Читать книгу Созвездия тел - Лаура Мэйлин Уолтер, Лора Мэйлин Уолтер - Страница 6

В тот вечер мы с Майлсом вышли на задний двор, чтобы сыграть в прыгбол – игру, придуманную нами в детстве. Мы по очереди кидали маленький резиновый мячик-прыгун в стену дома, и второй игрок должен был поймать его, прежде чем мячик повторно коснется земли. Это была грубая игра, требовавшая расчета и безжалостности, и играть в нее в постепенно сгущающихся сумерках казалось нам верным решением. Свет угасал, тени удлинялись, и мы кидали мячик все чаще, словно соревновались с уходящим днем.

Я заметила, что жестче всего Майлс играл, когда был выбит из колеи, а сильнее всего из колеи его выбивала недостижимость мечты стать толкователем. Я тоже вкладывала больше силы в броски, когда злилась, но понять, откуда берется эта злость, не могла. В пятнадцать лет я не осознавала, как отношусь к правилам, которым мне полагалось следовать, и рискам, которые мне нужно было учитывать по той простой причине, что я была девушкой. Злость бурлила у меня внутри, заряжая меня азартом. После нескольких раундов прыгбола у меня ныли ладони и болели плечи, а иной раз я даже уходила с синяками.

Пока мы играли, я вспоминала об инспекторе, о губах Дейрдре и бросала, бросала, бросала – с такой силой, что мама высунулась из окна на втором этаже и пожаловалась на шум. Увидев ее силуэт на фоне желтого света, лившегося изнутри, мы осознали, как сильно стемнело и что пора было заканчивать с игрой, хотя мама нас об этом и не попросила.

Мячик был у Майлса. Когда мама закрыла окно и ее темная фигура пропала из виду, он все еще стоял с мячом в руке. Я видела, как он колеблется, как гуляют его бицепсы, и подумала, что он все-таки сделает бросок. Но он кинул хмурый взгляд на заднюю стену дома, и я поняла, что он прикидывал счет.

– Четыре-три, – сказал он, опуская руку. – Ты выиграла. – Он швырнул мячик в траву под забором, где его тут же поглотила тьма.

Мы вошли в дом и обнаружили маму в кухне с телефоном возле уха. Ее ладонь с дрожащими пальцами взлетела ко рту. Лицо превратилось в маску.

– Майлс, – тихо сказала она. – Дейрдре. Она пропала.

«Куда пропала?» – было моей первой мыслью.

Мама развернулась ко мне. Щеки ее пошли красными пятнами – верный знак, что она сейчас раскричится или заплачет.

– Селеста, не стоит тебе это слушать.

– Почему это? Я хочу знать, что происходит.

Майлс положил руку мне на плечо с нежностью. Резкий контраст после жесткой игры в прыгбол.

– Мама права, Селеста. Иди к себе.

– Но я же видела Дейрдре сегодня в школе.

Мама уже не слушала. Она снова прижала телефон к уху и шепотом с кем-то переговаривалась. Через некоторое время она закончила беседу.

– Дело передали властям. – Ее рука осталась на телефонном аппарате, и мама оперлась на него всем своим весом. – Ее родители уже обратились в полицию. Кто-то сообщил, что Дейрдре разговаривала на улице с мужчиной.

– С ней все будет в порядке, – сказала я, но стоило этим словам вылететь наружу, как я засомневалась, стоило ли их произносить. Что-то в этот момент дало трещину, словно реальность разваливалась по кускам.

– Прошу тебя, Селеста, – сказала мама. Она сморгнула слезы. – Иди в свою комнату. Я и так уже слишком много вам рассказала.

Я вышла из кухни, ошеломленная видом плачущей матери, и поплелась к себе наверх. Я бездумно залезла на кровать и зарылась в одеяла. Меня трясло. Сначала дрожали только ноги, но вскоре сильный тремор охватил все мое тело, и я не могла с ним справиться. Я плотнее завернулась в одеяло и вцепилась в край матраса, словно тот был моим якорем. Зажмурившись, я досчитала до десяти. Когда я открыла глаза, меня все еще трясло.

Я знала, что случилось с Дейрдре, и в то же время не знала. Дейрдре была превращенкой, и она исчезла. Значит, ее похитил мужчина. Значит, она обесчещена. Как и всем девочкам, мне с детства внушали, что девушка, пропавшая не по своей воле, а потом вернувшаяся, – иная, испорченная. И никогда ей не стать прежней.

Внизу снова зазвонил телефон. Я зажала уши ладонями. Сдавила их так сильно, что в голове зашумело, как шумит океанский прибой в ракушке. Волна, еще одна волна, другая.

Я пролежала в кровати долгое время. Разглядывала звезды на потолке, всматривалась в них, пока они не начали расплываться, двоиться и порождать себе подобных, – и тут ко мне постучали.

– Войдите, – отозвалась я.

Дверь приоткрылась. Вошел Майлс, следом за ним – родители. Я даже не заметила, что папа вернулся домой. Он много времени проводил на работе, трудясь над новым проектом – рекламным плакатом, который должен был встряхнуть всю индустрию, – поэтому видеть его дома в такой ранний час было очень странно. Или, может, час уже был не ранний. Может, я провалилась в сон?

– Прости меня, Селеста. – Мама стояла, обхватив себя руками. – Мне стоило как-то иначе сообщить тебе о Дейрдре. Я была в шоке.

Я села в кровати и скинула одеяло.

– Есть какие-нибудь новости?

– Выпустили официальное заявление, – сказал отец. – Я на работе услышал.

– Ужасно. – Мама покачала головой, все еще обнимая себя руками. – Просто ужасно.

Майлс внимательно осматривал мою комнату, будто думал, что Дейрдре прячется у меня среди вещей.

– Что именно она сказала тебе днем? – спросил он.

Я ощутила на себе взгляды всех троих.

– Я просто на минуту столкнулась с ней в туалете. Мы поболтали о моем грядущем превращении. – Я не стала упоминать о помаде и о том, что она говорила о власти и выборе. Я опасалась, что тем самым подтвержу, что она сама навлекла на себя беду.

Но опасаться было поздно. Весь город, все родители, учителя и ученики, услышавшие заявление, уже пришли к выводу, что Дейрдре виновата сама. В плен к мужчинам попадали девушки определенного типажа: бунтарки, любительницы флирта, те, что щеголяли своим будущим. Я верила в это всю жизнь. Все мы верили.

Майлс тяжело плюхнулся ко мне на кровать. После игры в прыгбол от него слегка несло потом – этот кисловатый запах напомнил мне, что ему почти восемнадцать, что он почти мужчина, а не тот мальчишка, которым я привыкла его считать.

– Нельзя было мне спускать с нее глаз, – сказал он.

– Это не твоя вина, Майлс. – Отец воздел руки, словно отпуская всем нам грехи. – Дейрдре, видимо, проявила безответственность – потому это и произошло.

Я снова вспомнила про помаду, про то, как Дейрдре наслаждалась новообретенным шармом превращенки. Может, папа был прав. Может, это и правда была ее вина.

– Меня, скорее, тревожит, что ее семья не проявила бдительности, – добавила мама. – Мы делаем вид, что все нормально, но это ведь не так. Совсем не так. – Голос ее надломился.

– Она скоро вернется, – уверила я их. Это был очевидный факт. Когда у девушки заканчивалось превращение, она становилась не такой желанной. Похищенных девушек к этому моменту отпускали. Несколько лет назад случилась череда убийств – тела девушек находили под слоем суглинка в лесу на окраине города, но это было из ряда вон выходящим событием, делом рук одного больного мерзавца. Его поймали и заключили в тюрьму до конца жизни. Справедливость восторжествовала, говорили тогда.

Похищения по сути своей были предсказуемы, хотя отметины на телах девушек никогда не указывали на то, что такое случится. Во-первых, похититель Дейрдре точно был мужчиной. Как-то раз я слышала о женщине, которая ловила превращенок, которая, как и мужчины, не могла устоять перед ними, но это, скорее, была история из разряда городских баек. Мужчинами двигало нечто большее, чем просто сексуальное влечение; ими двигала потребность прочесть наше будущее, отнять у нас то, чем им самим обладать было не суждено.

Во-вторых, мы знали, что ждет Дейрдре после возвращения – сплетни, шепотки, изоляция. Погубленной, испорченной, ей больше нельзя рассчитывать на приличную работу или поступление в университет. Приличные работодатели не нанимали пропащих женщин, и в университеты их тоже не допускали. То, что они подверглись похищению, свидетельствовало о проблемном нраве, склонности к необдуманным поступкам и плохом самоконтроле и указывало на наличие куда более серьезных недостатков. В результате похищение превращалось в вечное клеймо.

Лихорадка вернулась. Она зародилась у меня в животе, затрепетала так, словно туда посадили нечто живое.

– Мне нехорошо, – сказала я. – Я, наверное, еще посплю.

Мама подошла и поцеловала меня в макушку.

– Прости, – снова сказала она. – Мы пойдем, а ты отдыхай.

Когда все ушли, я закрыла глаза и попыталась представить, что сейчас, должно быть, испытывает Дейрдре: она взаперти наедине с мужчиной, шторы в комнате плотно задернуты, вокруг темнота. Мужчина мог опоить ее и удерживать несколько недель, пока у нее не завершится превращение. Когда ее снова коснется дневной свет, она уже не будет прежней.

Ничего нового. Мы могли лишь напоминать превращенкам, что им не стоит гулять в одиночестве в темное время суток, чтобы они держались поближе к скоплениям людей, одевались скромно в течение тех опасных недель. С момента превращения девушки считались женщинами, так что от нас ожидали ответственности, проявления усилий ради собственной безопасности.

Как-то раз в том году на занятиях по анатомии и гигиене миссис Эллис вместо планового урока прочитала нам лекцию о девушках, вернувшихся после похищения. Миссис Эллис была низкорослой, плечистой – фигура как у быка, говорили мальчишки, – и в осторожных выражениях она рассказала, что после возвращения большинство похищенных девушек уезжает из родных мест.

– Если у них есть средства, они могут перейти в Школу-на-горе, – сказала она, но все мы знали, что таких богачей здесь немного. – Другие, – продолжала она, – переезжают к дальним родственникам.

Дело обстояло куда хуже, если у вернувшихся девушек не было связей или возможности переселиться. Некоторые автостопом уезжали подальше отсюда и устраивались на работу официантками, горничными, стриптизершами или кем похуже. Некоторым приходилось жить на улице или в приютах или искать себе компаньонок среди таких же пропащих душ.

И такое существование могло быть предпочтительнее, чем возвращение домой, где похищенных девушек ждала совершенно иная жизнь. Родные их больше не принимали. Общины отвергали их, равно как и университеты, и большинство работодателей. Стигма следовала за похищенными по пятам. Не говоря уже о том, что их отметины – их будущее – тоже могли похитить, скопировать и размножить, продать и напечатать на игральных картах или в книгах на потребу коллекционерам, находившим удовольствие в обладании отметинами реальных девушек.

– Как только их отметины перерисуют, они могут обнаружиться где угодно, – сказала миссис Эллис. Она проиллюстрировала свою мысль, потыкав пальцем в развернутую поверх доски карту мира, словно вероятное крушение будущего, возможный позор от того, что наши тела стали достоянием общественности, подстерегало нас повсюду. Я поняла, что миссис Элис на самом деле пыталась нам сказать: мир принадлежит не нам.

Я поглубже зарылась в одеяла и напомнила себе, что тот ужас и риск, выпавшие на нашу долю, ничто в сравнении с тем, с чем сталкивались девушки в других странах, где открыто процветал секс-туризм, существовали речные круизы с превращенками и морские курорты, где превращенок можно было забронировать вместе с роскошным номером в гостинице. Информация, которая по крупицам доходила до нас из-за рубежа, часто была расплывчатой, но со школьной скамьи нас учили испытывать благодарность к нашему прогрессивному правительству. У нас в стране существовали законы против насилия и дискриминации на рабочих местах, были доступны противозачаточные средства, и женщины могли получать такое же образование, как и мужчины. Здесь женщин не арестовывали за подозрительные отметины. Женщина, которой было суждено стать домохозяйкой, все равно имела право окончить школу и даже поступить в какой-то из непрестижных университетов. Мы сами решали, кому показывать наши личные дела. Короче говоря, у нас были права, закон нас защищал, и мы обладали неким личным пространством.

Мы могли убедить себя, что мы в безопасности.

Следующим утром мы с Майлсом шагали в школу сквозь густой туман. Капли влаги оседали у меня на ресницах, и я чувствовала себя словно в коконе, как будто туман оберегал нас от свидетельств пропажи Дейрдре, которые так и лезли в глаза со всех сторон.

За прошедшую ночь родители Дейрдре расклеили объявления об ее исчезновении на всех телефонных столбах в радиусе трех миль. Они разместили на плакате фото Дейрдре, и изображение ее улыбчивого лица, повторяясь, приобретало призрачное, потустороннее выражение, а скрепки поблескивали на фоне бумаги как крошечные серебристые раны. Ее лицо, запечатленное еще до превращения, теперь казалось тенью ее куда более сиятельной версии. Девушка в летящей юбке в классе у Джулии, девушка в школе, красящая губы помадой в золотом футляре, – я не узнавала ее на тех черно-белых плакатах. Казалось, что две версии Дейрдре пропали одновременно.

Когда я взглянула на Майлса, он смотрел прямо перед собой, стараясь не замечать фотографий Дейрдре. Возможно, он считал, что объявления о пропаже – это пустая трата сил. Полицейские создавали видимость поисков Дейрдре, но им и так было известно, что она с мужчиной, который довольно скоро выпустит ее на свободу. Худшее уже случилось, вероятно, сказали они родителям Дейрдре. И теперь оставалось только ждать ее возвращения.

Я могла лишь гадать, какие мысли занимали Майлса, потому что в то утро он был тихим и замкнутым. В очередной раз скрывал свои тайны.

Дойдя до школьного двора, мы с Майлсом разделились. Я нашла Кассандру и Мари возле флагштока: они грели руки в карманах. Самого флага не было видно за туманом.

– Ты в порядке? – спросила Кассандра. На ней был модный черный плащ, которого я раньше не видела. Она выглядела так, будто оделась в траур.

– Нет, – ответила я. – А ты?

Кассандра покачала головой, Мари тоже. Мы по очереди обнялись и посмотрели на школу.

– Пойдемте уже разделаемся с этим. – Кассандра потуже затянула пояс плаща. – Сейчас нам лекцию прочтут, я уверена.

Мари кивнула.

– В нашей школе давно не было похищений. Я сегодня в газете прочла. Уже десять лет как. – Она взглянула на здание. – Нам ни к чему репутация, как у центрального района города.

– Нам еще далеко до этого, – возразила ей Кассандра. – Я слышала, что в старшей школе в центре перестали в этом году проверять посещаемость, потому что прогульщиков и выбывших очень много. И у них самый высокий процент похищений из всех школ в округе.

– Даже одного лишь этого похищения достаточно, чтобы начали проводить сравнения, – сказала Мари. – Как думаешь, Селеста?

Я не ответила.

– Селеста. – Мари прикоснулась к моему запястью. – Ты очень бледная.

Я лишь моргнула в ответ. На Мари был красный ободок, тонкий пластиковый, с зубцами, которые врезались в кожу головы. Такие ободки уже давно вышли из моды. В любой другой день у меня мог бы вызвать раздражение детский вкус Мари в одежде, но в тот момент при виде его мне стало спокойнее.

– Все нормально, – сказала я ей. – Кэсси права, пойдемте уже разделаемся.

Мы направились ко входу, и вскоре нас подхватил поток учениц, двигавшийся в сторону актового зала. Учителя с мрачным видом стояли у входов в свои классы, наблюдая, как мы проплываем мимо них. Случайно столкнувшись взглядом с нашей классной руководительницей – в ее глазах мелькал скрытый ужас, – я отвела глаза и двинулась дальше, позволив толпе нести меня вперед.

В те дни я была примерной ученицей, но к учительницам своим относилась скорее равнодушно. Я не задумывалась о том, что творится у них внутри, об их будущем или прошлом, об их личных целях и мечтах. Напротив, мне не терпелось поскорее окончить школу и попасть в университет, где вместо учительниц у меня наконец появятся профессора, новые возможности, свобода. Туда, где, как я верила, я смогу превратиться в личность, которой мне суждено было стать.

Быть школьницей же означало постоянные ограничения и неусыпный контроль. Приходилось слушать лекцию за лекцией о подобающем поведении и правилах, которые надлежало соблюдать. Даже школьная ассамблея после исчезновения Дейрдре была вариацией на тему все тех же бесед о безопасности, которые проводились с нами из года в год, где нередко нам просто вслух читали «Картографию будущего»: никуда не ходить поодиночке, особенно ночью; не обсуждать наши отметины с незнакомцами; не носить короткие юбки, одежду с глубоким вырезом и другие откровенные вещи и никогда не оставаться наедине с незнакомыми мужчинами. Все эти предосторожности были нужны как раз потому, что отметины никогда не предсказывали похищения – такой поворот судьбы предугадать было невозможно.

Несмотря на то что юношам на этих лекциях о безопасности присутствовать не было нужно – их на время отсылали из классов или пораньше отправляли домой, – их обязывали посещать ассамблею. В тот день мне было противно находиться рядом с ними. Они ерзали, толкались коленями в спинки сидений перед собой, и зал казался слишком маленьким для того, чтобы их вместить. Я завидовала их свободе, тому, с какой легкостью они движутся по жизни. Парни могли позволить себе не обращать внимания на то, что происходило на ассамблее, на то, как директор Рэдшоу выставляет на сцену увеличенную фотографию Дейрдре, как указывает на нее во время речи, как призывает нас не повторять ее ошибки.

Фото было тем же, что и на плакате о ее пропаже – картинкой, которая к тому моменту уже въелась в мой разум. Я вглядывалась в распечатанные глаза Дейрдре, изо всех сил желая обратить ее пропажу вспять и вернуть ее в целости, прежней. То была всего лишь фантазия, но я не могла от нее избавиться. Весь остаток дня я провела, думая о Дейрдре, не забывая о ней ни на секунду.

Ее образ преследовал меня до самого последнего звонка.

Картография будущего: справочник по толкованию девочек и женщин

Категория – Несчастья

Расположение – Левая щиколотка

Скопление А. При подобном расположении значением отдельных отметин можно пренебречь в пользу общей картины. Дугообразная форма и расположение мелких отметин по краям от крупных указывают на многочисленные потери. Подобная комбинация означает горе, но также и силу. Эта комбинация – символ стойкости.