Читать книгу Осколки разума - М. Ерник - Страница 2

Дверь с надписью «Сектор нанотехнологии» медленно открылась. Высокий и протяжный скрип дверных петель, прозвучавший неожиданно в тишине, заставил вздрогнуть обитателей комнаты: прилично одетого гражданина и молодую женщину. За дверью с самодельной бумажной табличкой скрывалась тёмная каморка. Оттуда, медленно разрезая свет, выплыла фигура молодого человека.

– Брагин! Чтоб тебя, – крикнула женщина. – Брось хулиганить!

Молодой человек имел на вид около тридцати лет, высокий рост, неухоженную внешность и задумчивое лицо, не лишенное интеллекта.

– Валерий Иванович, – обратилась женщина к прилично одетому гражданину. – Скажите ему!

Брагин, не обращая внимания на негодование, неторопливо проследовал через комнату и вышел в коридор.

– Ларисочка, сердце моё, не изнуряйте себя, – явно ехидничая, ответил Валерий Иванович.

– Нет, ну это безобразие. Не дает отдохнуть после законного перерыва!

Негодование Ларисы было искренним. Её, несомненно, миленькое лицо имело следы постоянной борьбы со сном и возрастом, причём в обоих случаях борьбы безуспешной. Возраст Ларисы застрял где-то на цифре тридцать, и мысли о личной жизни занимали её целиком. Необходимость ежедневного пребывания на работе оставляла для личной жизни лишь темное время суток. Поэтому послеполуденный отдых ей был так же необходим, как и собственно обеденный перерыв.

– Валерий Иванович, вы как замначальника должны сделать ему выговор. Или лучше вообще закрыть эту забегаловку.

– Ларисочка, как вы безжалостны к гению. А если из-за ваших капризов мир лишится гениального открытия? Лично я себе этого не прощу.

Ирония Валерия Ивановича имела оттенок превосходства человека отмеченного ученой степенью и имеющего большой стаж работы в научном учреждении. Его невыразительная внешность, маленький рост, лысина и явно заметный животик, дополнялась соответствующей фамилией – Криводоев. Все это не добавляло солидности и заставляло Валерия Ивановича восполнять изъяны породы иными средствами, одеждой, манерами поведения и снисходительно-ироничным отношением к сотрудникам.

– Гениальность, Ларисочка, это тяжкий крест… Прежде всего, для окружающих. И нам сирым да убогим следует терпеть и молиться, дабы ниспослал Господь озарение на нашего гения.

– Да бросьте вы, Валерий Иванович! Какой там гений.

– Не скажите! Я вот, например, кандидат наук, доцент, автор многочисленных научных трудов, сижу себе тихо, работаю и не считаю нужным беспокоить коллег по поводу всякой пришедшей мне в голову мысли. А Игорь Петрович уже совершил переворот в науке. И даже оповестил об этом наше научное сообщество.

– Что вы! Брагин?

– Да, представьте себе. По этому поводу сегодня собираемся.

– Что, учёный совет?

– Нет, пока только нашей скромной компанией. Созывай остальных. Где они?

В отношениях с Ларисой Криводоев с легкостью переходил на «ты», как только переставал язвить, и разговор приобретал оттенки официальности. Это «ты», разумеется, не могло означать какого-либо равенства. Скорее наоборот – покровительственное отношение руководителя к подчиненной. Ах, как бы Валерий Иванович охотно променял бы официальные отношения на неофициальные и даже личные! Будь на то воля Ларисы Сергеевны. Но таковой не было, ибо она всё время находилась в исканиях. К её исканиям в личной жизни он относился столь же иронично и ждал. Ждал своего момента.

– Анатолий Николаевич с утра на чтениях, скоро будет. А у Чука и Гека вчера был библиотечный день.

Чук и Гек, это были Чуклин и Геклер – молодые сотрудники, абсолютно не похожие друг на друга, но имеющие схожие интересы. Интересы, впрочем, обычные для молодых холостяков.

– Понятно. Начитались, теперь отсыпаются. Сейчас придут с перегаром.

– Валерий Иванович, я сегодня задерживаться не могу. У нас с дочкой…

– Да ты сегодня не нужна, – перебил Ларису Криводоев. – Сегодня мы так, по-отечески повоспитываем. Направим, так сказать, на путь истинный. Обрежем лишнее, в общем, сформируем крону.

Лариса задумалась. Отсутствие мужа и наличие ребенка делали её жизнь беспорядочной во всех отношениях. В планах навести порядок, Брагин присутствовал как один из вариантов. У него было два положительных момента – внешность и молодость. Но ничего больше! Особенно расстраивало Ларису отсутствие у Брагина интереса к женщинам, во всяком случае, явного. В душе она надеялась на то, что Игорь «тайный эротоман». И если за него как следует взяться, то она сумеет его расшевелить. Просто у него голова забита ерундой, которая его губит.

«Ну, даже если это не так, ничего, – утешала себя Лариса. – В хозяйстве пригодится. Будет хотя бы с кем дочку оставить. А если он ещё и гений. Ну, не гений, а просто талантлив. Его способности в науке и мои в искусстве обольщения… Пожалуй, можно сделать ему карьеру. Действительно, чем он хуже этого надутого пузырька Криводоева»?

Размышления Ларисы прервал стук входной двери. В комнату ввалились Чуклин и Геклер. Валерий Иванович оказался прав, день посещения библиотеки удался на славу. Оба имели помятый вид и озабоченность моряка дальнего плаванья, который, сойдя на берег после длинного и утомительного рейса, боялся упустить хотя бы одну из многочисленных прелестей жизни. А обсуждение работы Брагина обещало немало интересного, что могло бы скрасить тяжесть последствий библиотечного дня.

– Где будет зрелище? Клиент готов? – выпалил Чуклин один сразу за двоих.

– Не зрелище, а заседание отдела, – строго поправил Криводоев. – Илья, – обратился он к Геклеру. – Подготовь помещение, а ты Дмитрий Сергеевич, – он строго посмотрел на Чуклина, – найди «клиента» и предупреди его, что собрание ровно в пять в актовом зале. Чтоб не опаздывал, и чтоб подготовил к этому времени всё, что там он хочет показать. Константин Аркадьевич будет ровно в пять и долго задерживаться не намерен.

Слова «Константин Аркадьевич» вызвали у Чука и Гека сдержанный смешок. Своего начальника, полное имя которого звучало не иначе как Константин Аркадьевич Купидонов-Антакольский, они за глаза называли просто КАКА.

– И приведите себя в порядок, – продолжил проявлять строгость Валерий Иванович. – А то превратите заседание в пивную.

– Зачем же в пивную, – в полголоса, чтобы не слышал Криводоев, сказал Чуклин. – Лучше уж в стриптиз-клуб. Ларчик, ты с нами?

– Сами, мальчики, сами! – не поддержала его Лариса. – Как говорится, всё в ваших руках.

Лишённый женской поддержки и не желающий довольствоваться «своими руками», да ещё в строгой мужской обстановке, Чуклин резко переменил тему.

– Сейчас мы только минералочки организуем, – ответил он уже Криводоеву. – Или лучше живой водички. Как там наш источник?

– Какой там источник, – грустно заметил Геклер, – Иссяк ещё в прошлую пятницу. Я лучше схожу в буфет за минералкой.

– И назад не торопитесь, – внезапно прозвучал глухой мужской голос.

Лариса Сергеевна вновь вздрогнула.

– Анатолий Николаевич! Умеете вы появляться неожиданно!

– Назад не торопитесь, – повторил Анатолий Николаевич. – Поговорите с Брагиным о его работе. Будет интересно услышать ваше мнение.

– Да, да! Поговорите, – вдруг с воодушевлением вставил Криводоев. – Потому что работы его никто не видел, и никто не читал!

Перспектива выступать перед аудиторией несколько расстроила Чука и Гека. Они вдруг осознали, что будут не столько зрителями, сколько участниками предстоящего зрелища.

– Ну, отсутствие документа, это еще не преступление, – усмехнулся Анатолий Николаевич. – Обычно наоборот, преступлением является именно наличие автографа. Я думаю, показания подзащитного скажут о нем больше, чем любая бумага.

Криводоев открыл рот, чтобы съязвить по поводу подзащитного, но не решился. Анатолий Николаевич Маковецкий был старейшим представителем отдела. Точного возраста его никто не знал. В жизни коллектива он участвовал редко, еще реже можно было услышать его голос. Но даже сам КАКА предпочитал с ним не спорить. О Маковецком ходили легенды, что он участвовал во многих секретных разработках от Кореи до Афганистана. И что, якобы, однажды он имел дело с самим Берией, незадолго до расстрела последнего. Сам Маковецкий эти слухи не подтверждал и не опровергал. Складывалось впечатление, что его мало волнует нынешняя суета. И то обстоятельство, что Анатолий Николаевич высказался по поводу Брагина, заставило Криводоева промолчать.

В тайне Криводоев завидовал Маковецкому. В почтенном возрасте тот сумел сохранить хорошую осанку, неторопливые, где-то даже величественные, манеры движения, ясный ум, цепкую память и внешность, явно моложе своего возраста. А главное, Маковецкий умел великолепно молчать. Любая пауза в речи Анатолия Николаевича была настолько глубокомысленной, что порой значила куда больше, чем слова. Сочетание с внимательным взглядом и взвешенными словами делало его нечастые выступления гвоздём программы.

Конечно, Маковецкий, в представлении окружающих, был бы гораздо более авторитетным руководителем. Это признавал и Криводоев. Но, во-первых, возраст, во-вторых, философское безразличие современному научному миру и, в-третьих, полное отсутствие таланта карьериста, не сделали из него начальника. Однако его авторитет и независимость суждений заставляли не раз поволноваться многих руководителей. Что не могло не радовать язвительного Криводоева, который давно считал себя более действенным заведующим отделом, чем «затасканный по разным комитетам» КАКА.

Дверь в коридор открылась, но в комнату никто не зашёл. Из коридора доносились обрывки фраз, которые произносились с некоторым раздражением. По манере входить в комнату не сразу, но «постепенно», без труда можно было узнать Купидонова-Антакольского. Лариса с Криводоевым подтянулись и застыли в напряжении. Маковецкий продолжал читать какую-то брошюру, откинувшись ближе к свету к окну. Продолжая разговор и не глядя на собеседника в коридоре, Константин Аркадьевич вошёл в комнату.

– Здравствуйте, Константин Аркадьевич! – подскочил Криводоев.

Лариса тоже пробормотала какое-то приветствие, но КАКА не ответил. Лишь Маковецкий так и не оторвался от чтения брошюры.

– Где этот, ммм… – КАКА недовольно сморщился.

– Брагин, – подсказал Криводоев. – Готовится.

– Давайте чётко, без соплей. Выступить надо всем. Без исключения!

Последнее замечание явно относилось к Маковецкому, хотя КАКА даже не повернулся в его сторону. Впрочем, Маковецкий тоже не отреагировал. Если можно было сказать, что у КАКА с Маковецким отношения натянутые, то у Маковецкого с КАКА не было никаких отношений. Их сосуществование точнее всего можно было бы определить словами «вооружённый нейтралитет». И хотя КАКА был обычным представителем научной администрации, забывчивый, неряшливый, плохо сложённый и постоянно недовольный своим окружением, в отношении к нему Маковецкого чувствовалась особая неприязнь.

– Как договаривались, – продолжал КАКА. – Надо отшлёпать так, чтобы впредь неповадно было.

Говорил он, глядя на стены. Складывалось впечатление, что вид подчинённых может вызвать у него острую зубную боль. Окружающие его раздражали. Легко было понять, что Купидонов-Антакольский давно вырос из кресла руководителя отдела и видел себя, по меньшей мере, заместителем директора по науке. И, зная его тонкое чутьё карьериста, можно было почти безошибочно предположить, что час его очередного восхождения был не далёк.

– Елагина, будете вести протокол.

Последние слова он говорил уже почти из коридора. Лариса вздрогнула и виновато посмотрела на Криводоева. Тот пожал плечами.

– Ларисочка, ничего не могу поделать.

Криводоев был строг. Весь вид его говорил, что он вновь находится «при исполнении».

– Где эти горе-ученые?

– Наверно уже в актовом зале, – угрюмо ответила Лариса.

– Бери оргтехнику и подтягивайся, – сказал Криводоев, выходя в коридор. – Раньше сядем, как говорится…

Актовый зал института был местом проведения различного рода зрелищных мероприятий, из которых наиболее популярным было защита диссертаций. Этот тип зрелищ ценился не сам по себе, а за, так называемую, неофициальную часть, то есть «банкет». Причем неофициальная часть по традиции института происходила тут же. Всё необходимое для этого, включая столы и посуду, хранилось в соседней специально отведённой для этого комнатке. И если в прежние времена диссертации защищали люди молодые, то сейчас всё больше немолодые и обеспеченные. Поэтому роскошь банкетов росла гораздо быстрее, чем уровень доходов населения страны. Да и тяга к науке у состоятельных людей заметно увеличилась. Вот и сейчас демонстрационные плакаты очередного перспективного ученого стояли у боковой стены, дожидаясь триумфа своего хозяина.

Брагин нервно ходил мимо одинокого плаката, прилепленного прямо к кафедре, и мрачно смотрел в пол. Чук и Гек сидели во втором ряду зала напротив стола председателя и тихо шептались. Криводоев, не подходя ближе, жестом подозвал их к себе.

– Выступить надо остро, – вполголоса, чтобы не слышал Брагин, начал он свое наставление. – Всё должно быть корректно, но жёстко.

Чук и Гек кивали головами одновременно, как чемпионки синхронного плавания. Правда, на этом сходство заканчивалось. Если Чуклин кивал охотно, впитывая каждое слово, то Геклеру эта процедура нравилась мало. Он поддакивал не столько из согласия, сколько из нежелания перечить.

– Особо обратить внимание! – Криводоев входил в раж. Ему всегда нравилась чёткость армейских команд. – Аспирант не выдерживает сроки подготовки диссертации, утвержденные на заседании ученого совета. Недисциплинированность и личная безответственность – вот основные проблемы аспиранта. Константин Аркадьевич может задать вопрос о содержании работы. Нужно отвечать честно. Работы не видели. О её содержании судить не имеем возможности.

Чуклин кивал столь усердно, что голова его, казалось, вот-вот отвалится. Криводоев посторонился, пропуская в зал Маковецкого. Тот, увидев компанию и понимая цель этого собрания, чуть заметно улыбнулся.

– Напоминаю, что тема исследований – исследование физических свойств материалов для создания долговременной энергонезависимой памяти. Тема также была утверждена на заседании ученого совета и пересмотру не подлежит. Если Игорь Петрович самовольно…

Криводоев не закончил. В зал вошёл КАКА в сопровождении Ларисы.

– Так! По местам, – скомандовал он.

КАКА не спеша занял центральное место за председательским столом. Лариса устроилась тут же, но сбоку по правую руку. Это был негласный порядок здешнего научного сообщества. Перевернула пожелтевший от времени печатный лист чистой стороной вверх и вывела: «Протокол заседания отдела». И чуть пониже: «26 октября, среда».

– Уважаемые господа! – начал речь КАКА. По интонации и выражению его лица можно было понять, что господа здесь далеко не все. А уж уважаемых – вообще один человек.

– Цель нашего сегодняшнего собрания – отчёт о научной деятельности аспиранта… – КАКА вновь замялся, но, подсмотрев в бумажку, быстро вспомнил. – Брагина… Игоря Петровича. Я хотел бы, чтобы вы отнеслись к этому максимально серьёзно, и чтобы отчёт не превратился в пустую формальность.

КАКА сделал риторическую паузу и продолжил.

– Недавно я участвовал в заседании правительства, – он исподлобья посмотрел в зал, оценивая произведенное впечатление и одновременно всем видом показывая, что, мол, это далеко не всё, что он может сказать. – Господин министр изложил нам точку зрения президента о развитии науки, и о роли современного ученого в рыночной экономике.

КАКА вновь сделал пауза и глянул в зал. От его глаз не могла ускользнуть чуть заметная ироничная ухмылка Маковецкого. Это не сильно расстроило, но добавило серьёзности и где-то даже суровости во взгляде КАКА.

– И я вам должен сказать, что правительство возлагает на нас большие надежды.

После очередной многозначительной паузы он продолжал:

– Мы должны стать мощной опорой на пути рыночного возрождения страны!

Последнее пафосное восклицание было явно дежурным. Фраза кочевала из одной речи в другую.

– Государство доверило нам заботу о собственном будущем! – произнес КАКА уже на повышенной интонации. – И оно вправе спросить с нас, хорошо ли мы выполняем свои функции?

КАКА сурово посмотрел в зал, а потом перевёл взгляд на Брагина.

– Оно вправе спросить с нас, а мы вправе спросить с господина Брагина. Чем вы Игорь Сергеевич отчитаетесь за потраченные на вас деньги?

Несмотря на то, что КАКА перепутал отчество Игоря Петровича, никто даже не подумал его поправить или как-то отреагировать. Только ироничная ухмылка Маковецкого перестала быть чуть заметной. Не желая разбавлять свою речь иными малозначительными фразами, КАКА кивком головы пригласил Брагина на трибуну. Игорь стал пробираться вдоль ряда кресел, заметно волнуясь. Он не решился влезть на кафедру, а остановился сбоку у своего плаката. Что-то прохрипев и откашлявшись, он еле слышно начал:

– Тема моего доклада…

– Громче! – рявкнул КАКА.

– Тема моего доклада, – повысил голос Брагин, но сам сник окончательно, – исследование физических свойств материалов для создания долговременной энергонезависимой памяти.

Лицо Брагина было мрачнее тучи. Теперь было несомненно, что вся эта гроза была организована только для него одного. Зачитав на память формально обязательные вводные положения, он перешёл к главному. Краткий рассказ о состоянии вопроса свидетельствовал, что научной проблемы по теме исследования как таковой не было! И перечень материалов, и методы исследований, уже достаточно известны. Игорь, конечно, даже боковым зрением не мог видеть, как искривилось лицо КАКА. И было из-за чего! Это молодое дарование рассказывало то, что все прекрасно понимали, но о чём предпочитали молчать. Все научные достижения отдела давно сводились к защитам диссертаций, да и то, в основном, за счёт административного веса того же КАКА. Стоило ли ему тащить этого молокососа из-под забора, дать ему возможность получить учёную степень, чтобы услышать об отсутствии каких-либо результатов?

Не видя этого, Брагин продолжал. По мере того, как он переходил к сути вопроса, лицо его заметно оживлялось. Выходя за рамки формально научного изложения, Игорь поведал о посетившем его озарении, благодаря которому он начал экспериментировать с внешними излучателями. Когда же Брагин сообщил, что идея с излучателями ему приснилась, лицо КАКА сделалось уныло грустным. В поведении и разговоре Брагина ему вдруг почудились признаки маниакальности. Параноик в отделе, это катастрофа! Такой субъект, как правило, фанатик одной идеи, до невозможности активен и «режет правду-матку» всегда и всюду. А, главное, от него очень трудно избавиться. Но если уж избавляться, то как можно скорее.

С увлечением и явно лишними подробностями Брагин начал рассказ об организации экспериментов. Особенно подробно он изложил идею самонастраивающегося фильтра электромагнитных колебаний. Благодаря этому фильтру, названному им «эвристическим анализатором», удалось выявить некоторые интересные закономерности. Эксперимент мог бы показаться банальным, если бы не одна особенность – любой новый разговор в комнате сразу же добавлял к этим закономерностям нечто новое.

– Таким образом, весь хаос электромагнитного излучения может представлять собой как бы смешение звуков, однажды произнесённых в помещении института и навсегда запечатлённых этими стенами, – торжествующе заявил Брагин, окидывая взглядом аудиторию. – Очевидно, что кристаллическая структура материала стен здесь роли не играет. Речь нужно вести о проявлениях наноуровня. Для решения этой загадки нужен прорыв. Прорыв в сферу нанотехнологии!

Игорь вновь оглядел зал, но смог зацепиться глазами только за Маковецкого. Его взгляд обычно равнодушный на сей раз был внимательным и направлен точно на Брагина. По меньшей мере, Маковецкий заинтересовался! Это не могло не воодушевить Игоря.

Остальные участники собрания проявляли к идеям Брагина гораздо меньше интереса. Чуклин вглядывался в хмурое лицо КАКА. Он более чем кто-либо из присутствующих проникся пафосом его речи. Здесь, в этом зале решались задачи государственного уровня! Перед ним сидел человек, который, может быть, только вчера разговаривал с президентом. Ощущение собственной важности переполняло Диму настолько, что ему захотелось надеть галстук. «Решено, с первого ноября начинаю новую жизнь! – подвёл черту Чуклин. – Нет, лучше не с первого, а с седьмого». Поправка была существенной. Четвёртого ноября праздник, далее следовали выходные. Переход в новую жизнь стоил того, чтобы это дело хорошенько отметить. «А дальше всё – галстук, кожаная папка, солидные разговоры за бутылкой коньяка. Только к галстуку ещё нужна бы диссертация, – продолжал стратегически мыслить Дима. – Было бы здорово, чтобы этого умника Брагина турнули. Дальше пару добрых дел Криводоеву и диссертация в кармане! Конечно КАКА, если понадобится, протолкнёт, но главный в этом вопросе – Валерий Иванович». Чуклин вздохнул и перевёл взгляд на Криводоева.

Криводоев тоже смотрел на КАКА, но свойственным только ему иронически язвительным взглядом. Брагин в представлении Валерия Ивановича нёс очевидную околесицу. «Ну, и что ты теперь будешь делать? – язвил про себя Криводоев. – А что ты вообще можешь? Без меня!» Нет, в этом представлении он не был рядовым зрителем. Он был едва ли не его главным творцом. А там, чего кривить душой, и самого КАКА. Он уступал ему только в одном – позже встал в очередь за должностями и званиями. «А теперь тебя не объедешь, – думал Криводоев. – Если только не приключится с тобой какое-нибудь несчастье». Мысль была настолько откровенная, что Валерий Иванович вздрогнул, и оглянулся на Геклера.

Илья задумчиво всматривался в Ларису. Ему казалось странным, что такая эффектная женщина пребывала в одиночестве. Он рассматривал её фигуру и пытался представить Ларису без одежды. Воображение было настолько ясным и живым, что индикатор его чувственности вздрогнул и пополз вверх. Геклер мотнул головой, чтобы отбросить навязчивую мысль. «И как это у Чуклина с женщинами легко получается?» Сколько раз он оставлял его наедине с девушками без особого сожаления, потому что случайных отношений он побаивался. Но Лариса виделась ему настолько своей, что, казалось бы, глянь она в его сторону, и он пошёл бы за ней куда угодно. Илья вздохнул и вновь посмотрел на Ларису.

Лариса с грустью наблюдала черный квадрат окна и размышляла об ускользающих мгновениях личной жизни. Нет! Она окончательно ставила крест на Брагине. Ко всем известным его недостаткам добавился ещё один. Он неудачник! Причём неудачник глупый и упрямый. Ему бы покаяться перед КАКА и делать всё, что он требует. Так ведь нет! Сейчас будет упрямиться, настаивать на своём. Но с отставкой Брагина в её планах появлялась зияющая брешь. Чуклин охотно прижмёт в углу или залезет под юбку, но жениться не думает. То же самое он готов проделать со всеми женщинами института, включая тех, кто лет на десять старше его. Такого заставить жениться невозможно! Геклера она отметала сразу. К нему у неё было неосознанное предубеждение. Для новых поисков нужно было много свободного времени. «А как же дочка? Она там одна, без меня. У неё кроме меня никого. Ей ещё хуже. Ещё и не жила на свете, а уже страдает от одиночества». Эти проблемы казались Ларисе катастрофой. А Брагин несёт какую-то чушь про память стен и не может остановиться. Чтобы не пустить слезу Лариса вновь уставилась в чёрное окно.

А за окном шумела осень. Ей было безразлично, что там открыл Брагин. Верный спутник осени – трудяга ветер вершил осенние капризы. Он разносил опавшую листву, срывал покров тумана с улиц города, окончательно избавлял горожан от остатков летнего тепла. Деревья раскачивались под натиском ветра, шурша остатками былого величия. Невысокие облака, подсвеченные снизу шумным и суетливым городом, уносились куда-то за горизонт, всем своим видом показывая неизбежность перемен. Осень была занята своим делом и совершенно равнодушно взирала на суету людей за окнами большого серого здания.

– Таким образом, уважаемые коллеги, разгадав эту загадку, мы сможем проникнуть в прошлое. Мы сможем узнать, о чем говорили люди, может быть несколько десятков лет тому назад!

Брагин настолько увлёкся, что уже и не помнил о нависшей грозе. Он был почти уверен, что его рассказ не мог оставить их равнодушными. В своём ораторском порыве Игорь чуть не забыл о формальной стороне дела. Вовремя спохватившись, Брагин быстро наизусть пробубнил заключение, поблагодарил присутствующих за внимание и замолчал.

КАКА давно уже не слушал Брагина. Только по повисшей в воздухе тишине он осознал, что доклад окончен. Видимо, чтобы убедиться в этом, он посмотрел на докладчика и произнёс дежурную фразу:

– Так. У кого есть вопросы?

Вновь установившаяся тишина свидетельствовала, что учёное собрание просыпается не сразу. Первая встрепенулась Лариса. Она взяла ручку и приготовилась записывать. Но желающих что-либо спросить не находилось. Чук и Гек сгорбившись во втором ряду, прятались за широкой спиной Криводоева, стараясь быть как можно незаметнее. Сам Криводоев с лукавым прищуром посматривал то на Брагина, то на КАКА. Вид его говорил: «Только троньте меня, я вам такое скажу…» Маковецкий тоже принял нейтрально безразличное выражение лица, отвернувшись к окну.

– Вопросы! – повысил голос КАКА. – Почему молчит молодёжь?

Первым распрямился Илья. Несмело он потянул руку вверх.

– Так, Геклер, – дал добро КАКА.

– Скажите, а как вам удалось выделить сигнал такой слабой мощности?

Казалось, Брагин ждал этого вопроса. Он с готовностью подскочил к своему плакату и начал подробные пояснения по каждой детали своей разработки. Игорь был рад, что появилась маленькая возможность продемонстрировать свою находчивость.

– Вы хотите сказать, что ваш излучатель работает на резонансных частотах? – неожиданно прервал его Маковецкий.

– Да, – растерянно ответил Игорь.

Он был одновременно и растерян столь неожиданным вниманием корифея к такой малозначительной детали, но и рад, что сам Маковецкий заинтересовался его разработкой. Маковецкий же, получив столь короткий и однозначный ответ, вновь сделался безразличным и уставился в пол перед собой.

– Достаточно, – поставил точку КАКА. – Вы достаточно осветили этот вопрос. Ещё вопросы.

Чуклин потянул руку гораздо более решительно. Получив разрешение от КАКА, встал и не менее решительно спросил:

– Скажите, а как вы выдерживаете сроки подготовки диссертации, утвержденные на заседании совета?

Чуклин краем глаза посмотрел на Криводоева. Трудно было не заметить, что вопрос в точности повторял наставления Валерия Ивановича. И он это оценил, согласно кивая головой. Брагин замялся. Ни сроков, ни плана работ он давно уже не выдерживал. Он молчал, и молчали КАКА с Криводоевым, как бы давая понять, что вопрос серьёзный и замять его не удастся.

– Ну, в целом я пытаюсь, – промямлил Брагин. – Но жизнь вносит коррективы. И потом, какая разница, на какую тему диссертация? Главное ведь не процесс, а результат.

– Ну, результата как не было, так и нет, – резюмировал КАКА и, не обращая внимания на протесты Игоря, предложил ему сесть на место.

Брагин, в одно мгновение вернувшись с небес на землю, поплёлся на своё место. Спотыкаясь, он прошёл вдоль кресел и плюхнулся, где-то в задних рядах.

– Перейдём к выступлениям, – продолжил КАКА. – Кто желает выступить?

Лариса, склонившись над листом бумаги, приготовилась записывать. После короткой паузы слово взял Криводоев:

– Позвольте уж мне.

Слова его прозвучали так, как будто речь шла не об оценке научной работы молодого аспиранта, а, по меньшей мере, о развенчании еретика инквизицией. Опираясь на поручни кресла, он неторопливо поднялся и столь же неторопливо вышел вперёд. Криводоев не остановился перед трибуной, как это сделал Брагин. Невзирая на неудобства, Валерий Иванович влез на кафедру и облокотился на неё так, что сверху торчала одна лишь голова. Это комичное зрелище он, разумеется, не мог видеть. Да оно его и не слишком занимало.

– Не знаю как вы, уважаемые товарищи, а я получил огромное удовлетворение от доклада, – неожиданно заявил он.

Почти вся аудитория, за исключением, может быть, Маковецкого, вздрогнула. Даже КАКА удивлённо поднял глаза. Сделав паузу и насладившись произведенным эффектом, Криводоев продолжал:

– Нет, действительно, сегодня все мы узнали много нового. Например, про память стен или прорыв в эти… как их… нанотехнологии. Действительно, сколько опытных исследователей работало в этом институте, и не один из них не додумался до того, о чём сегодня мы услышали от господина Брагина. Я, например, с интересом узнал много нового об излучателе. Который, кстати, Игорь Петрович придумал во сне. Как Менделеев! Да он ещё, как установил Анатолий Николаевич, – Криводоев посмотрел на Маковецкого, – работает на резонансных частотах. А «наноуровень»! Это свидетельство того, что Игорь Петрович регулярно читает иностранные журналы.

Учёное собрание, которое Криводоев так умело пробудил от сна, наконец-то начало осознавать, что Валерий Иванович по обыкновению своему иронизирует.

– Но сейчас я бы уже не сказал, что Игорь Петрович гений, – вновь шокировал своим заявлением Криводоев. – Нет! Он наногений! Он гений в той микроскопической сфере, которую, извините, без микроскопа не разглядеть. И этого у него, как говорится, не отнять.

Криводоев говорил так, как будто забивал гвозди в крышку гроба. От этого Брагину становилось тоскливо, а Чуку и Геку – страшно.

– Итак, память стен, это прекрасно. Но как это всё совместить с диссертацией? – вдруг повысил голос Криводоев. – Работа над диссертацией длится уже два года! И что мы имеем? Вместо результата – научно-фантастический рассказ о памяти стен? Чем соискатель собирается отчитываться за истекший учебный год?

Криводоев замолчал, как бы переводя дыхание. Брагин понуро смотрел в спинку кресла перед собой. Остальные участники учёного собрания, включая самого КАКА, так же угрюмо изучали пол актового зала. Кроме Маковецкого, которого катастрофа срыва графика подготовки диссертации очевидно не волновала. Если угрюмость Чука и Гека можно было легко объяснить, весь этот педагогический «артобстрел» был организован, в первую очередь для них, то угрюмость КАКА была особого рода. По сути дела, Криводоев сейчас говорил речь самого КАКА – научного руководителя Брагина. Криводоев давно уже тянет «одеяло» руководства отделом на себя. Раньше это было не столь откровенно, но сейчас… Если бы он вместе с тем брал на себя часть ответственности. Но нет, это Криводоев оставляет для него. «Неплохо бы этого козла спустить с лестницы», – подумал КАКА и про себя нецензурно выругался. Криводоев, тем не менее, словно издеваясь над КАКА, продолжал:

– Я, конечно, не научный руководитель господина Брагина. И мой голос для него значит мало. Я бы мог расстроиться, если бы не знал, что голос его научного руководителя, Константина Аркадьевича, – Валерий Иванович, перегнувшись через трибуну, посмотрел на КАКА, – тоже значит мало!

«Этот подлец заходит слишком далеко. Надо бы его спустить с лестницы. Он того заслуживает», – думал КАКА, но прервать Криводоева не решался. А тот входил в раж.

– О чём же думает соискатель? Как он себе представляет принципы научного руководства, позвольте вас спросить. Ведь мы должны не просто выдать очередную диссертацию, как говорится, «на-гора». Наша задача подготовить специалиста. Научного специалиста!

Последнее восклицание Криводоев произносил на повышенном тоне. Речь его, как однажды неосторожно обмолвился всё тот же Брагин, образец геббельсовской пропаганды, действительно мало напоминала научный анализ. Вполне возможно, Валерий Иванович припомнил Брагину и это неосторожное высказывание.

– А научный специалист, товарищи, это не пустой звук, – не мог остановиться Криводоев. – Это человек, который может самостоятельно, я подчёркиваю – самостоятельно выполнять порученную ему научно-исследовательскую работу. И что, позвольте вас спросить, мы можем поручить господину Брагину?

«Вот даёт пузырёк! – возмущался про себя КАКА. – Он, таки, действительно лезет в руководители. Ошибка природы! Научился строчить отчёты, и туда же. Не имеет ни малейшего представления, как этот его бездарный отчёт протолкнуть. А сколько нужно стараний, чтобы под эту бездарь дали деньги. Кстати, он же и подсунул мне этого наногения Брагина! Гнать, гнать обоих! Впрочем, нет. Криводоева гнать не пока рано. Как исполнитель он ещё годится. Но поставить его не место – обязательно! А Брагина – гнать!»

Решившись всё-таки перебить Криводоева, он вставил:

– Ваши предложения.

– Так что же мы имеем? – словно не слыша его, не унимался Валерий Иванович. – Мы имеем соискателя, сырого во всех отношениях, сидящего у разбитого корыта, как любил говаривать Александр Сергеевич Пушкин.

Чувствуя, что речь затянулась, Криводоев снизил тон и заявил скороговоркой, покидая трибуну:

– Предлагаю считать работу господина Брагина неудовлетворительной. Возможность дальнейшего его пребывания в аспирантуре рассмотреть в рабочем порядке.

Наблюдение по поводу привычек Александра Сергеевича Пушкина не могло остаться незамеченным. Маковецкий криво усмехнулся, а Геклер начал удивленно крутить головой, пытаясь понять степень серьёзности этого высказывания. Остальные, впрочем, пропустили его мимо ушей. Особенно безразлично это было Брагину. Нет, он не особо переживал об аспирантуре. Но после того, что он им рассказал, изгнать так позорно, как двоечника. Этого он простить не мог.

– Так! – КАКА мрачно посмотрел в зал. – Теперь молодежь. Геклер, давай.

Илья вздрогнул и кое-как стал пробираться вдоль рядов. Не решившись влезть на трибуну, он виновато посмотрел сначала на Брагина, потом на Ларису. Лариса сидела, уткнувшись носом в протокол, а Игоря и вовсе не было видно.

– Что вы, Илья Семенович, можете сказать по поводу работы Брагина?

КАКА спрашивал строго, как следователь на допросе.

– Константин Аркадьевич, я работы не читал, – вспоминая наставления Криводоева, пробормотал Геклер. – О работе могу судить только по докладу.

– Ну, давай по докладу.

– Актуальность работы сомнения не вызывает, но трудно согласиться с докладчиком, что вопрос изучен досконально.

Решив, видимо, ускользнуть от необходимости громить работу Брагина, Илья начал с жаром пересказывать недавно прочитанную статью о перспективах исследований именно в этой области. КАКА не сразу уловил попытку побега Геклера. Но, осознав это, тут же принял меры по пресечению.

– Так! Ты давай конкретнее, ближе к докладу.

– Теперь, что касается доклада, – выкрутился Илья. – Нам представляется несколько однобокой стремление автора свести исследования свойств материала только к резонансному излучателю. Однако сама идея излучателя представляется нам интересной. Следует заметить, что саму эту идею можно расценивать как новаторскую, поскольку в исследованных нами источниках подобная идея не встречается.

Геклер был известен своим умением излагать «как по писанному». Этому умению завидовали многие, особенно Чуклин. Даже сам КАКА несколько ревностно относился к риторическим способностям Геклера. Он считал, что Илья «как попка» повторяет слова, смысл которых понимает плохо. Вот и сейчас, он не смог вынести длинной словесной очереди и оборвал её.

– Так. А ещё конкретнее? Что ты можешь сказать по поводу результатов Брагина?

– А результаты следует оценивать по основной идее. Именно отсутствие апробации основной идеи автора является, на наш взгляд, первостепенным недостатком работы, который не позволяет оценивать результаты, как научно значимые.

Последние слова Геклера поставили в тупик не только Ларису, которая не знала, что писать в протокол, но даже самого КАКА. Он чуть не ляпнул: «Переведи». Но, вовремя спохватившись, высказался более дипломатично:

– Что вы имеете в виду?

– Я хочу сказать, что представленные результаты, а лучше сказать и сам метод исследования, были бы гораздо более весомыми, если бы опирались на известные разработки. Желательно авторитетных исследовательских центров. Без этого, к сожалению, доказать автору свою правоту будет сложно.

Подобный поворот выступления получил одобрительную улыбку Маковецкого, но полностью шокировал и Криводоева, и КАКА. А для шока основания были. Сейчас Геклер вслух, без каких-либо намёков, произнёс обвинения самых отъявленных недоброжелателей. А именно – обвинения в том, что отдел КАКА давно уже совершенно бесплоден. Отсутствие новых идей и, как следствие, результатов, было их главным козырем в различных административных дрязгах. Это не просто нервировало КАКА. Это могло помешать его восхождению к вершинам Олимпа. И все разговоры на эту тему КАКА воспринимал особенно болезненно. А тем более в присутствии Маковецкого. Геклер не почувствовал повисшую в воздухе зловещую тишину и продолжал:

– В представленной автором парадигме мы имеем попытку…

Он не успел закончить мысль. Его прервал рёв КАКА.

– Что ты этим хочешь сказать?!

Илья испуганно замолчал. Но после короткой паузы стал торопливо оправдываться.

– Я имел в виду, что если бы…

Договорить он не успел. Отбросив всякую дипломатию, КАКА выплёскивал весь накопившийся за сегодня гнев.

– Ты хочешь сказать, что я… что мы…

Так и не решившись сказать, что «я или мы», он прокричал.

– Садись!!!

Гром и молнии, которые готовились для Брагина, вдруг обрушились на голову Геклера. Это было столь неожиданно, что в зале воцарилась тишина. Слышно было только, как шумят деревья, да ветер бьёт в окно. КАКА хотел тотчас разогнать всё это собрание. Но, остыв и несколько секунд поразмыслив, понял, что цель не достигнута. Подобным выступлением разгром Брагина заканчивать нельзя. Подавив в себе желание выругаться вслух, он громко произнёс:

– Чуклин!

Выбор был очевиден. Видеть и слышать Маковецкого в этот момент ему не хотелось. Чуклин, казалось, только ждал команды. Он подскочил и, сшибая на ходу всё, что выступает или просто плохо стоит, рванул к трибуне. Никакой робости, во всяком случае, внешней, у него не наблюдалось. Влетев на трибуну, он схватился за нее, широко расставив руки, как рулевой за штурвальное колесо. Решительность его должна была внушать мысль о том, что с оппортунизмом покончено. Сейчас, наконец-то, будет произнесена Истина.

– Товарищи! – начал он сразу в повышенном тоне. – Цель нашего сегодняшнего собрания – проверка готовности диссертации, которую нам сегодня зачитал господин Брагин Игорь Петрович. Первое, что надо сказать, это то, что нет диссертации в напечатанном виде. Никто из здесь присутствующих работу не читал. Обсуждать её мы можем только по докладу.

Чуклин сделал паузу и посмотрел на КАКА, проверяя его реакцию. Тот мрачно сидел на председательском месте и на выступление Дмитрия Сергеевича не реагировал. Оценив отсутствие негативных эмоций как одобрение, Чуклин окинул взором зал и продолжил:

– Что же мы можем сказать, заслушав доклад? К сожалению, мы должны сказать, что задачи докладчиком не решены, а цель работы – не достигнута. Если сравнить то, что он говорил в начале, с тем, что было в конце, то заметно, что это разные вещи. Почему, спрашивается, начало было одно, а потом пошло совсем другое? Это можно объяснить только недисциплинированностью товарища Брагина. Невзирая на многочисленные замечания руководства, он продолжал гнуть свою палку. Нежелание прислушиваться к научному руководителю, привело к тому, что график подготовки диссертации господином Брагиным безвозвратно сорван.

Чуклин вновь замолчал и вновь посмотрел на КАКА. Тот сидел безучастно. Это подбодрило Чуклина и придало силы для дальнейшего выступления. Тем не менее, безучастность КАКА объяснялась несколько иными обстоятельствами. Он размышлял о несправедливости судьбы, которая свела его с этими людьми. «Ещё один дурак на мою голову. Мало мне Криводоева. Что с этим делать?» Константин Аркадьевич глубоко вздохнул. Но Чуклин не мог читать мысли, а вздох КАКА расценил как состояние умиротворения. А впрочем, если бы и мог читать мысли, то вряд ли бы это его остановило.

– Мы, молодежь, – не унимался Дмитрий, – должны понимать меру ответственности. Рыночные условия, в которых сейчас находится страна, диктуют нам особые требования. И мы не имеем права расслабляться. Мы должны оправдать возложенные на нас надежды.

КАКА открыл, было, рот, чтобы потребовать чего-то более конкретного, но передумал. Пусть уж лучше несёт эту чушь. Чуклин, тем временем, нёс чушь бойко, уверенно. КАКА не мог не заметить, что кое-кого это уже веселило. Так что досадный ляп Геклера стал постепенно

– Как совершенно справедливо заметил Валерий Иванович, – Дмитрий сделал паузу и посмотрел на Криводоева, – мы молодёжь ещё достаточно сырые. Да, товарищи, сырости у нас хоть отбавляй. И чтобы не сидеть, как любил говаривать Александр Сергеевич Пушкин, у разбитого корыта, мы должны много работать и слушать научного руководителя! Спасибо за внимание.

Столь эффектное завершение выступления, однако, не устроило КАКА. Уже вдогонку Дмитрию, который, не дожидаясь аплодисментов, бросился на свое место, он крикнул:

– Одну минуту. Ваша оценка работы Брагина.

Обернувшись на полпути и глядя прямо в глаза КАКА, Чуклин уверенно произнёс:

– Предлагаю считать работу Брагина неудовлетворительной. Вопрос о его поведении рассмотреть в рабочем порядке.

Подобный ответ вполне удовлетворил КАКА. Он вдруг подумал, что Чуклин не такой уже и дурак. Своим нелепым выступлением он настолько сгладил оплошность Геклера, что на этом вполне можно было остановиться. Отпустив Диму взмахом руки, Константин Аркадьевич решил закругляться.

– Ну что же, уважаемые господа. Я думаю, мы достаточно хорошо разобрали деятельность господина Брагина и оценили её по заслугам. Время уже позднее. Задерживаться далее смысла нет. Если нет никаких замечаний, перейдём к заключительной части.

– Почему же, замечания есть! – раздался вдруг голос Маковецкого.

Поначалу КАКА хотел привлечь к вопросу о Брагине всех своих подчинённых, не исключая Анатолия Николаевича. Когда же тон выступлений приобрёл, благодаря Геклеру, ненужный оттенок, он решил забыть о Маковецком. Последние годы тот выступал редко, и КАКА надеялся, что и сейчас тоже Анатолий Николаевич отсидится в тишине. Желание Маковецкого выступить оказалось неожиданным и не предвещало ничего хорошего. Подавляя в себе желание выругаться, он произнёс:

– Ну что ж, пожалуйста.

– Если позволите, я с места, – негромко начал Маковецкий.

В зале наступила такая тишина, что казалось глухой голос Анатолия Николаевича, был слышен даже за окнами. Взгляды всех без исключения участников собрания устремились на него.

– Мы сегодня достаточно уже задержались, поэтому буду краток. Огромное впечатление сегодня я получил, прежде всего, от выступлений. Было очень интересно послушать и о сырости молодёжи, и об условиях в которых находится страна, и о пристрастиях Александра Сергеевича Пушкина. Но особенно интересной показалась мне мысль о необходимости апробации наших исследований в зарубежных научных центрах.

КАКА отвёл взгляд в сторону – неизбежное произошло! Маковецкий не пропустил этот инцидент с Геклером. Он вдруг подумал, что может быть, не стоило так остро реагировать. Но последующие слова заставили встрепенуться его ещё больше.

– Дело в том, – продолжал Маковецкий, – что подобные исследования уже производились. И не далее, как в стенах этого института. Сейчас не вспомню кто, но в начале семидесятых годов прошлого, разумеется, века уже проводил эксперименты именно с излучателем и именно на резонансных частотах. И целью работы было чтение информации со стен здания. Когда эксперименты дали первые положительные результаты, тему взял под контроль известный всем комитет государственной безопасности – КГБ. Разумеется, вся информация по этому вопросу после этого стала совершенно секретной.

Маковецкий говорил негромко, но каждый звук его речи доносился очень чётко. Казалось сами стены, услышав, что разговор идёт о них, изменили свою акустику. Здание института безмолвствовало. Даже ветер за окнами стих, не желая смазывать впечатление от речи Маковецкого.

– Но, к сожалению, – продолжал Маковецкий, – как стало известно позднее, тему приостановили. Главной причиной простановки исследований стало несовершенство вычислительной техники того времени. В ту пору и вычислительные машины не имели нужных возможностей, и программирование было более трудоёмким. А может быть, просто не нашлось программиста, которому бы эта задача оказалась по зубам.

Напряжение сковало зал. Словно холодным осенним ветром сдуло уверенность с Криводоева. Испуганно переглядывались Чук и Гек. Подобно огромной снежной туче, так и не успев присесть, нависал над председательским столом КАКА. Лишь только Брагин не понимал происходящего. С недоумением вертел он головой, пытаясь осознать смысл слов Маковецкого.

– И если господин Брагин действительно разработал алгоритм обработки излучений, который даёт результаты, то это можно расценивать как серьёзный вклад в уже далеко не новые, а, следовательно, достаточно апробированные разработки. Во всяком случае, игнорировать эти результаты с нашей стороны было бы недальновидно и неосмотрительно. Благодарю за внимание.

Маковецкий сел и принял свою привычную нейтрально безразличную позу. В наступившей тишине ветер вновь ударил в окна. Осень, отдав должное выступлению Маковецкого, занялась своим привычным делом. Но в зале пауза затягивалась. Для КАКА это была не просто пощёчина. Это был нокаут или даже удар ниже пояса. В одну минуту Брагин из обвиняемого превратился в героя дня. Ни о каком изгнании не могло быть и речи. Нужно было срочно придумать, как выкручиваться из сложившегося положения.

– Ну что же, – каким-то чужим голосом прохрипел КАКА, медленно занимая вертикальное положение. – Выступление Анатолия Николаевича оказалось, как всегда, очень содержательным и, главное, своевременным. Наличие подобных исследований, конечно же, ещё не могут служить пропуском на защиту. Но принять это к сведению мы должны.

Брагин уже осознал, что смертная казнь ему отменена. Возможно, его даже и оправдают за отсутствием состава преступления. Но сейчас ему было уже всё равно. Простить сегодняшний позор ни Криводоеву, ни КАКА он уже не мог.

– Давайте сегодня не будем принимать скоропалительных решений, – буквально выдавил из себя КАКА. – Надо осмыслить сказанное сегодня, оценить факты, приведённые уважаемым Анатолием Николаевичем. А после этого мы спокойно соберёмся и оценим, насколько серьёзны притязания нашего соискателя.

Не дожидаясь реакции собрания, КАКА собрал свои вещи.

– Оценим, – добавил он негромко, как будто разговаривая сам с собой. – Оценим. Потому что чудес на свете не бывает. А открытия сами по себе на потолке не появляются.

Стремительным шагом КАК преодолел проход между рядами. Хлопнувшая за спиной входная дверь, словно выстрел потрясла аудиторию. Гулким эхом прокатился он по пустынным коридорам института. И может быть по этой, а может по какой-то иной причине, за далёкой дверью со странной надписью «Сектор нанотехнологии» самопроизвольно включился компьютер.

В ту же секунду вместе с компьютером внезапно ожил и Брагин. После всего услышанного сегодня, даже оглушительный хлопок дверью не смог вывести его из состояния оцепенения и тупого безразличия. Но в этот миг неведомая сила заставила Брагина вздрогнуть. Не осознавая причину своего беспокойства, он бросил тревожный взгляд на Маковецкого и… опять застыл в недоумении. Такого Маковецкого он не видел никогда в своей жизни. Перед ним был другой человек. Вместе с последними словами КАКА исчезли ироничные искры в глазах, улетучился привычный нейтрально безразличный вид. Сейчас этот новый неподвижный и тяжёлый взгляд Маковецкого, пробив дальнюю стену, устремлялся куда-то далеко, в бесконечность. Это был напряжённый взгляд человека, вспомнившего что-то очень важное.