Читать книгу Ледяной дождь - Лола Адриановна Кретова - Страница 6

Они пересекли дорогу и ступили в лес. Лес – сосновый, с еловыми опушками и березовым и осиновым подлеском был совсем рядом, прямо за деревней, где дорога раздваивалась: у нового трансформатора она делала неожиданный зигзаг и, миновав пруд, оборачивалась песчанистой дорогой для дачников, если повернуть налево, и асфальтным подъездом к трассе, если повернуть направо.

Лучи осеннего солнца, призрачные, прозрачные, точно бестелесный дух, проступали сквозь деревья. Листва не успела пожелтеть и пожухнуть, лишь осины обронили листья, да папоротники увяли, свернулись в бурые рожки. Более всего Агния любила такую осень – лёгкую, тонкую. Лето, сочное и душное в лесу, телесное, плотное, спустилось в подземелье, ушло в корни, укрылось мхами, и путь стал видимым и свободным.

Медянка сверкнула в изумрудных мхах оброненным браслетом, заскользила волшебной змейкой-ящеркой.

– Осторожнее, сейчас и гадюки могут быть, в такое тепло, – на всякий случай сказал Нестеров.

И тотчас впереди в нескольких шагах зашевелилась гадюка, поторопилась убраться прочь.

Грибов было даже больше, чем в конце августа. Они росли повсюду. Белые – прямо на тропе, и по обочинам, едва прикрытые мхами и полёгшими травами. Подберезовики – в глуши и вдоль канав. Подосиновики – на небольших лужайках возле подлеска.

Других грибов они не собирали.

Маленькие белые грибы казались Агнии особенно чудесными – точь-в-точь как те, которыми украшали торт в былые времена.

На сухих опушках, усыпанных сосновыми иголками и поросших разноцветными мхами пригревало солнце, в низинах по-прежнему было немного сыро. Лужи и канавки устлали листья, чернеющие на дне и вспыхивающие рыжим, если на них падало солнце. Как в зеркале в воде отражалось синее-пресинее небо и недвижимые кроны деревьев.

От ходьбы и лазанья среди деревьев Агния оживилась, разрумянилась. «Похожа на позднее лето, – подумал Нестеров о художнице. – Тёплое и сухое. А Катя была похожа на весну».

За два прошедших месяца он настолько привык радоваться тому, что есть Агния и время, которое они проводят и будут проводить вместе, что иного и помыслить не мог. Нестеров не был влюблён, чувство его было ровным, уверенным и представлялось ему взаимным: Агния похорошела, в ней появилось какое-то сияние, да и сам он изменился, как будто заросли какие-то прошлые трещины, исчезли обрывы и жизнь вдруг оказалась целой.

С залитого солнцем луга, в получасе езды от Овсянова, взлетела стая журавлей и с криками начала кружиться, поднимаясь всё выше и выше в потоке тёплого воздуха, покуда совсем не скрылась в небесной синеве.

– Отец Йозеф? – переспросила художница. – Ты виделся с отцом Йозефом? Что-то произошло?

– Мы ели штрудель. Отец Йозеф рассказывал о том, что сталось с композитором – ту самую историю с выброшенными из окна нотами, слухи о которой дошли и до нас.

– И что же?

– Насколько я понял, композитор взялся за выгодную работу, а потому отступился от обещанного. Заказчик отказа не принял и взялся его уничижить, в чем имел успех. В конце концов композитор потерял заказы и очень расстроился. Или наоборот – я не вполне разобрался.

Художница что-то вспомнила и нахмурилась. До ручья Валентин рассказывал некоторые подробности своего визита, но на шаткой переправе уже веселил Воронову историей с недавних съёмок. И садовник, и художница, не сговариваясь, ценили умеренность в серьёзном.

Из лесу они вернулись к обеду – в дом Агнии. Ни с обедом, ни с собранными грибами возиться не было сил, и, сговорившись, Нестеров и Воронова вытащили шезлонги. В последние дни сентября удивительно было лежать в шезлонгах и есть мороженое, оттого они испытывали особое осеннее удовольствие, подставляли солнцу ноги в шортах, водили босыми ступнями по стриженому газону. Особое осеннее удовольствие испытывали бабочки, шмели и пчёлы. Как ни в чём не бывало, они гудели в прованских травах, в осенних цветах, которые совсем скоро – быть может, в эту ночь – покроются инеем, а то и снегом.

Грибами Нестеров занимался до поздней ночи и до лёгкой ненависти – чистил, резал, часть сушил, часть отваривал, часть убирал в морозилку. Завершив неотложное, он чуть было не уснул прямо тут же не кухне. Но на кухне к ночи стало немного зябко, по-осеннему, плечи его дрогнули, он очнулся и побрёл на второй этаж, к широкому твёрдому матрасу и тёплому одеялу. Часы показывали половину второго – для садовника время невообразимо позднее. Валентин, собрав остатки сил, стягивал с себя футболку, когда вдруг зазвонил телефон. Номер был незнакомый, и Нестеров решил, что не ответит, но всё же ответил.

– Это Арсений, – сказал звонивший. – И я уже в Москве.

– Что? – переспросил Валентин, – как это вышло?

Троюродный кузен, довольный сюрпризом и отчего-то счастливый, рассказал, что уехать из Ниццы на пару месяцев он решился внезапно. Сам до конца не был уверен, что всё получится, но вот – получилось.

– Ты в аэропорту? Или у моих родителей? – пытался понять Нестеров сквозь полусон. Арсений замялся, но сонному Нестерову не было никакого дела до каких бы то ни было заминок.

– Я в гостях, – уклончиво ответил кузен. – Страшно хочу тебя увидеть. Я очень рад, что приехал. Перезвоню тебе завтра. Скоро увидимся. Спасибо тебе за письмо.

Нестеров выключил телефон и с минуту сидел на краю постели, пытаясь понять услышанное. Ничего не вышло; он пошарил рукой в поисках телефона, наклонился. Телефон лежал на полу, Нестеров успокоился и потянулся к подушке.

Спал Валентин чрезвычайно крепко, без сновидений. Проснулся рано. В незашторенное окно – прямоугольный, украшенный витражами эркер, лился чистый солнечный свет – свет заморозков; цветные ромбы и треугольники украсили стену напротив. Садовник выбрался из-под одеяла, приблизился к окну и, щурясь от солнца, окинул взглядом свои владения.

Эркер выходил на юго-восток; иней искрился и таял в лучах утреннего солнца, превращаясь в ледяную росу. Лишь возле кустарников иней всё ещё оставался нетронутым, да в тени дома, по-осеннему долговязой. Этой тени из окна видно не было, а ведь именно там, в тени у дома, стоял молодой человек. Чтобы пробраться в сад Нестерова, он без особой ловкости перелез через кирпичную ограду, оттого на рубашке его была паутина и мелкий садовый мусор.

Было только голубое небо, без облаков. Садовник глядел на свой сад, на большие деревья у ограды, на поле, прогладывающее между деревьями. Поле этим летом нежданно обкосили – уже осенью, совсем недавно, в начале сентября. На радость местным котам – мышей ловить удобно, да и хищные птицы, удовлетворённые ясностью, кружили над полем. Приглядевшись, Нестеров заметил фигурку зверька, терпеливо выслеживающего добычу в поле прямо напротив его окна – прежде он этой кошки не видел. Нестеров тоже выждал терпеливо – в награду ему продемонстрировали подскок с зависанием в воздухе и стремительным падением вниз. Была ли поймана мышь, он так и не разглядел, но охотница удалялась с места охоты тигриной походкой, и Нестеров решил, что была.

Внизу, на первом этаже, повсюду стоял густой аромат грибов – свежих, подсушенных, отваренных. Он озяб, стоя у окна в своей спальне, и теперь отогревался на кухне, где с ночи сохранилось тепло. Градусник, прикреплённый снаружи кухонного окна, показывал минус два. «Пара дней с заморозками, и, пожалуй, надо будет включить отопление», – подумал Валентин.

За поздним звонком брата последовал ранний.

– Ты что же, так и не ложился? У тебя всё в порядке? – обеспокоенно спросил Валентин.

– Всё просто замечательно. Москва великолепна. Столько красивых мест: чудесные улицы, театры, парки. – Арсений старался говорить негромко, оттого его воодушевление шуршало и шипело в трубке.

– Ты давно прилетел? – осторожно спросил Валентин. «Москвы больше нет», – подумал он с привычной скорбью старого москвича.

– Неделю назад. Извини, мне страшно неловко, что я не позвонил сразу, и вообще, не предупредил.

– Ты писал, что хотел бы прилететь на Рождество…

– Я так и собирался. И даже с родителями твоими предварительно договорился, что остановлюсь у них по приезде, а потом – к тебе. Да я у них и остановился поначалу.

Валентин удивился. Ни отец, ни мама и словом не обмолвились, ничего ему не сказали. А ведь отцу он звонил совсем недавно – позавчера.

– Видишь ли, тут получилось случайное совпадение: конференция в Москве. Я вовсе не планировал, но наша ассоциация попросила заменить заболевшего докладчика, и я решил: вот будет сюрприз, если я ничего не скажу, а после конференции возьму такси и отправлюсь прямиком к тебе в деревню.

Арсений замолчал. Нестеров, тревожась всё более, поторопил его с продолжением:

– И что же?

– В общем, пошло не так, как я задумал. В день открытия конференции нас водили на концерт. Я познакомился с девушкой. Не беспокойся, это не опасно, это очень приличная девушка, и семья её тоже. Они мне показывали Москву, а вчера пригласили в гости. Было очень весело и интересно, но только поздно, и они уговорили меня переночевать. Твоих родителей я предупредил, они не волнуются.

– Что ж, – растерянно произнёс Нестеров, – я рад.

Небольшая надежда, которую он хранил, берёг к зиме – соотнести в разговорах с братом важное – эта надежда дрогнула под натиском оживлённого счастья, приготовилась к бегству.

– Вот. – Арсений опять сделал паузу. – Но я очень хочу к тебе приехать. Скажи, тебе не обременит пригласить и мою новую знакомую? Не на всё время, разумеется – да она и не смогла бы – на отдельные дни?

Теперь замолчал Валентин.

– Даже не знаю. Тебя я могу забрать завтра – буду в Москве по работе. Признаюсь, я несколько одичал и отвык занимать гостей.

– Предоставь мне занимать гостей, – воодушевлённо прошептал Арсений в трубку, – и потом это лишь в отдельные дни. Надеюсь, я-то тебе не в тягость?

– Разумеется, нет. Хорошо, зови твою знакомую. Кстати, кто она?

– Певица. Мне кажется, не очень известная. Катерина Тимофеева – ты слышал о такой? Уверен, ей у тебя понравится, да и ты будешь доволен.

Кофе Нестерова совершенно остыл. Валентин вылил его в раковину, налил свежей воды в чайник, чтобы заварить новый – он привык не варить кофе, а просто заваривать в кружке. Он с удивлением заметил, что руки у него чуть дрожат.

Накинув на плечи куртку, он вышел на крыльцо, привычно облокотился на балюстраду и принялся пить кофе, не видя ничего вокруг. Надежда на брата – единственного, пусть и троюродного – оставила его. Ничего хорошего он не ждал.

Краем глаза он заметил фигуру, которая робко отделилась от стены дома и собралась приблизиться к нему по лестнице.

– Не с той стороны, – махнул рукой Нестеров. – Там ступеньки плохие, можно упасть. Кто вы такой, как сюда попали?

– Я – Лаврушин, – замёрзшим голосом произнёс молодой человек. Мне очень нужно с вами поговорить.