжины у берега. Может всё-таки взять с собой этюдник?

За забором затарахтела газонокосилка. Агния очнулась, выпрямилась и стала поправлять волосы – сняла заколку, потрясла головой, собрала волосы в пучок на макушке и закрепила заколкой. Последние недели заказов не было, не было и суеты, жизнь замедлилась и обернулась полусном. Как будто она выключила будильник и никуда не спешит.

Тарахтенье прекратилось – Алексей освобождал травосборник от скошенной травы. «Да это не к нам!», – во всеуслышание возгласила Галина, супруга Алексея, отвечая ему где-то поблизости по ту сторону забора. И тут Воронова поняла, что кто-то настойчиво стучится в ворота.

Она кое-как пристроила миску с ежевикой в траве и быстрым шагом направилась к калитке – не из любезности к незваному гостю, но чтобы только прекратить настойчивый шум.

Гость терпением не отличался – перестал стучаться в её ворота, зашуршал гравием. Через минуту раздался женский голос слева от ворот, у калитки Алексея и Галины:

– День добрый! Можно вас на минутку? Тут ваши будущие соседи хотят пообщаться.

Воронова насторожилась, прислушалась. Голос с побудительными интонациями показался ей знакомым.

– Здравствуйте, – вежливый мужской тенор прозвучал чуть поодаль, с дороги.

– Вот, ваши будущие соседи, покупают тут дом, – заявила побудительная дама.

– Мы ещё не решили окончательно, – с дороги донёсся ещё один голос. Как показалось Агнии, возразить осмелилась некая юная девушка.

– Это какой же дом? – полюбопытствовала Галина, – Катькин, что ли? Да его уже давно купили, – с насмешливой развязностью объявила она и принялась откровенно разглядывать будущих соседей. Соседи обратили растерянные лица к своей спутнице.

– Они и купили, – снисходительно пояснила дама. – Но вопросы у них тут разные. Хотят с местными поговорить, как тут да что.

– А мы не местные, москвичи мы, у нас тут дача, – возмутилась Галина. – Вон, соседку нашу спрашивайте, она местная, круглый год тут живёт.

– Да её дома нет, не открывает. – Время было дорого, и дама начала раздражаться.

Агния сжалась и замерла, услышав, как Галина с Алексеем уверяют визитёров, что соседка дома: они точно знают, надо лишь громче стучать. Секунду она раздумывала, не пора ли сбежать и укрыться в доме, но интерес одержал верх.

Дама забарабанила в ворота с таким остервенением, что не заметила, как Агния выглянула из калитки.

– Здравствуйте, – мужчина сошёл с дороги и приблизился к Вороновой. Его спутница нерешительно последовала за ним. – Я Мартин, а это моя сестра Фредерика.

– Мартин? – удивлённо переспросила Воронова. В облике мужчины не было ничего от человека, которого могли бы звать Мартином.

Фредерика, выглянула из-за спины брата и приветливо улыбнулась. – Здравствуйте, – сказала она Агнии.

Агния ошиблась: на вид Фредерике было лет тридцать пять – ровесница. Привлекательная молодая женщина невысокого роста.

– О, да, Мартин, – подтвердил мужчина. – Родители наши питали величайшую склонность ко всему скандинавскому. Музыка, машины, телефоны. Нам достались имена и машина в придачу. – Мартин махнул рукой в сторону светлого Вольво, припаркованного перед домом Тимофеевой.

– Ну, вы уж спрашивайте, а то нам надо на сделку ехать, – вмешалась дама. Взгляд её задержался на Агнии, и, взглянув в ответ, Воронова узнала в ней риелтора из дома Ледневской. «Как неудачно, – подумалось Вороновой, – что же мне делать?». Разоблачение последовало немедленно.

– Да я же вас помню! Вы приезжали смотреть дом в коттеджном поселке. Точно. – Риелтор окинула взглядом фигуру в старой футболке и странных штанах до колена. – А ваш спутник так мне и не перезвонил. Если ему нужно, дом ещё продаётся, – добавила она без особого интереса, на всякий случай.

– Мы ещё не решили окончательно, – вновь возразила Фредерика насчёт сделки. Голос у Фредерики не был высоким, но звучал по-студенчески беспечно и жизнерадостно, отчего её возражения, похоже, не принимались в расчёт.

Мартин не спешил задавать свои вопросы. Он молча разглядывал Воронову. Художнице стало неловко, она чуть опустила голову и едва заметно подалась назад, но он тотчас спохватился, и, извинившись, стал расспрашивать про то, нет ли в деревне проблем с электричеством, многие ли живут здесь постоянно или только на лето приезжают, чистят ли дорогу зимой, есть ли в деревне колодец и как высоко стоят грунтовые воды весной. С каждым вопросом Агния отвечала всё более увлечённо. Соседи же, напротив, заскучали, затворили калитку и вернулись к оставленным делам; на их уход никто не обратил внимания.

Фредерика не удержалась и подёргала брата за руку.

– Ещё раз простите за беспокойство, – сказал Мартин. – Очень рад нашему знакомству. Надеюсь, я не слишком докучал вам своими расспросами. Вы позволите нам с сестрой как-нибудь навестить вас в будущем?

Агния замешкалась, но всё же кивнула. Риелтор оставила свои вздохи и нетерпеливые перемещения вдоль ворот, закурила и направилась в сторону бывшего дома Тимофеевой. Визитёры отправились вслед за ней, по дороге Фредерика дважды оборачивалась к Агнии с извиняющейся улыбкой и махала рукой.

Агния растерянно смотрела им вслед. Через пару минут захлопали дверцы автомобилей, загудели моторы, и гости покинули деревню. Перед тем, как вернуться к себе, художница бросила взгляд в противоположную сторону улицы и увидела Полину Адамовну, которая спешно сокращала разделявшее их расстояние и на всякий случай споткнулась по наитию, в расчёте на то, что при таких обстоятельствах Агния не успеет скрыться за калиткой.

– А что это за машины там были у Кати? Кто приезжал?

– Ваши будущие соседи, – ответила Воронова. – Искали вас. Вы с ними всего-то минут на пять разминулись.

– А что это они меня искали? – проворчала Полина Адамовна удовлетворённо.

Воронова рассказала ей о брате с сестрой. «Мартин и Фредерика? Они что же, поляки?» – оживилась Полина Адамовна. «Да вроде нет», – пожала плечами Агния. «Имена-то польские», – настаивала Полина Адамовна.

Художница вновь пожала плечами и повернулась к калитке. Но тут Полина Адамовна вспомнила:

– Бог ты мой! Мне что таксист рассказал сегодня, что в Гавриловском-то случилось. Там композитор выпрыгнул из окна. С собой покончил. Правда, я так и не поняла, то ли нашли его, то ли нет. Он все свои ноты из окна выбросил и потом сам прыгнул. Администрация уборщиков прислала ноты собирать, Орлов велел. Вот какое происшествие, они ведь неподалёку друг от друга жили. Наш таксист туда со станции кого-то отвозил, ноты эти видел.

– Всякое случается, – поспешила подытожить Воронова и, кивнув головой, скрылась во дворе.

Она поднялась на крыльцо, собираясь войти в дом, и тут вспомнила про ежевику, вернулась в сад. Оставшиеся ягоды она снимала торопливо, поглядывая на небо: с запада надвигались сизые облака, повеяло прохладой. Да и на душе было смятение: вместо приятных раздумий о грибах и рыбалке она то и дело вспоминала разговор у калитки, Мартина, предусмотрительного во всех отношениях, и его забавную сестру.

Вот так и бывает с погодой: в солнечный день – всё надёжно, всё хорошо просматривается, дали и планы на будущее. А в день пасмурный и холодный – будущее ненадёжное и зыбкое, или вовсе его нет, а только теперешнее. Окружает плотной стеной, и за стеной ничего не видно – пока погода не переменится.