Читать книгу Город на крови - Максим Городничев - Страница 6

Холодное вьюжное утро сменилось теплым штилем предобеденной Москвы. В малолюдных переулках Таганки висела прогретая солнцем тишина, Родион глубоко вдохнул ее с воздухом, барабан в груди, колотившийся быстрее нужного, сбавил темп.

Лейтенант проходил квартал за кварталом, стараясь осмыслить разговор с Кнопфом, а народа вокруг становилось все больше, солнце разошлось не на шутку, полыхая сквозь брешь в облаках, заставляя их таять, как сладкую вату.

Толпа плыла по Китайгородскому проезду, однако и в беспокойной толчее присутствовало что-то сонливое. Даже гул Москворецкой набережной, мостов над рекой и бесконечных линий автомобильных дорог казался размытым, словно увязал в дреме.

Родион шел, наслаждаясь Москвой, ее переменчивым ритмом, когда заметил девушку в короткой кожаной куртке, облегающих брюках и лакированных ботинках. Аня. Рябинин всмотрелся, ну точно, она, быстро же имидж сменила, теперь девушка походила на кошку, гуляющую саму по себе. Она подбежала к остановке и вспорхнула на ступеньку, прячась в недрах старого желтого автобуса.

«Ничего себе, а где Майбах, или на чем ты ездишь? – подумал Родион, зачем-то вползая в заднюю дверь того же скрипящего пружинами чемодана. – Куда намылилась? И еще головой вертишь. Гонятся за тобой?»

И впрямь, Аня выглядела встревоженной. Рябинин чуть пригнулся, укрывшись за авоськой, висевшей на руке лысоватого мужика, державшегося за поручень.

Автобус тяжело тронулся, поскрипывая изжеванным нутром. Лейтенант уставился в окно, поймав себя на мысли, что все-таки обожает этот город. Москва напоена святым и греховным, в ее брусчатке история русского народа, тянущего лямку несмотря на нищету, пожары и революции. И он, Рябинин, как часть этой истории, вплетен в старые московские переулки.

Автобус остановился, выплескивая волну пассажиров. Аня вышла вместе с водами, и когда Родион дернулся к выходу, она вскочила на подножку, вновь смешавшись с толпой автобусных туристов. Так ехали минут двадцать, Аня стояла уже в паре шагов от Рябинина, он даже уловил ее аромат, стилетом разрезающий запахи окружающих людей. Лейтенант был уверен, девушка заметила его, пару раз покосившись на опера как на пустое место. А он все еще играл в агента под прикрытием, прятался за авоськами, всякий раз отворачивался, как только она шевелилась. «Ну и дурак», – подумал вяло, подходя к двери и собираясь сойти на ближайшей остановке.

Вдоль трассы мелькнул огромный баннер с изображением Ельцина, взирающего безразлично на вылинявший город, а потом внимание Родиона привлекла стрелка на тротуаре. Она была нарисована желтой краской. Рядом со стрелкой полустертая надпись тем же цветом: «Тебе – сюда». Часы показывали без пятнадцати одиннадцать. Рановато для чуда.

Рябинин сделал шаг на выход, но Аня сама выпорхнула на той же остановке, и теперь наверняка думает, что он ее преследует. Разве нет? Да! Неудобно вышло. А ноги уже несут за ней, стараясь затерять его тушку в общем потоке.

Аня поворачивает в сторону рынка, Родион идет за девушкой, пристроившись в кильватере пожилой женщины, прячась за ее согбенной спиной. Старушка недоверчиво косится на лейтенанта, прижимая сумку к груди. Рябинин нацепляет маску уютного благодушия, хотя бабушку не проведешь, она открывает рот, но прежде чем успевает что-то сказать, Родион прибавляет шаг.

Подъезжает очередной пыхтящий чемодан, толпа устремляется в открывшийся проем. Длинная остановка очищается, и опер чувствует себя голым. Надо купить газету, – мелькает мысль, но Аня уже сворачивает в арку гудящего на десяток языков улья. Что ЕЙ надо на рынке?!

Родион теряется в догадках, наблюдая, как с территории базара выходит компания молодых людей. Три подростка затарились одинаковыми китайскими куртками, но в руках банки с пивом разных брендов. Индивидуальность, она такая.

Рябинин идет дальше, пристроившись за тучным мужиком в потертых джинсах, от лысины толстяка блестящие зайчики бегут по стене дома напротив. Владелец «светлячков» вклинивается в торговые ряды. Родион сворачивает, едва не наскочив на Аню, понимая, что сейчас провалит дело, выставив себя круглым идиотом, но полупрофиль девушки кажется отстраненным, она бредет вдоль стеллажей, глядя под ноги.

Вокруг торговцы выгружают товар из перехваченных скотчем клетчатых баулов, носильщики хватают разнообразную утварь, водружают ее на тележки, разгоняются, улетая в дымную перспективу, как штурмовики над Дрезденом. Сам базар давно развернулся, продавцы на тысячу тембров нахваливают свое барахло. Скрипят палатки, колесо торга вертится, как прялка.

Главное здание рынка затянуто в целлофан купола, внутри павильоны с товарами подороже. Вход представлял собой тройную арку, выложенную сине-зеленой майоликой, но туда Аня не добралась, потому что сам рынок давно вышел из берегов и теперь купол был окружен широким поясом торговых рядов. Между ними шныряли носильщики, толкающие перед собой замызганные тележки, гремящие на весь базар. Шедшие порожняком шумели особенно рьяно. Взгляд Родиона жадно ловил детали странной рыночной жизни, орнаменты ковров и вензеля поделок. Блеск и шум, струящийся из-за прилавков, совершенно сбивали с толку, и приходилось напрягаться, чтобы удержать в голове цель своего визита.

Рыночная сырая земля с обломками брусчатки раскисла под множеством ног и цеплялась за подошвы. Воздух был мокрый и настолько плотный, что в нем могли плавать рыбы. Аня шла, пробираясь сквозь прилавки антикваров: джезвы, подносы, кувшины из меди, слепящие как тысячи солнц. Лавки старьевщиков напоминали Ноев ковчег.

Девушка вышла к продуктовым рядам, там торчало несколько ларьков с шаурмой, самсой, мантами и кофе в пластиковых стаканчиках. Рядом на ящике сидел откровенно уголовного вида тип. Здоровенный, с легкой сединой, в засаленном тренировочном костюме на шерстяную кофту. Аня обошла ларьки и скрылась из вида. Родион быстро обогнул крайний киоск, и столкнулся с девушкой лицом к лицу, неловко вторгнувшись в ее личное пространство. Повисла пауза, неуклюжая, как пьянчужка Витторий на детском утреннике.

– Привет, – девушка улыбнулась, фирменно, с ямочками, но стали заметны и тени, залегшие у нее под глазами, – тут можем спокойно поговорить.

Родион помолчал. Отрицать глупо, она видела его еще в автобусе, и знала, почему он здесь.

– Прости, – выдавил опер, – само так получилось.

– В детектива не наигрался, – понимающе кивнула Аня. – Ничего, еще наскучит.

Они стояли под странным навесом, рядом несколько дверей на амбарных замках, покосившиеся притолоки давали понять: путь давно не пользуется спросом.

– Постой, – Родион насторожился, – как это, здесь можем спокойно поговорить? Почему не в другом месте?

– Я привела тебя сюда, – буднично сказала Аня, – чтобы никто не услышал.

– Ясно, – протянул Рябинин, – так о чем разговор?

– Я хочу, – отчеканила девушка, – чтобы ты потерял дорогу на нашу улицу, хотя бы на год.

– Что?! – лейтенант даже забыл усмехнуться, ошалело уставившись на Аню. – Я, конечно, не всем нравлюсь, но не до такой же степени…

– Дело не в тебе, Родя, – сказала Аня, и у опера от такого обращения по спине пробежали теплые мурашки. – Дело в доме, и его хозяине.

– Я заметил, с домом неладное, – улыбнулся Рябинин. – Слишком чистый.

– Ничего ты не заметил, и не заметишь никогда, просто избегай этого места, держись от него подальше, – еще более веско сказала девушка.

– У нас неформальная беседа, но не забывай, что говоришь с сотрудником при исполнении. Твои слова можно расценить как давление на следствие.

– Мне плевать на следствие, оно ни к чему не приведет, а вот убить может. Тех, кто сует нос в опасные тайны.

Рябинин молчал, взгляд его сузился, он смотрел на девушку прицельно, не шутит ли, такое откровенное заявление не каждому по карману.

– И что за тайны?

– Не твои.

– Мои, раз мы вместе в темный угол забились.

– Я хочу уберечь тебя, только и всего, – сказала она грустно.

– От чего?

– От беды.

– Давай сменим тему, – Родион попытался восстановить забуксовавшие отношения. – Как насчет погулять сегодня вечером? Кто взрослым людям запретить может?

– Не ищи встречи со мной, если жить хочешь, – Аня зло посмотрела ему в глаза, – сколько раз повторять? Я понимаю, сложно поверить в слова двадцатилетней девчонки, но уж постарайся.

– Слушай, Ань, – Рябинин забыл о приличиях и сплюнул под ноги, – если это шутка, она не смешная, а если серьезно – можешь рассказать, я помогу, защищу. Я же вижу, ты напугана, хоть и хорохоришься, поделись, вместе решим проблему.

– Нет шансов, Родя. И я очень рискую, находясь здесь.

– Ну да, рискуешь, сердечком своим. Чем ты таким ко мне прониклась, что нарушила одной тебе известные запреты?

– Все просто, – Аня вздохнула, – люди состоят из атомов, и эти атомы висят в пустоте… друг от друга на таком расстоянии, что люди… они буквально наполнены пустотой. Не у всех есть внутри то, что есть у тебя.

– Тележишь как пикапер в юбке, – заметил Родион, оглядывая ее обтягивающие брюки.

– Чертов лук, глаза потекли, – буркнул кто-то за ларьком.

Из-за угла киоска выползли трое. Первым шел мужик с сединой, только что отдыхавший на ящике, за его спиной два быка помоложе. За ними плелся подросток, один из быков гнусавил ему в ухо:

– Смари, Славка, и учись.

Старший оскалил на Родиона гниловатые зубы:

– О чем шепчемся, голубки?

Лейтенант рассмотрел его внимательнее: ряха круглая и невероятно тупая, с височными залысинами, недоверчивыми глазками и клинообразным подбородком, крайне слабо сочетавшимся с верхней частью его головы, – все вместе походило на «лампочку Ильича», закрученную в покатые плечи. По его правую руку топтался не менее подозрительный тип – неопрятный и мрачный, с топорщащимися сальными волосами, в темных очках. Рубашка под ветровкой перекосилась, потому что он ошибся пуговицей. Третий продолжал нашептывать пакости на ухо подрастающему поколению.

Родион мельком глянул на Аню, не запаниковала бы, тем самым развязав рыночным уркам руки, и увидел ее словно впервые. Она походила на разведчика из старенького советского кино – расслабленная, только глаза сосредоточены. Рябинин некстати отметил ее кошачью осанку, гордо вздернутый подбородок.

– Я говорю, о чем воркуем? – плешивый цыкнул, выплюнув фонтанчик желтоватой слюны.

– А вам что, дебилы? – Аня недовольно нахмурилась. – Не мешайте беседе серьезных людей.

– Это ты что ль серьезная? – дернулся бык с неправильно застегнутой рубашкой. – Когда на моем верблюде скакать будешь, я у тя еще раз об этом спрошу.

Его челюсти клацнули, как заевший капкан.

– Мир глобализуется, развивается, но такие как вы с вашими штампами: «Дай прикурить!» и «Слышь, телка, познакомимся!» застыли в каменном веке, и никогда оттуда не выползут. – Аня говорила, и ее кулак сжимался, только указательный палец отскочил от остальных, и в бандита нацелился, вроде как волк-политрук шаг вперед из строя сделал.

– Ты из-под меня точно не выползешь! – пообещал детина.

Орки надвинулись, и по их фигурам, переполненным злой силой, нельзя было сказать, что Россия вымирает. Родион попытался отодвинуть девушку, чтобы принять первый удар, а потом достать «Макарова» и разрядить обойму. Алкогольный джинн душит всех троих, подросток нервно заламывает руки на заднем плане.

– Эй, уроды, – сказала Аня, убирая руку Рябинина от своей груди, – вы помеха, балласт, не будет ошибкой, если вы исчезнете.

Главный посмотрел на Родиона. Кряжистый, мускулистый, как из рекламы кукурузных хлопьев, он настолько упоен беззаконием, что ведет себя с демонстративным бесстыдством, презирая людей и город, давший ему жизнь.

У Рябинина под глазом дернулась жилка, улыбка на лице старшего окрепла.

– Слышь, пацан, ты тоже коленно-локтевую любишь? Пять секунд у тя ноги сделать, что с манюркой будет, не твоя печаль больше. Время пошло.

– Не стоит, ребята, я при исполнении, – начал Родион, понимая, что не успеет потянуть ствол из кобуры, а одолеть троих вурдалаков в такой тесноте вряд ли получится. Он ощутил, как внутри сжалась стальная пружина. Ладони нагрелись, кровь стала обжигать пальцы. Он сделал глубокий выдох, бросил короткий взгляд на небо, сейчас оно напоминало потертые джинсы – линялая синева перечеркивалась белыми нитями многочисленных облаков.

– Время вышло, – рявкнул старший. Белки его глаз налились багрянцем, подчеркивая суженные от алкоголя зрачки.

Аня, поглядывая на уголовника из-за плеча Рябинина, не дергалась. Пока опер не шагнул в сторону, избегая кулака противника. Прикрыться бык не успел. Тонкая блестящая коленка, по-кошачьи стремительно, вонзилась ему в пах, всаживая туда порцию дефицитной постсоветской боли. Родиону показалось, в недрах уголовника что-то лопнуло, слишком отчетлив был звук. Седоватый, крякнув, согнулся, заработав девичьим коленом в зубы. Там сверкнуло красно-желтое месиво. Поистине, если корчишь из себя бандита, будь готов стать жертвой разборки.

Второй раскрыл рот от невиданной борзости, хотя заднюю не включил, попер, как бухой Витторий на стеллажи с горючим, но тут же сложился в себя от хука в исполнении Родиона. Третий лупил на редкость маленькие, но широко расставленные глаза. Двинулся на лейтенанта как танк, поводя жалом на башне вместо головы…

Нога Ани выстреливает вверх, мелькает лакированный нос ее дорогого ботинка, встречается с челюстью детины, того опрокидывает в лужу, как китайскую пластиковую игрушку. Первый шепеляво рычит, поднимаясь на ноги, но девушка, не давая рыночному шнырю прийти в себя, садит с пыра в вещество его лица, мужика сдувает. Он описывает кинематографичную дугу, как звезда Болливуда, падая в грязь рядом с товарищем, подергивается в области таза, тихо сношая родину-мать.

Лейтенант ошалело смотрит на двоих покалеченных, их раскидало, будто попали под стрелу башенного крана. Его противнику повезло вырубиться чуть раньше и не нарваться на эту девчонку. Четвертый смотрит на происходящее сторублевыми купюрами. Ему лет пятнадцать, и от ужаса он молодеет еще года на три.

– Беги, пацан, – говорит Родион, – про школу не забывай.

Подросток кивает, растворяется за углом ларька. Рябинин смотрит на Аню, внимательно, будто не узнавая.

– А ты молодец, – говорит она без тени самолюбования, – завалил такого большого теленка.

Родион продолжает смотреть на девушку. Еще пару часов назад лицо у Ани было иначе расчерчено, не стянуто странным оскалом. Сейчас солнце наползло на ее глаза, девушка морщится, ее нос собирается в гармошку, как у рыси: полуденное светило нещадно колет зрачки, и почти опущенные веки не решают проблему.

Родиону польстило, что Аня повела его подальше от глаз, действительно рискуя собой. Повела, чтобы предостеречь. Сейчас надо было думать о ее словах, а Родион думал об Ане. Неправильное угадывалось в девушке, ну никак она не вязалась с домом и его владельцем. «Папа», – говорила. Да хрен там, Кнопф не мог быть ее отцом. Теперь Родион не сомневался.

– Лееех, – протянул один из быков. – Бляяя!

– Эх, Леха-Леха, что же все так плохо, – улыбнулась Аня. – Переставай уже быть животным. И ты прощай, Родя, не ищи меня, и не подходи к дому на Солянке, должно обойтись, я постараюсь все для этого сделать.

Рябинин стоит, выше Ани на голову, но ему кажется, это она смотрит свысока. У лейтенанта перехватывает дыхание: девчонка пришла сюда только для того, чтобы поговорить с ним. Ее глаза пеленают его рыболовными снастями, сеть прочная, не вырвешься. Она говорит, что постарается помочь. Твою ж мать, бред какой! Но лейтенант кивает и не произносит ни слова. Аня скрывается за углом ларька, ее распущенные волосы оставляют за собой след в воздухе.

Лейтенант выжидает несколько минут, пока девушка покинет рынок, смотрит на верзил, развалившихся в грязи, и понимает, что они не изменятся, пока не изменится страна. А сейчас они, как и тысячи таких же беспризорных отпрысков совка, будут паломничать от хосписа к отделению милиции, пока волей судьбы не окажутся по ту сторону лифта, на вечном стопе, зависнув между этажами.

Седоватый приходит в сознание, тихо подвывает, наконец-то вспомнив про свои яйца, глаза его кажутся старыми, под ними набрякли мешки, то ли от недосыпания, то ли вдруг забарахлили почки. Эти мешки придают ему значительный вид, как у депутата. И брови туда же, длинные, как у филина, можно дворы мести.

Родион перешагнул гору развалившегося на земле мяса, быстро протолкался сквозь ведущий отчаянный торг муравейник, и выбрался на простор. Он перебежал дорогу и остановился, прислонившись к дереву. Солнце светило вовсю, вытапливая из души тревогу, стало тепло, и торопиться совсем не хотелось. Лейтенант посмотрел на квадратные часы, зависшие под фонарем – 13:05. Пора бы на кишку что-то кинуть. В ближайшем ларьке заказал чаю. Пластиковый стаканчик с горячим содержимым прыгнул в руку, жидкость как горный поток с шипением полилась по пищеводу. Желудок наполнился приятной тяжестью. Отдых, а не работа!

Надо бы к Семенычу заскочить, подумал, хотя что ему сказать? Дочь владельца Дома с атлантами на что-то там туманно намекнула, да еще и вырубила пару бугаев на рынке? Полкана таким не проймешь, нужны доводы повесомее. И пока он не добрался до отделения, стоило бы их придумать.

На узкой улочке людей почти нет, и Рябинин плелся по мусорной артерии, продумывая сценарий беседы с полканом. Он шел минут сорок, но так и не решил, стоит ли начинать разговор. Почему-то вмешивать в дело Аню совсем не хотелось. Это его козырь. Его женщина. Что? – одергивает он себя. Сейчас не март, мужик, и сегодня твой первый день, а влюбляться в потенциального свидетеля в первый день – моветон.

Впереди медленно вырастает сиротливое здание его отдела. Сто метров прямо и пару этажей вверх. Тяжелая дверь, стук, скрип несмазанных петель, полумрак в лицо – лампа будто застегнута в плащ. Олег Семеныч сидит в кресле, смолит «Беломором», над ним образовалось уже несколько этажей нимбов. Марат рядом на диване, взгляд напряженный, значит, что-то раскопали. В глазах полкана тоже блестят сухие огоньки.

В кабинете и в прошлый раз был беспорядок, но беспорядок разумный – по крайней мере полковник в нем ориентировался. Сейчас же стол завален кипами бумаг, обстановка почти как на картине: «Ужин семьи филологов после трудового дня». Вероятно, здесь была собрана вся информация по последнему случаю: детальные фотографии, всевозможные справки, фиксирующие вес жертвы, адрес проживания, информацию о людях, с кем убитый поддерживал связь.

– Рябинин, здравия желаю, – шутливо козыряет полкан, не выпуская мундштук «Беломора», – проходи, садись. Дверь закрой плотнее.

– Здоров, – протягивает руку Марат, когда клешня Семеныча отпускает ладонь Родиона. – Есть новости?

– Есть… – тянет лейтенант, еще не уверенный, что сейчас скажет.

– Давай после Марата доложишь, – прерывает полковник. – Продолжай, капитан.

Проследив за его взглядом, Родион замечает посреди бумаг предмет, лежащий в пепельнице. Точнее, два предмета, металлических, раздавленных. Когда сообразил, что именно это такое, обдало морозом. Смятый сердечник и оболочка от пули, выпущенной из «Макарова», раскрывшаяся розочкой при ударе, судя по форме, о человеческую плоть. А еще там был фрагмент кости.

– Да, – Марат откашливается, – Швецов-таки откопал в недрах раны англичанина фрагмент кости. Материал инородный, принадлежит не человеку, если честно, вообще непонятно кому. Но это часть когтя, которым дипломату вспороли яремную вену.

– Интересно, – говорит полковник, – ритуал все-таки. Сатанистов надо искать.

– Это еще не самое интересное, Олег Семеныч, – отвечает Марат, – после доклада, присланного Швецовым, я спустился в архив, и часов пять пролистывал старые сводки об убийствах, до кучи просмотрел картотеку совсем древних уголовных дел. Я искал детали, схожие почерком с бойней на Солянке, обращал внимание на заявления о нападениях, пытаясь углядеть в них странности. В общем, я выписал эпизоды, где фигурировали убийства посредством вскрытия яремной вены. Объем сводок о похожих происшествиях устрашающий: уйма актов и резюме по свидетельским показаниям, простыни фотографий с мест преступления, фотороботы вурдалаков каких-то, доклады судмедэкспертов, описи улик, комментарии лабораторий к анализам крови. В общем, жесть. Я совершенно случайно откопал десятки историй, где убивали подобным образом.

Полкан подобрался, Рябинин прирос к дивану, превратившись в слух.

– Короче, – продолжил капитан, – в сводках тонна подробностей, и ни одного осужденного. Пытались бомжа какого-то привлечь, но дело рассыпалось.

– Что?! – рявкнул полковник, его поза выдавала смесь возмущения и растерянности. – Как такое возможно? Марат, едрить твою мать!

– Еще не все, – улыбнулся капитан, – самое интересное, это датировка первых шести дел – 1937 год. А потом я откопал еще двенадцать таких кейсов, шесть от 1959 и шесть от 1980 года. И все они не раскрыты.

– Бля, это уже перегиб, – процедил Семеныч. У него в запасе было множество оттенков любимого междометия. Конкретно это означало, что он предельно раздосадован.

– Но как? – удивился Рябинин, – убийца три четверти века орудует? Он бессмертный что ли?

Марат цыкнул и закусил губу.

– Вряд ли бессмертный, – сказал Семеныч, закуривая новую папиросу и отплевываясь частичками мундштука, оставшимися на языке, – скорее, мы имеем дело с хорошо законспирированный сектой, ведущей корни еще со времен Октябрьской революции. Или от гэбни сталинской. Они жертву приносят, получается, или послание оставляют. Кому только. Мы вряд ли сможем считать такое.

– Если это послание, адресат его получает, – неожиданно для себя сказал Родион.

– Поделись, – Марат обернулся к лейтенанту.