Читать книгу Без гроша в кармане. Среди факиров (сборник) - Луи Буссенар - Страница 15

Среди ковбоев много подонков, отходов общества. Обыкновенно за это ремесло – тяжелое, но не требующее предварительной подготовки, – берутся с отчаяния люди, попробовавшие себя во многом и всюду потерпевшие неудачу.

Они вообще не любят распространяться о подробностях своих прежних занятий и не рассказывают много о семье или родных.

Только акцент и английское дурное произношение изобличают в них иностранцев. Попадаются среди них англичане, немцы, испанцы, французы, но, конечно, большая часть – янки. Очень немногие сохраняют свою настоящую фамилию, большинство же принимают какое-нибудь прозвище.

Случается, что в один прекрасный день под влиянием винных паров у человека вдруг взыграет кровь, мозг воспламенится, в нем пробудятся воспоминания – и, ко всеобщему изумлению, ковбой перерождается: он начинает выражаться изящно, говорить о вещах, не имеющих никакого отношения к его пастушьей профессии, – одним словом, на минуту превращается в джентльмена.

Но лишь только хмель слетит, человек снова возвращается к грубой действительности. Он смутно помнит, что нарушил свое инкогнито, и на следующий же день отправляется к хозяину-ранчеро просить расчет, получает положенное ему жалованье и уходит.

Иногда ему, без всякой видимой причины, после двух-трех месяцев вдруг надоедает жить на одном месте, и он внезапно покидает ранчо.

Почти нет примеров, чтобы ковбой долго, несколько лет прожил у одного и того же хозяина. В душе этого цивилизованного человека, бросившего общество равных себе, чтобы приблизиться, насколько возможно, к природе, пробуждается инстинкт бродяги. Хозяева весьма снисходительны при найме этого беспокойного элемента. Они не спрашивают у ковбоя имени, не интересуются его происхождением. Одетый в традиционный костюм, при необходимой в его деле амуниции, ковбой входит в общую залу, садится перед огнем, покуривая трубку или жуя табак, и остается на сколько ему вздумается, – на один, два, три дня или больше. Товарищи делятся с ним помещением, пищей, виски и табаком.

Если дом ему нравится и ему захочется остаться, он спрашивает себе работу. В противном случае он отправляется в соседнее ранчо, где снова находит гостеприимный прием, и так до тех пор, пока не подыщет себе подходящего места.

Такая бесшабашная жизнь имеет неизъяснимую прелесть для этих людей, ставящих выше всего свободу. Для них почти немыслимо отказаться от подобного существования.

Обанкротившиеся купцы, учителя без дела, врачи, уличенные в нарушении закона, моряки-дезертиры, адвокаты без практики, аптекари, повара, механики, парикмахеры, сделавшись ковбоями, никогда не возвращаются к покинутой профессии. Приняв неизменно живописную наружность искателей приключений, они живут и умирают ковбоями.

Из этой краткой характеристики становится ясно, до каких крайностей могут дойти подобные люди вдали от цивилизованной жизни, в стране, где правят произвол и насилие.

Они чрезвычайно усердные работники, так как очень самолюбивы; но, раз загуляв, уже не знают меры и относятся к человеческой жизни – своей собственной или чужой – с полным презрением. Таким образом, трудно назвать что-либо, чего не изведал бы ковбой в течение своей жизни, иногда ему случается даже делать… добро.

Вот от каких людей Бессребренику приходилось защищать свою жизнь, а миссис Клавдии свою свободу и, может быть, честь! Молодая женщина находилась во власти худших из худших, положение ее было критическим, и выручить ее могли лишь храбрость Бессребреника или миллионы Джима Сильвера.

Ковбой, поднявший телеграмму, так некстати оброненную миссис Клавдией, считался самым отъявленным негодяем в местности, где подобных ему было много. Прозвище его было Желтая Птица, и он получил его при страшном стечении обстоятельств.

Ковбой принадлежал к шайке бездельников, маскировавшихся под индейцев, чтобы грабить ранчо, поезда переселенцев, одиноко стоящие фермы, а иногда даже целые деревни.

В совершенстве подражая костюму и татуировке краснокожих и зная их язык, эти ковбои под видом настоящих индейцев совершали всякого рода преступления.

Желтая Птица, жадный до денег, извлекал из грабежей для себя еще и добавочный доход. Известно, что существуют охотники за скальпами, или волосами, которые индейцы снимают с голов убитых ими врагов. Скальп состоит не из одних волос, но из волос с кожей, которую жестокий воин сдирает с головы, предварительно сделав ножом круговой надрез через затылок и лоб.

Эти мрачные трофеи, все более редкие, находят себе покупателей и продаются по сто, двести, триста долларов и больше.

Итак, Желтая Птица, имевший постоянный сбыт подобного товара, скальпировал всех, кто ему попадался под руку.

Усердные преследования со стороны полиции и племени настоящих сиу заставили его отказаться от прибыльного занятия. Желтая Птица сделался ковбоем и поселился возле Нью-Ойл-Сити.

Его соучастник некогда был адвокатом, который из-за разногласий с законом сначала попал в тюрьму, а затем в прерии Запада.

Прозвище Дик-Бэби он получил благодаря своему розовому, пухлому, как у ребенка, лицу, никогда не загоравшему под жгучим солнцем прерии.

Изворотливый пьяница, жестокий, но несколько трусливый, он обладал никогда не иссякающим красноречием.

Похищение миссис Клавдии и проект получения за нее выкупа у серебряного короля были идеей Желтой Птицы; подобрать же с полдюжины помощников не составляло труда. Затем Желтая Птица и Дик-Бэби отправились к миссис Клавдии. Она приняла их, не раздумывая поверив на слово, что они явились от имени ковбоев для переговоров с администрацией. Когда они вошли, Дик-Бэби начал какую-то вступительную фразу, а Желтая Птица, подойдя тем временем сзади, накинул миссис Клавдии на рот платок.

Дик-Бэби связал ей руки, извиняясь за вольность, которую себе позволяет.

Когда обезумевшая более от гнева, чем от страха, молодая женщина уже не могла ни пошевелиться, ни крикнуть, оба негодяя принялись грабить драгоценные вещи и серебро.

Однако они оказались настолько внимательными, – чего уж никак нельзя было ожидать от таких людей, – что уложили ей в чемодан немного белья и туалетных безделушек, о существовании которых, вероятно, и не подозревали.

Затем Желтая Птица объявил грубо:

– Марш!

Его товарищи между тем заложили в шарабан лучшую из лошадей.

Желтая Птица поднял, как ребенка, миссис Клавдию, вынес ее во двор и усадил в экипаж.

Он взял вожжи и намеревался дать знак к отъезду, как вдруг заметил, что Дика-Бэби нет.

– Проклятие! – пробормотал он. – Чего он задерживается, каналья?

Отсутствие бандита скоро объяснилось. Густые клубы дыма уже просачивались из окон, и почти в то же мгновение со всех сторон вырвалось пламя.

Дик-Бэби прибежал, крича:

– Вот так фейерверк в честь нашего отъезда!

– Ты поджег?

– Везде!

– Well[12]!

Он прыгнул в седло в тот момент, когда лошади, напуганные первым светом пожара, начали проявлять беспокойство. Поезд, с шарабаном во главе, во всю прыть вылетел из ворот на улицу, толкая и давя попадавшихся на дороге, и, провожаемый яростными криками, понесся в прерию, между тем как зарево разгоралось все ярче и ярче и весь город спешил на пожар.

Таким образом проскакали часть ночи по прерии, простирающейся от Териалль-Крика до Южного Плато. Это огромное пространство, заключенное между двумя реками, носит название Южного Парка и простирается до гор, из которых небольшим быстрым потоком, в котором мудрено заподозрить будущий могучий приток Миссисипи, вытекает Арканзас.

Это – пустыня, без городов, без местечек, без деревень, даже без будущности, так как высокая жесткая трава, растущая на неблагодатной почве, негодна даже для пастбища скоту.

Птиц здесь встречается мало, а четвероногих еще меньше, но зато множество гремучих змей.

На рассвете Желтая Птица остановил рысака и приказал сделать привал на берегу.

Задыхавшейся миссис Клавдии развязали рот и подали напиться. Она изнемогала от усталости, но, все еще гордая и непреклонная, не проронила ни одной жалобы и даже не удостоила негодяев ни единым взглядом.

После часовой остановки снова пустились в путь на юго-запад.

Желтая Птица, по-видимому, прекрасно знавший местность, вел поезд, невозмутимо твердя:

– Потерпите… Подождите…

– Да куда же ты нас, наконец, ведешь?

– В такое место, где нет ни шерифов, ни полисменов, ни сыщиков и где таким молодцам, как мы, можно позабавиться.

– А далеко еще ехать?

– Увидите.

Приходилось довольствоваться этим уклончивым ответом и продолжать скачки.

Вечером расположились на ночлег в совершенно пустынной местности. Для миссис Клавдии устроили постель из подушек шарабана, травы и пледа вместо одеяла.

После скромного ужина ковбои растянулись на земле, подложив под голову седла, и уснули, не выпуская из рук карабинов.

На следующее утро снова мчались все тем же аллюром, что свидетельствовало о невероятной выносливости людей и животных. С некоторого времени местность стала менее ровной, все чаще и чаще стали попадаться трещины в почве, затем канавы, через которые Желтая Птица, правивший шарабаном, переезжал с чисто американской ловкостью.

На рассвете Желтая Птица остановил рысака и приказал сделать привал на берегу

Скоро потянулись настоящие холмы, предгорья более высоких гор, которые темным массивом вырисовывались на горизонте.

Шарабан проехал долину, затем поднялся на гору, снова спустился, преодолел глубокое ущелье и остановился на большой круглой равнине, со всех сторон замкнутой остроконечными скалами.

– Приехали! – объявил Желтая Птица.

Трудно себе представить что-нибудь более мрачное, чем круглая лощина, где вся почва изрыта, изборождена маленькими ручейками с желтой, грязной водой, насыщенной глиной. Кое-где люди отталкивающей наружности, в грязных лохмотьях усердно рыли землю, стоя в ямах. Вокруг виднелись беловатые палатки, вылинявшие от дождя, выгоревшие от солнца, продырявившиеся от длительного употребления и заплатанные разноцветными лоскутами.

Между этими убогими жилищами возвышалось несколько изб из неотесанных бревен (log-houses), материалом для которых послужили ели, срубленные в горах. В них жили торговцы.

Не были намечены ни улицы, ни авеню, как в возникающих городах. Не было ни церкви, ни суда, ни банка – ничего, что бы напоминало о цивилизованном мире.

Всюду ощущалось полное отсутствие комфорта. В палатках спали прямо на земле; в бревенчатых избах, носивших громкое название «салунов», ели стоя, наскоро.

Вся меблировка состояла из пары древесных обрубков, служивших стульями.

Таков был поселок золотоискателей, где Желтая Птица намеревался укрыть свою жертву, за которую собирался взять такой громадный выкуп.

В этих местах ковбои почитаются как сливки общества; золотоискатели же – его подонки.

Желтую Птицу знали и – как ни удивительно это покажется, – слушались его приказаний.

– Эй вы, молодцы, – гаркнул он, – вылезайте из своих кроличьих нор и ступайте сюда!

Рабочих было человек шестьдесят.

– Ты платишь? – спросил один из них.

– Сколько хотите.

– All right, идем к Отравителю.

Через десять минут толпа, к которой присоединились по дороге еще другие рабочие, остановилась перед большой избой, у дверей которой сидел великан со зверским выражением лица.

– Эй, Сэм, – закричал Желтая Птица, – я привез к тебе первую красавицу Штатов.

– Вижу.

– Береги ее как зеницу ока: она стоит сто тысяч долларов.

– Well!.. Женщина красива, а золото еще лучше. Ну, выходите, курочка!

Не говоря ни слова, окинув негодяя ясным взглядом, молодая женщина спрыгнула легко на землю и совершенно спокойно остановилась перед дверью.

Золотоискатели стягивались шумно, заинтересованные и жаждущие выпивки.

– У тебя ведь найдется место, где ее спрятать? – грубо спросил Желтая Птица.

– Да, на чердаке, где спала Бесси, служанка, что умерла…

– Отлично… Потрудитесь идти за Сэмом, сударыня… А ты, Сэм, не забудь, что отвечаешь за нее головой.