Читать книгу Сонница. Том первый - Макс Бодягин, Максим Бодягин - Страница 4

День второй

Среда, 16-е мая

08:35

Утром Бардин проснулся с каким-то тяжелым настроением, словно с похмелья, хотя он давным-давно уже не брал в рот ни капли. Он посмотрел на серый просвет между шторами, высунул из под одеяла большой палец ноги, пошевелил им, как бы потрогал воздух, как пловец пробует воду. Воздух ему не понравился, сырой воздух, даже мокрый какой-то, словно сразу из под нагретого за ночь одеяла попадаешь в лужу. Дрянь, а не воздух. Он инстинктивно пошарил по кровати, жены рядом не было. Бардин прислушался, но услышал только далёкие голоса за окном и ритмичное шуршание дворничьей метлы по асфальту, жена уже ушла на работу. Интересно, который час, спросил он сам себя и сам себе ответил, нет, неинтересно. Он вздохнул и рывком сбросил одеяло, сырость тут же обожгла его ледяной свежей волной, как из ведра окатила. Бардин вышел из спальни, привычно отодвинул кресло и совершенно механически разогрел мышцы, потянулся, минут сорок делал привычные упражнения, ловя себя на неприятной мысли, что совершенно не может сосредоточиться. Он окатил голову ледяной струёй из-под крана, надеясь вернуть себя в реальность, достал из шкафа чиши4, неловко вздёрнул её в верхнюю позицию, прислушался к травмированному плечу, но оно молчало. Бардин кое-как дотянул до конца упражнения с чиши, раздражённо поставил её на пол, и спросил в воздух, да что со мной такое, чёрт побери.

Убрав чиши обратно и вернув на место кресло, он уныло поплёлся в душ, досадуя, что совершенно не чувствует никакой подзарядки, мышцы приятно ныли, но и только, радость куда-то спряталась и никак не хотела показываться наружу, словно в организме начисто закончился эндорфин. Но ведь такого не может быть, спросил Бардин у зеркала. Конечно не может, ответил он сам себе и задвинул за собой стеклянную дверцу. Механически растеревшись докрасна, обмывшись и обработав мышцы массажёром, Бардин периодически пытался найти в голове хоть какую-то мысль, которых обычно полным-полно, которые постоянно складываются в длинные цепочки диалогов с самим собой, но мысли всё не приходили. Их заместило странное и непонятное, совершенно иррациональное чувство тревоги. Бардин чувствовал себя как кошка перед землетрясением. Ему всё время хотелось оглянуться, и поймать невидимого шпиона, следившего за ним исподтишка. Он понимал, что за плечом никого нет, что виной тому ошибка в биохимии, может, погрешность в диете сказывается, всему есть понятное объяснение с точки зрения элементарной биологии, да, оно есть. Но его почему-то нет. А тревога почему-то есть.

Выйдя из душа, он сжевал салат, оставленный для него в холодильнике женой, двигая челюстями как механизм по перемалыванию мусора, забросил следом пару гренок, не ощущая никакого вкуса, только влажность или тепло пищи, отхлебнул зелёного чаю, чертыхнулся, принюхался к нему, отхлебнул снова, вылил чай в раковину и плеснул в пиалку чистой ядрёной заварки. Но даже эта изжелта-зелёная жижица не обожгла ему язык. Бардин удивлённо прислушался к себе. Блин, ну всё же в порядке. Что же тут не так. В конце концов, он остановился на мысли, что совершенно неправильно закончил вчерашний разговор с женой, остался неприятный осадок, да и ночью не вышло примирения… На этом раздумьи он ненадолго застрял, усилием воли попытавшись слезть с него, но сознание снова и снова упрямо возвращалось к запретной теме: она так и не полюбила его. Жена жалела Бардина, заботилась о нем, рядом с ним она чувствовала себя комфортно, за что была благодарна ему, но любви к нему она, похоже, больше не чувствовала. Поэтому секса тоже не было. Поначалу это приводило его в ярость, но позже он как-то смирился с тем, что секс в их жизни присутствует куда реже, чем хороший борщ. В конце концов, ему скоро сорок шесть, это, конечно, расцвет и всё такое, но ведь не в сексе же заключается жизнь, правда. Вот, радостно пискнул внутри противный, зелёный, как заварка, чебурашка. Ты и нашёл причину. Ты же не трахался сто лет. А вчера ещё и поскандалил. Вот тебе и тревожность. А отсутствие вкуса как объяснить, спросил Бардин этого внутреннего зелёного мерзавца. А как хочешь, так и объясняй, пискнул подлец и растворился в телесных недрах.

Бардин глянул на часы, присвистнул, достал из кармана куртки пультик от сигнализации, бибикнул им в окно, услышал ответный сигнал машины, быстро ополоснул за собой посуду и выбежал из дому. Два мёртвых воробья лежали на крыше песочницы-грибочка. Бардин хмыкнул и сел в машину. Он плохо помнил, где жил отец Кромма, но надеялся, что память подскажет, когда он окажется на месте. Путь из пригорода через пробки занял минут сорок. Бардин ехал довольно медленно, стараясь представить себе план действий, но мысли никак не собирались в кучку. Краем глаза он ловил группы людей, жарко обсуждавших падение птиц: там и сям виднелись оранжевые жилеты муниципальных дворников, убирающих крохотные трупики в чёрные пластиковые мешки. На углу Энгельса и Коммуны кто-то бросил несколько мёртвых птиц в костёр с прошлогодними листьями, уныло коптящий в маленьком скверике под яблонями, и жирный сладкий запах горелой плоти моментально загадил всю округу. Бардин нажал на газ, бросив джип в проулок, поскорее удирая от мерзкой синей полосы, тянувшейся вдоль квартала, вовремя среагировал на одуревшую бабу в ситроене, чуть не подрезавшую его, снова сбросил скорость и медленно докатился до квартала, где когда-то жил Кромм. И тут же разочарованно присвистнул: большинство жёлтых двухэтажных домиков снесли вместе с сиренью и яблонями, которые превращали квартал в подобие сада. Тут и там высились стандартные на вид литые панельные дома, которые застройщик решил раскрасить в яркие цвета, чтобы как-то скрасить убожество их стандартного вида. Свежезасыпанные дресьвой, а кое-где и уже заасфальтированные дорожки бежали между ярких лавочек, дохлые, ещё не прижившиеся саженцы тянули вверх свои хлипкие веточки на месте зарослей ирги. Бардин тихонько покатился вдоль новостроек, глядя на шумный выводок детей, ведомых полной воспитательницей средних лет, и спросил сам себя, ну и что же я буду искать. Потом сделал паузу, вздохнул, посмотрел на лежащий на пассажирском сиденьи мак в алом силиконовом чехле, и спросил ну и как я собираюсь это искать. А, главное, что именно я ищу.

Он ещё раз объехал квартал, обнаружив на задворках оазис из нескольких чудом уцелевших домиков, желтевших из-за бетонного забора с надписью «застройку квартала ведёт оао какое-то там». Въехал под гостеприимный свод кленовых ветвей и радостно обнаружил, что их окружает зелёная дымка. Бардин вышел из машины, взял в руки веточку с проклюнувшейся почкой, слегка помял нежную зелёную пипочку и с наслаждением потянул в себя свежий горьковатый аромат. Наконец-то. И вдруг эти сиреневые кусты и татарские клёны, желтые домишки и кривоватые яблони, неровные газоны за низенькими серыми огражденьицами, накрыли его ностальгической волной. Узнаваемый до боли двор был точь-в-точь тем двором, где прошло его собственное детство. Такие же облупившиеся бордовые наличники на деревянных оконных рамах, такое же бельё на верёвках, такие же сарайки- стайки в глубине двора, те же трубы вентиляции, торчащие из погребов для картошки, сбившихся под мшистым круглым холмом, как хоббитские норы.

Бардин вздохнул. Наваждение ушло. Кромм мог жить тут, а мог жить в таком же дворе, как этот. Таких дворов в России миллион, подумал Бардин. Он достал телефон, чтобы позвонить Иоланте и уточнить адрес. Черт. Он же не записал её номер. Он по-старинке пользовался бумажной записной книжкой в переплёте из кожзама, последние лет пятнадцать он только и делал, что черкался там, подклеивал новые листочки, что-то замазывал белым штрихом, нанося поверх новые каракули. Но среди кривых разноцветных строчек, выполненных бисерным неровным почерком, не значилось ни одной Иоланты, в этом он был абсолютно уверен. Блин, ну говорила же мне Катька, купите, Сергей Иваныч, уже нормальный телефон, вы же серьёзный человек, а носите эту дряхлую нокию, у вас поди ещё запас батареек к ней хранится. Катя, я даже смсками не пользуюсь, смеялся в ответ Бардин, мне главное – чтобы телефон звонил, зачем мне айфон. А вот заведёте себе молодую любовницу, узнаете зачем, она вас быстро к смс-кам приучит, хихикала Катя.

Сейчас Бардин вспомнил этот разговор, глядя на перечень безликих входящих звонков. Ну почему. Ну почему он так лоханулся. Больше половины входящих это клиенты, звонившие на запись или для консультации. Огосподи. И что теперь, полдня впустую. Видимо, да. Бардин сделал печальный прощальный круг по двору и покатил прочь, на ходу набирая сотовый телефон жены. Я сегодня приду поздно, ужинай без меня, сказал он в трубку. Ты отдал компьютер, спросила жена. Вечером отдам, соврал Бардин.

Он приехал на работу за час до первого клиента, кивнул сестре, сменившей Катю на дежурстве, прошел в кабинет и долгое время осматривался, ища, куда бы спрятать ноутбук. Запирался кабинет хорошо, сигнализация работала, но вот собственного сейфа у Бардина не было. Он спросил директора как-то раз про сейф, но тот как-то отшутился: мол, мы все знаем, что ты зарабатываешь больше остальной клиники, незачем подчёркивать этот факт ещё и наличием персонального сейфа. Бардин сел за рабочий стол, потом засмеялся и сунул мак в старую папку для бумаг, картонную, с тесёмками. В ряду прочих эта замызганная папка смотрелась абсолютно естественно. Бардин довольно потянулся. Всё равно до его бумаг не дотрагивается даже уборщица, так что можно считать, здесь компьютер будет в относительной безопасности. Разумеется, позже его надо будет куда-нибудь пристроить, может быть даже завести банковскую ячейку, это, кстати, хорошая идея, банковская ячейка отличная замена сейфу, надо только добраться до банка, выбрать время.

Бардин смотрел на папку, полулёжа в рабочем кресле, вытянув над головой руки и чувствуя в спине приятную ломоту от принятой позы. Ну, допустим, он откажется помогать этой женщине, откажется от этой идиотской затеи искать неведомую «машину снов», которая наверняка не существует в природе, или этот странный амулет, о котором Кромм упоминает, как о ключе к «машине». И? И что? Каждый день он вот так будет приходить на работу, размечать расписание, обзванивать клиентов, разогревать руки, до вечера будет мять чужие тела, такие разные и такие одинаковые, будет стирать с лобового стекла паджеро тополиный пух летом, мокрые палые листья – осенью, зимой будет соскребать с него иней, возвращаться домой привычным маршрутом, говорить привычные слова, ждать старости, ждать чего-то удивительного, что, вне всякого сомнения, никогда само по себе не произойдёт, осенью и зимой будет бороться с тягой напиться как сволочь, каждую ночь будет смотреть на узкую спину жены, в надежде, что уж в эту-то ночь точно произойдёт волшебство и она вспомнит, что когда-то любила его, любила до одури, до истошного писка душевных шестерёнок. И не дожидаться. Раз за разом.

Давай посмотрим правде в глаза, сказал Бардин старой картонной папке с тесёмками, прячущей тонкий алюминиевый мак в алой силиконовой обложке. У тебя нет выбора, старичок. Ты не можешь не искать чего-то. Ты не можешь жить без вызова. Потому что ты боец. Боец не может жить без вызова. Боец не может жить как растение. Если я не помогу Кромму, какой же я тогда друг. Значит, я врал себе, я врал ему. Тогда, в юности, мы верили, что человек – это не окончательное состояние, что человек – это личинка чего-то прекрасного, что можно взять и вырваться из этой унылой жизни, из этого повседневного говна. Мы не верили в судьбу, потому что боец не верит в судьбу. Боец её творит. Творит, веря в собственную правоту. Мы верили в добро, в свет, во что-то, чего не знали, но что чувствовали.

Бардин припомнил, как они возвращались домой с тренировки, иногда перебрасываясь редкими словами. Именно тогда искусство боя перестало быть таким утилитарным дрыгоножеством и рукомашеством. Помнится, они пошли на выставку картин Рериха, Бардин долго восторгался, а Кромм угрюмо молчал, после чего обронил всего одну фразу, расставившую всё по своим местам, он сказал: это копии, они не дышат. Они не дышат, а я дышу, спросил Бардин у обтрёпанной картонной папки. А я? Как же я? Я не копия?

Мелодичный звонок дежурной сестры пробудил его от воспоминаний и раздумий. Он глянул на экран офисного компьютера с отмеченным на сегодня расписанием, взял из шкафчика массажное масло, поставил его на край стола, и начал готовить руки, понемногу разогревая сначала первые фаланги пальцев, потом ладони и тыльную сторону кисти. В дверь робко поцарапались. Матильда с жуткими волосами, засмеялся про себя Бардин, вспомнив как Катя назвала клиентку. Худо-бедно, владелица автосалона, продающего кадиллаки и крайслеры. Но волосы и вправду жуткие, зачем она делает себе эти страшные шлемы вместо причёски? Бардин открыл дверь и пригласил клиентку внутрь. Сначала в кабинет вплыла объёмистая грудь, а чуть позже и крупная как дирижабль матрона, крикливая бабища, регулярно красневшая, услышав слово раздевайтесь. И как только она переступила порог, привычная рутина захлестнула Бардина и он полностью переключился на работу, с известным наслаждением отбросив раздражающую рефлексию.

День второй.

Среда, 16-е мая

22:35

Вечер дохнул в приоткрытое окно тренерской влажной синевой. После тренировки Бардин стащил промокшие снарядные перчатки, развязал потрёпанный, бывший когда-то чёрным, пояс, бросил на скамью тяжёлое от пота кимоно, и в одних штанах сел за стол, захламлённый распечатками из интернета, личными делами учеников, тренировочными графиками. Из коридора донёсся звонкий крик: Сергей Иваныч! Последний боец уходил домой, просил запереть за ним двери. Бардин доплыл до двери, чувствуя долгожданный эндорфиновый удар, мышцы дрожали, каждая жилочка билась и пульсировала, отдавая в пространство недавнее напряжение. Бардин на прощание пожал ученику руку и, играя, совсем легко шлёпнул его левой стопой по мочке уха. Ученик почтительно засмеялся, извиняясь за то, что проворонил удар, и сказал, ну вы сегодня дали копоти, Сергей Иваныч. Ты, говорят, за город собираешься биться, не то утверждая, не то спрашивая, сказал Бардин. Да, хочу попробовать, ответил ученик. Ты бы тогда не ко мне, а к Айрату походил, надо тебе турнирный спарринг подтянуть, а то вот так лупанёшь проносом в голову, схватишь дисквалификацию, вакатта5? Осу6, кивнул ученик в знак согласия.

Бардин запер за ним тяжёлую многослойную дверь, ободряюще похлопав пацана по спине, задвинул тугой ригель и пошёл в кабинет за полотенцем, слегка пританцовывая на пальцах ног. Утренняя тревога и дневной приступ давящей рефлексии прошли без следа. Если бы можно было бросить работу в клинике и зарабатывать только тренерской работой, Бардин был бы счастлив. Но увы. Чистый спорт он не любил, а боевые искусства приносят куда меньше денег, чем работа массажиста в частной клинике. Он внезапно сделал выпад вперёд, нанеся сокрушающий удар в живот невидимому врагу, очевидно, олицетворявшему собою все досадные тяготы жизни за пределами тренировочного зала. Браво, вы в отличной форме, раздался за спиной полузнакомый женский голос.

Бардин резко обернулся. Ия сидела на гостевой скамье, как в детском саду положив ладони на плотно сдвинутые коленки, обтянутые синей джинсой. Как вы вошли, спросил Бардин, я вас совсем не заметил. Давно вы тут. Нет, я увидела, как выходят ученики и вошла. Они придержали мне дверь. Хорошие ребята, вежливые. Да, согласился Бардин, действительно хорошие, умненькие. Это старшая группа, спросила Ия. Нет, что вы, ответил Бардин, старики тренируются по другим дням, с девяти вечера в малом зале. А как вы меня нашли, спросил он, спохватившись и ловя себя на том, что совершенно неприлично разглядывает гостью. Словно поймав его взгляд, она встала со скамейки и просто ответила: я помню, как Кромм рассказывал про этот клуб. Он в нём уже не тренировался, ответил Бардин. Да, но он часто собирался возобновить тренировки, один раз даже сумку собрал, но позвонил важный клиент и ему пришлось ехать на встречу. Он даже не звонил мне ни разу за десять лет, я думал его и в городе-то нету, ответил Бардин. Мы и не жили в городе, мы за городом дом купили, помните, я рассказывала вчера, сказала Ия. Простите, я наброшу что-нибудь, внезапно засуетился Бардин. Не обращайте нам меня внимания, вы совершенно меня не смущаете, ответила Ия. Кроме того, вы отлично выглядите, правда. Спасибо, покраснел Бардин. Скажите, а ваши клиенты не пугаются того, что у вас все руки в татуировках, спросила Ия, подходя ещё чуть ближе. Бывало поначалу, ответил Бардин, но у меня хорошая репутация. Сейчас уже такое не повторяется. Ия провела горячим, словно раскалённым пальцем по плечу Бардина, повторяя ногтем прихотливый узор. Бардин неожиданно для себя дёрнулся как от удара. Она заметила это движение, отняла палец, но не отступила, а наоборот, придвинулась ещё чуть ближе и сказала: я просто вспомнила, что не оставила вам свой номер, а вы могли забыть его. Да-да, разрешите, я сейчас принесу бумагу и ручку, ответил Бардин и поспешно ретировался в тренерский кабинет, чувствуя, как противоестественно колотится сердце. Что ты делаешь, что ты, я тебя спрашиваю, делаешь, мудак, спросил он себя шепотом. Немедленно возьми себя в руки.

Я хотела извиниться за то, что так позорно расплакалась у вас вчера, сказала Ия, входя в кабинет. Не стоит извинений, ответил Бардин, оборачиваясь на голос, это нормально, вы же столько натерпелись. О, да, согласилась Ия, пришлось нелегко, да и сейчас порой приходится тяжеловато. Ия опустила взгляд чуть ниже, в район завязок поддерживавших потемневшие от пота бардинские штаны и сказала: ого, да у вас быстрое зажигание.

Бардин даже не успел смутиться, она уже стояла рядом, поглаживая его набухший член. Очорт, прошептал Бардин, чувствуя, как горячий водоворот поднимается от паха и начинает заворачивать в груди крутую спираль. Ты даже не представляешь себе, как долго я не видела голого мужчину, шепнула Ия и дёрнула грубую верёвку, удерживающую штаны на бёдрах Бардина. Они рухнули, похоронив склонность Бардина порассуждать и погрызть самого себя. Он весь превратился в осязание. Тело внезапно подняло бунт, забившись дрожью, зайдясь мелкими судорогами. Не спеши, сказала Ия и аккуратно толкнула его на обшарпанную кушетку, какие раньше стояли в школьных медкабинетах. Бардин покорно сел. Ия медленно сбросила короткую кожаную куртку-бомбер, стянула через голову чёрную водолазку и её отливающие ржавчиной локоны, тёмные в свете жиденькой лампочки, тяжёлой волной волной пролились на светящуюся медную кожу. Она смотрела прямо в глаза Бардина беззащитно и шкодливо, стягивая джинсы и рывком сбросив кроссовки. Ему показалось, что такого тела он не видел никогда в жизни. Чёрное бельё скрывало некоторую часть тайн, но то, что оставалось открытым жадному бардинскому взору, казалось ослепительным. Очорт, повторил он. Скажи что-нибудь другое, ответила она и шагнула к нему. Что, спросил он. Ты меня хочешь. О, да. Как сильно. Больше жизни, ответил Бардин, удивившись не столько смыслу своего ответа, сколько его правдивости. Ему подумалось, что он даже не подозревал о том, как сильно он может хотеть женщину. Ох, милый, сказала она, чуть сдвигая трусики в сторону и садясь на Бардина верхом. Нет, сказал Бардин, и попытался вывернуться из-под неё, но она крепко сжала его бёдрами и сказала: не спеши, милый, потом, всё потом, ты успеешь, я обещаю тебе, что ты успеешь всё, чего бы тебе ни захотелось. Она вскрикнула, с силой насаживаясь на него и чуть поводя тазом из стороны в сторону. Бардин чувствовал как его втягивает чудовищное магнитное поле, словно бы он вдруг превратился в крохотную лодку на краю гигантского водоворота, и бросил вёсла в виду явной бесполезности усилий, Ия прижала его лицо к своей груди, обдавая жарким дыханием его коротко стриженую макушку. Ну же, шепнула она, ты же хочешь, не сдерживайся, ну. Прямо так, спросил Бардин. Прямо так, милый, прямо в меня. Давай же, ну.

Дальше с ним приключился некоторый провал. Он пришёл в себя, возвышаясь над Ией на кафельном полу душа, яростно входя в неё и завороженно глядя на мерное колыхание её груди, покрытой капельками воды и залитой в ложбинке его спермой. Бардин тяжело всхрипнул и рухнул на неё, на эту гостеприимную, ароматную бархатную грудь, чувствуя как запах его собственного семени смешивается с терпким щекочущим ноздри запахом ииной кожи. Он перевалился набок, рухнув спиной в горячую лужу, натёкшую вокруг водостока. Ия проворно наклонилась к его паху, плотно обхватила губами то, что ещё пыталось сохранить боеспособность, и чмокнув, словно на прощание, игриво сказала: мой до последней капельки.

Они лежали, крестом раскинув руки и ноги, держа друг друга за руки и глядя на волны пара, поднимающиеся от многочисленных мелких струй и милосердно скрывающие убогий растрескавшийся кафель. В металлическом навесном потолке отражались их расплывчатые и удлинённые очертания, которые можно было бы признать за фотографию двух подростков, сделанную подвыпившим хипстером на старую плёночную камеру. Какой же ты здоровенный, сказала Ия. Мм, промычал в ответ Бардин: мы как дети, честное слово. Это плохо, спросила Ия. Это какая-то литературщина, ответил Бардин: сначала я читаю о тебе в дневниках твоего мужа, ты читаешь обо мне, а на другой день мы с тобой уже занимаемся сексом. Сексом, или любовью, спросила она. Не знаю, ответил Бардин, точнее, не помню. Ия засмеялась: признайся, ты тоже не слишком избалован обилием сексуальных приключений. Я не хочу говорить об этом, ответил он. Значит, я права. Возможно, сказал Бардин. У тебя нет чувства, что мы знакомы всю жизнь, спросила женщина. Увы, есть, ответил Бардин. Почему увы, спросила она. Потому, сказал Бардин. Ты имеешь в виду тот факт, что ты женат, прямо спросила Ия. Бардин сел. Меня это совершенно не парит, сказала Ия, хмыкнув. Вообще-то я тоже замужем. Хорошо, сказал Бардин. Ты чувствуешь себя нагрешившим, спросила Ия. Бардин встал и поднял её на руки. Ты слишком много говоришь об этом, сказал он, вынося её из душа и пронося по коридору в кабинет.

Бардин легко перевалил женщину через плечо, освободившейся рукой доставая из шкафа чистое банное полотенце. Потом поставил Ию на кушетку и начал аккуратно вытирать, промакивая цветастым махровым полотнищем её светящуюся медную кожу. Она гладила покрытую шрамами бардинскую голову, робко касаясь каждого шва, а он дошёл до аккуратно подбритого треугольника на на её лобке, взъерошил его пальцами и подмигнул женщине: рыжая-бесстыжая. Бардин, серьёзно сказала она, мне нужно тебе кое-что сказать. Хорошо, ответил он. Сядь, попросила она. Хорошо, повторил он и сел в кресло. Она скрестила ноги по-турецки и спросила: ты можешь серьёзно отнестись к тому, что я сейчас скажу. Ты меня пугаешь, попытался пошутить Бардин, но лицо Ии оставалось сосредоточенным. Бардин, я хочу, чтобы ты понял, сказала она, ты – офигенный. Очень ласковый, сильный, красивый мужик. Но я прошу тебя вернуть к жизни моего мужа, я прошу тебя, помоги мне. Ты прекрасен, правда. У меня такого секса не было давным-давно. Но я люблю мужа, больше некому помочь ему, понимаешь. Понимаю, сказал Бардин.

Хорошо, кивнула Ия. Не очень хорошо, возразил Бардин, мне нужна какая-то зацепка. Каким образом я должен их искать, по-твоему. Мне нужно хоть что-то, кто такой этот Макоед ты рассказала, что никакой Лили в природе нет, ты тоже упомянула. Но что-то же тут есть какое-то реальное зерно. Может быть, эти костюмы, может, он работал на фсб. Ия засмеялась: прости, но с этой частью задачи проще всего, самые частые случаи помешательства обязательно включают в себя параноидальные идеи по поводу спецслужб. Нет никаких «костюмов». Но как я тогда должен искать, нахмурился Бардин. Ия, всё ещё абсолютно голая, подошла к нему и потрепала жёсткий ёжик на его макушке: не знаю, мой хороший, если бы знала – зачем бы я пришла к тебе. Я уверена, что массовые случаи нарколепсии – какая-то эпидемия. Я знаю, что ты умный, и ты найдёшь источник этой странной болезни. А если ты найдёшь его, значит ты найдёшь и машину снов. Я не думаю, что тут обошлось без неё. Она уселась к нему на колени и спросила: ты веришь в магию. Нет, я верю только в физиологию, биологические процессы, химию, физику и здравый смысл, ответил Бардин. Значит, тебе скоро придётся пересмотреть свой взгляд на мир, только и всего, ответила Ия с пугающей серьёзностью. А если я не захочу его пересматривать, подмигнул ей Бардин. Фу, не будь занудой, шлёпнула Ия его по руке. Она встала, подняла с пола невесомый лифчик, в одно движение нацепила его, повернулась к Бардину задом и наклонилась, чтобы поднять трусики, бросив быстрый взгляд, чтобы убедиться, что он смотрит на неё. Он смотрел, еще бы. Конечно же, он смотрел.

Куда тебя довезти, спросил он, облизнув пересохшие губы. Она натянула водолазку, джинсы, легко надела кроссовки и сказала: я уже вызвала такси. Когда ты успела, удивился он. Пока ты был в туалете. Ия набросила куртку, взяла лицо Бардина в свои ладони и поцеловала его. И снова он удивился этому ощущению водоворота, которое всякий раз вызывали её прикосновения. Он потянулся к ней, но она соскочила с его коленей и засмеялась: не провожай меня, застудишь своего малыша, а он мне ещё понадобится. Бардин с некоторым смущением вспомнил, что он совершенно раздет, но когда поднял глаза, увидел только темнеющий дверной проём и услышал шелест лёгких подошв в коридоре у входа в клуб. Он не спеша оделся, вслушиваясь в полутьму. Проверил рубильники, отключил лишнее электричество, запер тренерский кабинет, проверил, не бегут ли краны, щёлкнул последним выключателем, и вышел на улицу, заперев сложный замок. Она мной играет, подумал он. Но мне это нравится, сказал он вслух и усмехнулся, прислушиваясь к ноющему ощущению в паху.