Читать книгу Швейк в Нью-Йорке. Роман - Луиджи Лунари - Страница 9

Швейк вошёл в кабинет Чарльза В. Брауна.

Чарльз В. Браун, подняв на вошедшего взгляд, был несколько обескуражен его сияющей благодушием физиономией, явно лишённой не только признаков аристократизма, но и большого ума. Однако Чарльзу В. Брауну было хорошо известно, что члены старинных европейских аристократических фамилий с давних пор имели привычку вступать в браки в узком кругу себе подобных, а то и родственников, что сказывалось не самым блестящим образом на их потомстве. В его памяти моментально всплыло глуповатое, как у деревенского пастуха, лицо Гогенцоллерна, а за ним – ещё более глупая физиономия Понятовского.

Как бы то ни было, он встал, обошёл свой огромный письменный стол из ореха и, протягивая гостю руку, поспешил к нему навстречу.

При виде его и в глазах Швейка промелькнула тень разочарования.

– Осмелюсь заметить, я ожидал увидеть нечто иное, – сказал он, пожимая руку хозяину кабинета.

– То есть? – спросил Браун с лёгким недоумением

– Я имею в виду плакат, который у вас в окне, – с любезной улыбкой пояснил Швейк. – Подозреваю, вы на нем сняты несколько лет назад.

– Прошу, садитесь, – ответил Браун, всё ещё не понимая, что имеет в виду гость.

– На нём ещё написано: проходите и скажите, в чём ваша проблема, – сияя улыбкой до ушей, пояснил Швейк, усаживаясь в кресло.

– А-а, теперь понял, о чём вы, – сказал Браун, усаживаясь в своё. – Стало быть, вы хотите поговорить о финансировании…

– Ну да, о финансировании, – перебил его Швейк. – О займе.

Слово займ показалось ему более подходящим в его ситуации.

– Нет проблем, мы тут для этого и сидим, – ободрил его Браун. – И если это в наших возможностях, мы более, чем охотно, мистер… Извините, как я должен к вам обращаться?.. Мистер… из Будейовиц…

– Зовите меня просто Швейк.

Чарльз В. Браун отвесил вежливый поклон. Он знал, с какой беспечностью аристократы порой относятся к своим титулам, демонстративно щеголяя своей приверженностью демократическим принципам.

– Как пожелаете, мистер Швейк.

– Моё желание здесь не причём, – заметил Швейк. – Меня так зовут на самом деле.

– Но вы… вы из Будейовиц! – настаивал Браун.

– Из них самых. Так записано и в моих документах.

– Полагаю, вы недавно покинули Чехословакию?

– Да, совсем недавно.

Браун глубоко вздохнул, покачал головой и на некоторое время замер со скорбным видом, выказывая тем самым сочувствие драме благородного чехословацкого народа в лице сидевшего перед ним его представителя.

– Понимаю вашу драму, мистер Швейк, – произнёс он. – Воображаю себе трудности, с которыми вы столкнулись и которые, надеюсь, будут быстро преодолены. Простите за неделикатность, вы были… очень богаты?..

– Не сказал бы, что очень, – с достоинством ответил Швейк.

– Иными словами, вы ни в чём не испытывали нужды?

– Ну, естественно, были кое-какие проблемы, как у каждого, но в целом я чувствовал себя превосходно! Я жил в Праге и…

– Не ошибусь, если скажу, что в Праге вы жили во дворце?

– Да, – ответил Швейк. – В небольшом.

– Это было ваше родовое поместье?

– Ну… да…

Какая странная манера выражаться, подумал Швейк.

– Мы жили в замке во время войны.

Это было чистой правдой. Призванный под ружьё в армию Третьего Рейха, Швейк в течение нескольких месяцев жил в конюшне замка, где разместили его полк.

Однако Чарльз В. Браун был настроен понимать всё на свой манер.

– Замок красивый? – спросил он не без тени зависти, как всегда, когда разговор касался темы дворцов и замков.

– Ещё какой красивый! – подтвердил Швейк. – Но, к сожалению, когда в замке размещают армейские подразделения… Вы же знаете, какие они, эти солдаты!..

– Согласен, это безумие! Представляю, себе, что они там у вас устроили.

И Чарльз В. Браун снова вздохнул и покачал головой, скорбя о сокровищах культуры и искусства, поруганных армейским сбродом.

– Извините за любопытство, мистер Швейк, а ваши родители… отец…

– Простите?.. – не понял Швейк, куда клонит собеседник.

– Ваш отец… он был князь?..

Швейк задумался над ответом. Он давным-давно перестал задаваться вопросом о том, кто мог быть его отцом. Последнюю попытку он сделал ещё в юном возрасте, спросив об этом мать. Но и она не смогла утолить его любопытство, ответив загадочной фразой: Ищи ветра в поле! Мысль, что его отцом мог бы быть князь, никогда не приходила ему в голову. Однако и такого варианта нельзя было исключить.

– Возможно, – произнёс он многозначительно после долгой паузы.

– Ваш отец, простите, он остался… там?..

– Там – это в Чехословакии?..

– Ну да.

Швейк снова задумался.

– Вероятно, – ответил он, наконец.

Теперь задумался Чарльз В. Браун. Он много читал и слышал об ужасных репрессиях коммунистических режимов против членов семей тех, кто выбирал свободу.

– Я понимаю вашу сдержанность, мистер Швейк. И прошу извинить меня за то, что затронул столь болезненную для вас тему.

– Да уж! Если бы вы могли представить себе, сколько таких, кто оказался в моем положении!

– О, да, я прекрасно это представляю!

– Значит… я надеюсь, что нет особых препятствий для предоставления мне займа, о котором я пришёл вас попросить?

– Нет-нет, конечно, нет! – поспешил заверить его Браун. – Напротив! Одним поводом больше, я бы сказал. Разумеется, да. Это будет, в некотором смысле… компенсация за перенесённые вами страдания…

Всё-таки Америка – великая страна, подумал Швейк.

С малолетства у себя дома, в Будейовицах, когда он сорился с пацанами своего квартала, он только и слышал в ответ: Ублюдок! Сукин сын! А здесь все прямо-таки стараются помочь тебе!

– Вы очень любезны, мистер Браун.

– Скажите, речь идёт о кратко-, средне или долгосрочном займе?

– А что это значит?

– К сожалению, не знаю, как это объяснить на вашем языке, – ответил вежливо Браун. – Спрошу иначе: вы будете возвращать деньги в течение короткого времени или?..

– Я предпочёл бы делать это в течение нескольких месяцев, если, конечно, такое возможно.

– Тогда это называется среднесрочный заём, – уточнил Браун.

– Да, тогда – среднесрочный, – моментально согласился Швейк.

– О какой сумме идёт речь?

– Ну… – Швейк почесал макушку. – В пятницу я хотел попросить восемьдесят, но банк был закрыт. Прошло три дня, так или иначе я их пережил… Скажем… шестьдесят.

– Шестьдесят. Тысяч или миллионов? – осторожно поинтересовался Браун.

Швейк с удовольствием рассмеялся. Ох, и остроумный же мужик этот Браун! Смешно до слёз!

Он встал с кресла, наклонился над столом и сердечно похлопал Брауна по плечу.

– Шестьдесят миллионов, естественно! Почему бы нет!.. А можно попросить поменьше, чем шестьдесят миллионов? – Швейк вытер слезы. – Видите ли, скажу вам по секрету, я должен отдать двадцать долларов мисс Зигфрид и ещё тридцать долларов я задолжал в супермаркете Мамаронека.

Теперь уже Браун рассмеялся от души. Юмор, конечно, слегка тевтонский, но ведь и чехословаки, в конце концов, живут в тех же краях и едят много картошки.

– Надеюсь, я прошу не слишком многого, – сказал Швейк. – Но что поделать, я впервые оказался в таких обстоятельствах…

– Дело не в том: слишком много или слишком мало, – перебил его Браун. – Дело в человеке, гарантиях, залоге и прочих условиях. У вас, разумеется, есть кое-какие связи, авторитетные знакомые, которые могли бы выступить гарантом вашей просьбы…

– Когда вы говорите авторитетные, я полагаю, что вы имеете в виду кого-то более авторитетного, чем мистер МакНамара…

– Мистер МакНамара?.. – переспросил Браун, роясь в памяти.

– Управляющий супермаркетом в Мамаронеке.

Браун вновь рассмеялся, на этот раз, скорее, из вежливости. Юмор этих европейских ландскнехтов был всё-так тяжеловат для его тонкого ума.

Швейк тоже рассмеялся, и снисходительным тоном, словно идя ему навстречу, продолжил:

– Президент Эйзенхауэр собирался приехать в Нью-Йорк, когда наше судно прибыло в порт, чтобы увидится с нами, однако дела задержали его в Вашингтоне. Не знаю, достаточно ли вам этого…

– Чего этого?

– Имени президента Эйзенхауэра.

– Вы могли бы представить гарантии за подписью президента Эйзенхауэра?! – изумился Браун, слегка краснея и едва не вскакивая на ноги от возбуждения.

Чёрт побери, эти аристократы на самом деле живут на другой планете! Бросаются именами таких людей, как Эйзенхауэр, будто он сосед по дому. Что ж, бывало, кто-то ходил на обед и к царю, кто-то к Людовику XVI, почему бы этому типу не общаться с американским президентом!..

– Подпись президента Эйзенхауэра я могу представить вам, когда захотите, мистер Браун, – сказал Швейк. – У меня есть его письмо и книга, которую он мне подарил. Надеюсь, я их не потерял.

Имелось в виду приветственное письмо президента, которое, вместе с копией американской Конституции, было вручено в лагере всем европейским беженцам.

– Президент Эйзенхауэр прислал вам в подарок книгу?!.. Вы что, так хорошо его знаете?

– Да, очень хорошо. А вы?

– Н-н-нет, – пробормотал Браун, не в силах справиться с потрясением.

Странно, подумал Швейк, очень странно. Но, быть может, это и есть демократия. Позволил бы себе директор банка в России не знать Сталина! Да, не зная его, он вообще вряд ли стал бы директором банка!

Тем временем Браун, отойдя от шока, вернулся к делу.

– Итак, мистер Швейк, я говорил о гарантийной подписи.

– Я, конечно, мог бы попросить её у президента Эйзенхауэра, – сказал Швейк. – но мне не хотелось бы тревожить его из-за такого пустяка.

– Пустяка! – воскликнул Браун, ощутив головокружение. – Речь идёт о шестидесяти миллионах! – И нервно рассмеялся.

– Ах, да, верно! Я и забыл о шестидесяти миллионах! – сказал Швейк, и подумал: все-таки он большой остряк, этот уродец.

– Я понимаю, что вам не хотелось бы беспокоить президента, но войдите в моё положение: банку необходимы надёжные гарантии… например, замок, о котором вы говорили.

– Но он находится в Чешском Крумлове.

– Хотя да, это до войны мы могли бы принять его в залог, а сейчас, подозреваю, на него наложило лапу государство.

– Вы правы, его реквизировали.

– А есть хоть какая-нибудь возможность взять в залог недвижимость, находящуюся во владении социалистической республики?

– Об этом даже и думать не думайте! – замахал руками Швейк.

– А может быть… – Чарльз В. Браун задумался в поисках решения. – Может быть… семейные драгоценности?..

– У меня есть только вот эта золотая цепочка, – сказал Швейк, расстёгивая две верхних пуговицы рубашки.

– Вы бежали из Чехословакии, не взяв с собой ничего? – поразился Браун.

– Только то, что на мне было.

– И оставили всё-всё за железным занавесом? Драгоценности, ковры, картины?..

– Да, и картины тоже, – подтвердил Швейк, имея в виду четырёхцветный эстамп Влтава на закате, который стоял у него на комоде, и Мадонну с младенцем, вытканную на коврике, висящем над кроватью. Он никогда прежде не вспоминал о них, но что правда, то правда: он оставил там и картины тоже!

– Н-да, мистер Швейк… Нет, я уверен, что мы обязательно найдём выход из положения! Но позвольте заметить, русские князья в период октябрьской революции оказались более предусмотрительными, чем вы!

– Разумеется, я же идиот! – согласился Швейк.

– Я вовсе не это имел в виду, – с извиняющейся улыбкой проговорил Браун.

– Вам не надо оправдываться, это, действительно, так! – заверил его Швейк и добавил доверительным тоном: – Государственная медицинская комиссия официально признала меня идиотом.

– Да-да, я знаю, с оппозиционерами всегда так поступают, – оживился Браун. – Власти официально объявляют их сумасшедшими. В России это касается даже самых известных учёных!

– Да вы что! – заинтересовался Швейк. – Что, вот так прямо объявляют их идиотами?

– Не идиотами, а сумасшедшими! К тому же, опасными сумасшедшими!

– Это не совсем мой случай. Меня посчитали безопасным.

– Они сделали это ещё до того, как вы убежали?

– Да, намного раньше.

– Думаю, что сейчас вас точно объявили бы опасным! – воскликнул Браун, вступая в полемику с чехословацким режимом.

– Вряд ли. Иначе как объяснить то, что они пытались меня убить!

– Перед тем, как вы бежали, они пытались вас убить?!..

– Не перед, а сразу же после!

– А, ну конечно! – снова взорвался Браун с нарастающим возмущением: – Это же в их правилах! Когда человеку вашего уровня удаётся оказаться за железным занавесом, они боятся, что вы расскажете всему миру о преступлениях коммунистического режима!

– Я не знаю, чего они боялись, но только то, что они пытались укокошить меня, это правда… Однако, – добавил Швейк слегка смущённо, – позвольте заметить, я уже два раза слышал от вас одну фразу, которая ну никак не соответствует действительности.

– Какую?

– Про железный занавес. Это абсолютно неверно.

– Что же в этом неверного?

– Никакого железного занавеса не существует, – категорически заявил Швейк. – Когда кто-то слышит о железном занавесе, сразу представляет себе что-то вроде железного жалюзи. Вряд ли кому удалось бы построить жалюзи такого размера, ведь граница между Чехословакией и Австрией составляет десятки километров, да ещё она вся изгибается, а жалюзи могут работать, только когда они прямые.

После этого Швейк поведал историю своего друга Матиаса Краничека из Славково, который взял и заменил ворота своей конюшни красивыми жалюзи. Но ему не разу так и не удалось ни поднять, ни опустить их ровно, все время получалось наперекосяк, пока вообще их вообще не заклинило намертво. Это при ширине-то всего в пять или шесть метров. А тут многокилометровая граница между двумя государствами! Нет там никакого занавеса из железа! Немного колючей проволоки – это есть. А больше ничего нет! Так что я пролез через неё без особых проблем. Как и многие другие.

Пока Швейк говорил, в мозгу Чарльза В. Брауна проклюнулось первое смутное подозрение, что он не тот, за кого себя выдаёт. Или, точнее сказать, за кого он, Чарльз В. Браун, его принимает. Прикусив нижнюю губу, он пристально посмотрел на Швейка, опустил взгляд на авторучку из черепахового панциря, орнаментированного золотом, которую держал в руке, жестом прервал поток дополнительных подробностей, которыми Швейк подтверждал свои мысли, и твёрдым, спокойным, даже слишком спокойным тоном произнёс, чётко выговаривая каждый слог:

– Простите меня, мистер Швейк, не могли бы вы быть настолько любезны, чтобы сказать мне, что вы конкретно от меня хотите и почему?

– С большой охотой! – ответил Швейк, усаживаясь поудобнее. И начал откашлявшись:

– Как-то раз, мы, завсегдатаи трактира У чаши, организовали прекрасную прогулку…

Существует немного достоверных свидетельств того, как продолжилась их беседа, тем более, что она оказалась короткой. Чарльз В. Браун раз и навсегда запретил себе вспоминать об этом, и даже по прошествии многих лет любой намёк на эту тему вызывал у него резкое повышение артериального давления и сильный тремор рук.

Швейк, со своей стороны, объяснял, что повествование о его бегстве на Запад, едва начавшись, было прервано внезапным недомоганием мистера Брауна, напоминающим истерический припадок. В какой-то момент мисс Комптон услышала сдавленный крик и увидела Швейка, спешно покидающего кабинет с удивлённым и одновременно озабоченным видом.

– Что случилось? – встревожилась она.

– Он плохо себя почувствовал, – ответил Швейк.

Мисс Комптон бросилась в кабинет шефа, но Швейк задержал её.

– Не спешите, – сказал он. – Мне кажется, он никого не хочет видеть. Я был там, как он вдруг закричал, чтобы я ушёл!

В эту минуту дверь кабинета распахнулась, и на пороге появился Чарльз В. Браун с налитым кровью мокрым от пота лицом, ещё более страшный, чем обычно. Уставив указательный палец правой руки на выходную дверь, он закричал:

– Вы всё ещё здесь?! Вон отсюда! Убирайтесь прочь!!

– Я ухожу, – сказал Швейк, немного обидевшись. – А вам следует поберечь себя. И быть повежливее с клиентами. Ведь вы же банк. И перестаньте морочить голову вашим потенциальным клиентам, – добавил он, мысленно сравнивая стоящего перед ним свирепого монстра с изображением молодого менеджера, улыбавшегося ему с рекламного плаката. – Должен заметить, что вы совсем не похожи на себя на плакате ни внешним видом, ни манерами!

И, поблагодарив мисс Комптон за любезность, Швейк с достоинством вышел из офиса Чейз Манхеттен Банка.