Читать книгу Швейк в Нью-Йорке. Роман - Луиджи Лунари - Страница 8

Мистер Чарльз В. Браун представлял собой пятидесятилетнего слегка потрёпанного временем господина. Он был коренаст, нижняя часть тела намного шире верхней, с короткими толстыми ногами, чуть кривоватыми, легко потеющий, прыщеватый, с большой головой на короткой шее, с густыми седыми волосами, с которых подобно снегопаду непрерывно сыпалась перхоть, что заставляло его носить костюмы исключительно светлых тонов, и шевелюрой, напоминающей то ли Бетховена, то ли Распутина, – всё это вряд ли позволяло считать его красавцем-мужчиной. И уж наверняка никто бы не предложил ему роль главного героя телесериала.

Жил он в большом красивом доме в Нью-Джерси вместе с женой, высокой и жилистой дамой, тощей, словно она страдала анорексией, с угловатыми чертами лица и редкими жёсткими волосами, скособоченной подобно пизанской башне из-за врождённого сколиоза. У них было двое детей, четырнадцати и двенадцати лет, в которых чудесная комбинация генов, унаследованных от бог знает, каких предков, породила утончённое изящество, так, по крайней мере, охарактеризовал бы их романист XIX века. Всякий, кто видел Чарльза В. Брауна с его мальчиками, не мог отделаться от подозрений насчёт его отцовства, но при знакомстве с их матерью подозрения тотчас исчезали, уступая место почтительному восхищению замыслом Божественного Провидения, которое, как известно, непостижимо людским умом.

Чарльз В. Браун учился в Оксфорде, где был на хорошем счету и где он получил диплом экономиста. После чего, несмотря на столь незавидные внешние данные, сделал весьма неплохую карьеру: к сорока годам он уже был руководителем самого крупного агентства Чейз Манхеттен Банка, а ещё через несколько месяцев стал членом директората Департамента инвестиций и кредитов центрального офиса банка.

Существеннее внешние данные Чарльза В. Брауна сказались на формировании его характера и его мировосприятия. Если абсолютная неспособность к занятиям спортом заставила его с малых лет посвятить себя учёбе, то полный крах в отношениях с противоположным полом породил в нем цинизм, сарказм и отвращение к человечеству как таковому: все мужчины представлялись ему законченными мерзавцами, женщины – шлюхами, любовь и добродетель – смехотворной сказкой, слава и честь – чистой выдумкой, брак и семья – гротесковым фарсом, жизнь – дракой на ножах, в которой не существует запрещённых приёмов. Жестокий до садизма с нижестоящими, коварный в отношениях с вышестоящими, брутальный с женщинами, которых подбирал на панели ради часа животной страсти, посетитель секс-шопов и читатель непристойных комиксов, Чарльз В. Браун, казалось, окончательно закостенел в этой своей ипостаси.

Однако, когда ему исполнилось тридцать два года, на торжественной церемонии открытия нового агентства банка он познакомился с женщиной, которая стала его женой. Она была дочерью вице-президента Чейз Манхеттен Банка и первой и единственной женщиной, в глазах которой, защищённых, впрочем, очень толстыми линзами, он не прочитал немедленного выражения ужаса. Беседуя с ней в тот вечер, он впервые отказался от привычных циничных шуток, типа тех, с какими любил представляться: я брат Гари Купера, но он потребовал, чтобы я сменил фамилию, и они долго разговаривали об Оксфорде, о мосте Ватерлоо, о белых рифах Дувра и так далее. Два месяца спустя они поженились, в результате чего карьера, нрав и жизненная философия Чарльза В. Брауна поменялись радикальным образом.

Его ум, которым прежде он пользовался для обнаружения, обнажения и обличения самых скрытых мерзостей бытия, теперь обратился на поиск и любование самыми положительными и добродетельными его аспектами, на замену чёрного нигилизма надеждой и оптимизмом. Его душа открылась, и из её глубин, словно по принципу компенсации, высвободилось страстное и утончённое чувство прекрасного, которое, как оказалось, всегда жило в ней, но которое он, в удавшейся попытке не соразмерять себя с этим прекрасным, заморозил в собственном глубоком и тайном бессознательном. Выяснилось, что Чарльз В. Браун любит хорошую музыку, поэзию, внешнюю элегантность во всём: в людях, в предметах, в природе. Его дом стал негромким гимном красоте: изящный архитектурный облик, изысканная простота обстановки, никаких уступок роскоши, мишуре, китчу, эксцентричности и броскости. В нем не было ни одного предмета, который не был бы достоин лучших дизайнерских журналов как образец функциональной элегантности и абсолютного равновесия между красотой и пользой. При этом его вкус не ограничивался лишь плодами современной американской промышленной цивилизации, практичными и утилитарными по сути, но распространялся и на добропорядочную и основательную буржуазную культуру старушки Европы.

Долгое время ему не удавалась расстаться лишь с одним из своих прошлых комплексов. Как-то в юности он посмотрел фильм Красавица и чудовище с Жаном Марэ в главной роли, и в течение долгих месяцев его терзало осознание того, что он ещё ужаснее не только Жана Марэ самого по себе, но и Жана Марэ в роли чудовища, даже в звериной маске излучавшего волнующее окружающих обаяние, чего, как ему казалось, сам он был начисто лишён. В наиболее потайных уголках сознания он долгое время взращивал мечту о чудесном превращении, на рациональном уровне отдавая себе ясный отчёт в том, что ему никуда не деться от собственной телесной оболочки, и после свадьбы постоянно снижал количество лет, которое был готов отдать в обмен на красоту Жана Марэ или Марлона Брандо: не больше десяти, как в первые годы, затем максимум пять, три, а потом уже ни одного.

Много всякого можно было бы ещё порассказать о Чарльзе В. Брауне, который вполне достоин, как, впрочем, всякий человек стать героем романа. Но в рамках этой истории, главным героем которой является не он, а Швейк, ограничимся тем, что припомним единственную забавную, с оттенком дурновкусия, форму его личного снобизма. Имеется в виду тщательно скрываемый обидный комплекс неполноценности по отношению к мишуре аристократизма, завистливое восхищение всеми, кто мог украшать себя титулами: герцог, князь, барон, маркиз. Возможно, речь шла о жалком паллиативе того благородства внешнего вида, в котором ему было так жестоко отказано. Как бы то ни было, он был готов на всё ради того, чтобы владеть галереей портретов сиятельных предков, фамилией с пусть крошечной приставкой де или фон, или такой звучной, как, например, у Эстерхази – покровителя Бетховена, или даже Борджиа – как у жесточайшей садистки Лукреции.

Поэтому объяснимо, что однажды он уступил предложению взять в разработку его геральдическое древо. Предложение поступило в виде письма с грифом Для очень узкого круга, пришедшее из Буффало от некого фонда с многообещающим названием – Великий Свод Аристократических и Знатных родов. В письме сообщалось, что сотрудниками фонда обнаружена важная информация, касающаяся истории Вашего Рода. Спустя три месяца ожидания и немалых платежей, он получил толстенный пакет с репродукциями старинных пергаментов, аккуратный рисунок обложки Свода геральдических данных, всю в звёздах и стоящих на задних лапах единорогов по углам, а также объёмное историческое описание, за подписью доктора философии Густава Иммануэля фон Эйхендорфа.

Согласно выводам, сделанным Густавом Иммануэлем фон Эйхендорфом, явно взятым не с потолка, а подтверждаемым бесспорными документальными доказательствами, Брауны вели свой род от Буиллонов или Бульонов из Нижней Лотарингии. По мере того, как боковая ветвь семьи переселялась сначала во Францию (де Бронне), а затем в Англию, родовая фамилия трансформировалась. В Англии семья разделилась на две ветви: Браунинги (ветвь, известная знаменитыми братом и сестрой Робертом и Элизабет) и Брауны. Именно эта ветвь проявила себя как наиболее жизнестойкая и плодовитая, поскольку вместо того, чтобы отсохнуть, как те же Буиллоны, или де Бронне, или те же Браунинги, расцветала, обильно производя Браунов повсюду, где давала ростки.

Брауны, к которым принадлежал и наш Браун, относились к так называемой Нортумберлендской ветви, серьёзно скомпрометированной участием в религиозных войнах XVI – XVII веков. После казни Карла I (1649 год) Брауны переселились в Америку, где, хотя и отличились в различных областях, однако никто из них так и не принёс прежней славы древнему роду, за исключением, естественно, нашего Брауна. Согласно документам, на которые ссылался фон Эйхендорф основателем рода был Гоффредо Бульонский, герцог Нижней Лотарингии, живший между 1060—1100 годами, который вошёл в историю тем, что возглавил Первый Крестовый поход, имея в подчинении таких знаменитых рыцарей, как Раймондо из Толозы, Роберто Нормандского по прозвищу Толстая задница, Боэмондо из Таранто, Адемаро из Контцы и других. Будучи просвещённым знаменосцем европейской колонизации Ближнего Востока, Гоффредо Бульонский отказался от титула Короля Иерусалимского, утверждая, что никто не может быть королём в городе Христа, и признал за собой лишь титул Защитника Святых Мощей. Таким образом, Чарльз В. Браун имел право претендовать как на титул герцога Нижней Лотарингии, так и на титул Защитника Святых Мощей: оба передаваемые по прямой линии исключительно потомкам мужского пола.

Заплатив за присланные документы и закрывшись в своём кабинете на два оборота ключа, Чарльз В. Браун листал их, испытывая чувство глубокого удовлетворения и гордости, перевернувшие всю его душу, хотя и омрачённую некоторой досадой, вызванной той лёгкостью, с какой Гоффредо Бульонский отказался от столь престижного и звучного титула, как Король Иерусалимский. Несмотря на присущие ему слабости, Чарльза В. Брауна можно было считать кем угодно, но только не глупцом. По мере того, как он размышлял над присланными документами, в его душе росло подозрение, порождённое подобным геральдическим роскошеством. Он вдруг вспомнил, как где-то читал о том, что Роберт и Элизабет Браунинги были мужем и женой, а вовсе не братом и сестрой. Затем он порылся в Британской Энциклопедии, из которой узнал, что Гоффредо Бульонский скончался, не оставив детей. Дальнейшие размышления привели к умозаключению, что приложенный к документам рисунок обложки Свода геральдических данных со всеми его звёздами на синем поле и стоящими на задних ногах козерогами по всем четырём углам, смотрелся бы адекватнее на банке с моющим средством, чем на томе средневековых гербов и штандартов.

Тогда он написал ещё одно письмо в фонд Великий Свод Аристократических и Знатных родов, приложив к нему чек на щедрую сумму. Подписавшись фальшивой фамилией, он попросил предоставить ему как можно более подробный компромат, касающийся некоего Чарльза В. Брауна из Нью-Джерси и его предках, дав понять, что речь идёт о его личном враге.

Ответ не заставил себя ждать. Согласно представленной информации, американские Брауны, потомком которых был этот тип, вели начало от Вилльяма Брауна, приговорённого к смертной казни за грабёж и изнасилование в Англии в 1684 году, но помилованного, поскольку, как это было принято в те годы, он согласился на депортацию в Гвиану, Австралию или Вирджинию. По всей вероятности, Вилльям Браун выбрал Вирджинию, потому что, как свидетельствуют документы, именно там он женился на некой Бетси Пикфорд, бывшей проститутке из Лондона, известной в городе как Бетси – ляжки нараспашку, и прибывшей в Новый Свет тем же путём, что и её муженёк.

Чарльз В. Браун собрал обе пачки документов и сжёг их в камине, следя за тем, чтобы от них не осталось и следа. В огне сгорели все его геральдические амбиции. А поскольку ему уже понравилось жить в своём собственном теле и собственном мире, он легко смирился с тем, что он один из многих, кто ведёт свой род от пращура Адама, и эта жизненная линия не требует досконального документального подтверждения, ибо является абсолютной бытийной истиной для всех Браунов, Лунари, Уайтов, Шмидтов, Дюпонов, Эспозито, Масишвили, Коломбо, Эрандесов, Ароянов, Пересов, Николаевых, О’Брайенов, Абдуллахов и прочих насельников планеты Земля. Несмотря на крах мечты о голубых кровях, а, может быть, именно по этой причине, Чарльз В. Браун сохранил неистребимое восхищение всем тем, что знал об аристократах, коронах, скипетрах, и всякий раз, когда он знакомился с каким-нибудь европейцем, в его душе маленьким костерком вспыхивала надежда на то, что тот может оказаться принцем, графом или кем-то в этом роде. Поэтому, когда в понедельник 28 ноября, в 10:30 плюс-минус минута, секретарша мисс Комптон вошла в его кабинет и протянула ему записку с просьбой принять некоего Йозефа Швейка из Будейовиц, Чарльз В. Браун сразу же подумал: «Из Будейовиц! Несомненно, аристократ!», и велел мисс Комптон немедленно проводить просителя в кабинет.