Читать книгу Детство Лапиндрожки. Мемуары 1949–1955 гг. - Людмила Романова - Страница 5

– Неонила… Феофила… – листала мама книжку – святцы, подбирая для меня имя, потому что скоро нужно было идти регистрировать мое рождение.

– Ишь, чего выдумывает?! – возмутилась бабушка. – Феофила! Ты что хочешь, чтобы ее потом все дразнили. Нинила, фифила! По-русски надо назвать.

– Ну, например? – высокомерно спросила мама, подняв свой носик и брови.

– Например, Людми-и-ила! – спокойно, дрожащим сказочным голоском, сказала бабушка. – Людмилка! А то Неонила…

– А мне кажется, очень красиво, – сказала мама. – Не хочу ни Танек, ни Нинок. Это слишком просто. Моя должна быть с необычным именем. Эльвира, Элеонора… Конкордия…

– Ну, ну, – сказала бабушка. Может, еще чего придумаешь. И саркастически улыбнулась. – В церковь схожу, батюшка посоветует, подумала она, но ничего не сказала.

А на следующий день, она вместе с Павликом пошла в Поссовет. И оставив его там, сказала, как назвать ребенка. А сама пошла в церковь. Павлик получил свидетельство о рождении, где я была названа Людмилой.

– Ну, зачем, я же просила Неонилой, – на лице мамы появилась обреченная улыбка.

– Ну что ты, Надечка! Людмила, это же так красиво. Это обозначает – Людям милая. Можно звать Людочкой, можно Милой, – сказала Вера.

– Я буду звать ее Люсенька, – сказала мама, подумав и согласившись, что имя красивое. Люсенька – малюсенька.

Но, это было не последней новостью. В свидетельстве о рождении была допущена ошибка, вместо 8 марта, работник Поссовета написала 18 марта! Сначала этого не заметили, потом расстроились, а потом подумали, что так даже лучше. И теперь у меня будет, как у всех праздник 8 марта. И день рождения 18 марта. В день Парижской коммуны!

Вот и изменилась моя судьба! Как бы сейчас сказали астрологи! И за счет имени, и за счет даты рождения. А то, была бы я сейчас Неонила Петровна, родившаяся 8 марта 1949 года!

А потом с этой попутанной датой рождения были проблемы, тогда, когда их и не ждали. Но, это было далеко-далеко от этого дня. И никто, ни о чем тогда не подозревал.

***

Папа, узнал о моем рождении, находясь в Козьмодемьянске, где он работал в театре, и куда мама отказалась поехать, вспоминая свою кошмарную жизнь в Туле. Они даже поссорились и решили развестись. Но, потом мама узнала, что беременна, и сначала не хотела говорить об этом папе, потому что ссора была серьезной, и оба они уже имели другие планы на будущее, но жизнь все снова спутала, сделав как было нужно ей.

Папа взял отпуск на недельку, потому что не мог порвать репертуар театра, ведь все главные роли держались на нем. Купил трехколесный велосипед, кроватку с сеточкой и приехал в Ильинку посмотреть на меня.

***

– Петечка приехал! – заворковала, улыбаясь, Вера. – Раздевайся. Надя с Люсенькой в поликлинику пошла. Скоро придет. А я тебя сейчас чаем напою.

Тетя Вера засуетилась, поставила на керосинку чайник и достала хлеб с сахаром. – А все придут, есть будем. Супчик готов. А потом я за Витальком в ясли схожу. Посмотришь на него.

– Посмотрим на племянника, – улыбнулся папа. – А я, вон там, в авоське колбасы купил и сало. Плавленые сырки и рыбка с Волги, вяленая. Доставай.

– Вот хорошо. Сейчас и Павлик придет. Вот пир будет! Дочка у тебя Петя вылитый ты. Вот только, слабенькая родилась.

– Ну и как моя?

– Петя, не ругайтесь вы больше. Ведь теперь у вас дочка, ей отец нужен, и Наде трудно, худая совсем, зеленая. Не ругайтесь! Будь умнее. Ты же старше!

В коридоре послышался стук шагов. И вошла мама с ребенком.

– Ух, устала, тяжело тащить по лесенке!

– Ну, показывай, что там у нас родилось, – улыбнулся отец, подходя к ней.

– Сейчас, разденемся, и посмотришь. Вот, какая у нас Люсенька! Мама развернула одеяльце. – Ну как! Хорошенькая?

– Да чего там видно? Нос мой. Отец, удовлетворенно, хмыкнул. – Люлька моя!

– Вылитый ты. И характер такой же напористый, – поддакнула мама.

– Вон велосипед ей привез, и еще кроватку. Такая интересная! С сеточкой, никуда не выпадет! – похвастался папа.

Старое было забыто. И снова за столом сидели все вместе, и отец пел, а мама играла на гитаре. А тетя Вера подпевала. Не пел только дядя Паша, у него это не очень получалось, иногда он вставлял свои фразы в песню, которые были скорее смешны, чем музыкальны. И, посидев за столом, он пошел в свой сарай, где у него стоял почти законченный диван.

А мы с Виталиком были еще маленькие и спали. Не долго! Мы тогда еще не понимали, что нашим мамам хочется спокойно посидеть и отдохнуть, мы думали, что они существуют только для нас, и никогда не устают.

***

Шел сорок девятый год. Четыре года после войны. Только четыре! Но, нам родившимся после войны, она будет казаться чем-то далеким, каким- то ненастоящим. И будем мы ее представлять, как кино.

– Ведь это было не с нами, а с кем-то другим. Когда была война, нас-то еще не было. А значит, это было в другой жизни.

И наши родители, тетушки и бабушки, будут нам казаться солидными, знающими жизнь. И очень трудно будет представить, что были они тогда очень молодыми, и также учились жить, делая ошибки. И так же представляли себе своих бабушек, старыми и умными. Все в жизни идет по одному и тому же кругу.

Мои родители помирились. И решили, что пока отец не устроится прилично, мама и я будем жить здесь в Ильинке. Здесь работа, дом, ясли и родные. Рисковать вторым ребенком им не хотелось.