Читать книгу Исповедь для принцессы - Максим Смирнов - Страница 4

Я говорю тебе, что потерял родителей при очень странных обстоятельствах. Стоит ли верить мне, что я очень переживал по этому поводу? Трагедия в пределах одного города.

Ты крайне внимательно слушаешь меня, пока я веду нашу машину в неизвестность, а за окном пролетает пустынный пейзаж автострады.

Переносимся на пятнадцать лет назад. Переносимся в огромный трехэтажный супермаркет, где в день открытия при многотысячной толпе покупателей, при свете огромных флуоресцентных ламп и миллионах наименований товаров, происходят странного рода события, что перевернут и исковеркают жизни многих, кто в тот день оказался там. Если бы мне сказали, что в супермаркет вломится десяток вооруженных людей в масках и с автоматами наперевес, что они будут выкрикивать неполиткорректные лозунги и стрелять по беззащитным семьям, корзинки с товаром будут взлетать в воздух, как пушинки, и кровь по вымытому полу потечет так, как будто прорвало трубу с водой – я бы удивился и не обратил на это никакого внимания. В нашем городке подобных происшествий произойти просто не могло.

Представляю, что Шейх Хассан Насалла это сорт яблок, что Халед Машал это фирма по перевозке груза, что Ку-клукс-клан – это музыкальный коллектив, играющий в стиле рэп, что «Движение насилия против абортов» это общественная организация, которая помогает преодолеть кризисные ситуации, возникшие у молодых пар. Ничто так не путает мозги маленькому мальчику, как новостные ленты телевизионных каналов. Да, ничто не вечно под луной, как и грохот выстрелов, что звучит перед самым входом в супермаркет.

Они заходят, как бравые вояки: их тела массивны, они одеты в камуфлированную форму, их АК-47 нацелены в толпу, а лица скрыты масками с прорезями для глаз и ртов. Они переглядываются и делают первые выстрелы. Мои родители этажом выше, в мясном отделе выбирают свиную грудинку на ужин, а я задержался на первом этаже в отделе игрушек. У меня в руках Powerman – робот-супергерой на батарейках. При нажатии на ключицу он выкрикивает своим электронным голосом «Все враги будут повержены!». Я смотрю прямо на людей в масках, несколько выстрелов поражают охранников, что недалеко от эскалаторов попытались вызвать подкрепление. Я вижу через простреленную голову охранника рекламный ролик Procter & Gamble на телевизоре, и не могу пошевелиться, как будто в мое тело налили свинец и тот благополучно застыл. Один из людей в маске прошел мимо, погладил меня по голове, и я сквозь прорезь на маске увидел его улыбку, что отливала белизной зубов, как у ковбоя Marlboro. Он был рядом со мной и не пристрелил меня. «Все враги будут повержены!» – отозвался робот в моих руках, и я заплакал.

Я вижу, как в торговых залах разбегаются кто куда люди. Пули свистят с секундной периодичностью. Женщина в клетчатой юбке и лоснящейся кофточке падает на пол, из светлых волос выпархивает струйка крови, и ее руки откинувшись в стороны, сметают с полок консервы и маринованные овощи. Я почему-то думаю, что сейчас самое время воровать, учет продуктов совсем не актуален. Пока я гребу с полок сладкое, я стараюсь обойти труп светловолосой женщины. Крики в супермаркете продолжают нарастать, выстрелы переходят на верхние этажи, и тут меня озаряет, что еще совсем немного и украденные конфеты да шоколадные батончики – это единственное, что останется у меня в этой жизни.

Тоска – это когда начинаешь скучать по еще живым родителям.

Стыд – это когда понимаешь, что шоколадный батончик не полезет в рот.

Страх – это когда видишь улыбку террориста рядом с собой, и почему-то остаешься жив.

Первое, что я делаю – это вызываю диспетчера службы 911. Телефонный автомат на стене, около отдела с гигиеническими товарами. «Все враги будут повержены!» – мой робот опять срабатывает, и меня начинает трясти от страха.

«Для вызова оператора экстренной службы нажмите «0», – слышу я голос в пластиковой мембране телефонной трубки и пытаюсь сообразить, что нужно делать.

– В торговом центре больше десятка вооруженных людей! – кричу я оператору.

– Я вижу мертвую женщину в трех метрах от меня!

– Здесь почти все мертвы, – добавляю я и называю адрес.

«Успокойтесь, пожалуйста, мы переводим звонок в автоматический режим и высылаем патрульную машину»

Знаешь, страшнее всего, когда ты уверен, что с тобой ничего такого никогда приключиться не может. Ты всегда думаешь, что все что показывают по телевизору – это яркая инсценировка ВВС или СNN. Что кровь, которую видишь на экране – театральный реквизит. Что мертвая женщина, которая держит на руках ребенка после окончания съемок встанет и пойдет домой, ей заплатят за удачный кадр и на этом все. И так на каждом канале, и так в каждой телепередаче. Мой отец твердил, что телевидение – это средство манипуляции сознанием, и поэтому цветного экрана, никогда не было в нашем доме. По крайней мере, всю мою сознательную жизнь. Поэтому Красные бригады, Революционные ячейки, Аум Сенрикё – ни одна из этих террористических организаций, не могли испугать маленького мальчика, ведь в новостях это выглядело как дорогостоящая постановка.

Возвращаемся обратно. Минуту спустя, я бегу со всех ног на второй этаж к своим родителям.

Как я позже узнаю из новостей, его звали Абу Мохаммед аль Магри – тот парень, который погладил меня по голове, за его спиной взрыв в подземном гараже всемирного торгового центра в Нью-Йорке в 1993-м, захват американского парома в 1994-м, захват заложников в центральной школе округа Колумбия. Сначала правительство США посчитало, что он уроженец Египта, потом – что гражданин Ирака. Я видел его голубые глаза и белоснежные зубы, и огонь что сиял в его черных и бесконечно глубоких зрачках. Могу сказать точно, что это сам Шайтан поднялся из пекла. Он озвучивал искаженные вопли, а в моей голове проносился перевод, как субтитры, и я все понимал. Позже я про все это узнаю из первых полос газет и телевидения. Террористы установили несколько мощных зарядов в подвальных помещениях, собираясь тем самым вызвать обвал здания. Сюжеты с места события не будут стихать несколько месяцев. Тогда он был самым ярым боевиком в нашем супермаркете, его нож кромсал горла невинных жертв, кровь лилась на пол, как разлитый кетчуп, тела падали навзничь и казалось, что это лишь съемка нового блокбастера, и я так ждал, что режиссер крикнет «Стоп! Снято!» и массовка разбредется домой.

Минутой позже за стенами супермаркета воют сирены полицейских, я слышу щелчки фотоаппаратов и жужжащие моторчики видеокамер, слышу, как шуршат провода микрофонов, слышу выстрелы автоматов, звуки битого стекла, четкие шаги армейских сапог. Еще немного и я обделаюсь. «Все враги будут повержены!» – кричит робот в моих руках, но у меня нет сил просто его бросить. Я бегу на второй этаж в мясной отдел, ищу своих родителей, но нахожу пока только несколько трупов в ярком свете ламп под потолком. Террорист недалеко от служебного выхода устанавливает взрывчатку, и я так боюсь, что мой робот снова что-то выкрикнет. Я закрываю ему пластиковый рот и думаю, поможет ли это!

Я вижу, как несколько мужчин выполняют свой гражданский долг. Вижу, как люди в джинсах и клетчатых рубашках пытаются вырвать автомат у террориста, срывают с него маску, валят его на пол. А я стою на проходе с роботом и лицезрю все это. Вижу среди них и моего отца, который отважно борется со всемирным злом. Отец поднимает взгляд на проход, где стою я, и видит то, что еще недоступно моему пониманию. Потом я поднимаю глаза и вижу его – Абу Мохаммеда аль Магри, что погладил меня по голове. Эта же ладонь, что трепетно трясла мою челку, теперь что есть силы хватает меня за волосы, и я чувствую, что отрываюсь от земли, так сильно он дергает меня. В его руке сверкает нож. Острый военный боевой нож с зазубринами. Без колебаний террорист буквально протыкает меня им.

Но то, что происходит, за секунду до моей смерти вписывается в целую вечность.

Абу Мохаммед аль Магри видит, что на него бежит человек, его лицо искажено страхом и ненавистью и он отбрасывает меня в сторону.

Отец кричит мое имя и бежит мне навстречу. Он пытается поймать меня, но я ударяюсь о стену, и робот кричит прощальную «Все враги будут повержены!» своим электронным депрессивным голосом. Пистолет террориста нацелен в сердце моего отца, и я закрываю глаза. Выстрел эхом отражается от стен супермаркета и проходит все этажи. Мои веки будто слеплены суперклеем, и я боюсь раскрыть их.

Я не хочу знать правды. Не хочу понимать, что происходит. Еще немного и я сойду с ума. Просто заставь меня забыть! Просто помоги мне! Боже, где ты?

За окном начинается штурм супермаркета. К звукам и какофонии всего происходящего добавляется шум лопастей вертолетов, шуршание веревок спецназа и металлический звук затвора автомата. Все наготове, спасать или не спасать заложников – вопрос номер один на повестке дня. Но вся проблема в том, что еще немного и спасать по большому счету станет просто некого.

Отец лежит на полу, его голова тихо покоится на вывернутой руке, и я вижу его стеклянный взгляд, что направлен на меня. Папа. Дальше, лучше. Ты понимаешь, что детство заканчивается там, где садятся батарейки твоего робота или твоя мама перестает делать тебе на завтрак золотистые тосты с джемом. Тогда кажется, что все кончается траурными ленточками на венках и двумя урнами с прахом, что ты ставишь на комод. Вечная память.

Я вижу, как террорист держит женщину перед огромным окном супермаркета, вижу, как сотни стволов снайперских винтовок нацелены на преступника, вижу, как десятки объективов теле- и фотокамер нацелены на жертву, вижу, что на женщине хлопковое платье в желтый цветочек и белые босоножки. Именно это мама хотела надеть сегодня. Именно это мне и предстоит понять. Я зову ее и просто хочу, чтобы все закончилось как можно быстрее. Террорист держит у ее шеи пистолет и полиция за огромным окном, что отделяет реальность от кошмара, в рупор пытается договориться.

«Отпустите заложников, ваши требования будут выполнены…»

Господи, пусть это будет утренний сон перед школой, думаю я.

«Самолет с полным баком горючего будет ждать вас в аэропорту…»

Маме так идет это платье в желтый цветочек, ее глаза светятся любовью.

«Ваш брат сегодня будет освобожден, осталось только собрать необходимые документы и оформить все как следует…»

Потом звучит выстрел и начинается пустота. Возможно, все остальное рисует мое воображение, но оно кажется намного хуже реальности. Сотни стволов решетят огромное окно, и среди осколков, гильз и пуль я вижу, как мама падает, ее платье в желтый цветочек развевается, а террорист, продырявленный меткими выстрелами снайперов, отлетает внутрь торгового зала.

Закрываю рот роботу и себе, чтобы не прокричать ничего душераздирающего, и медленно падаю в пропасть.

Когда открываю глаза, то понимаю, что над моим носом держит ватку с нашатырным спиртом молодая сестра скорой помощи, возможно практикантка. Ватка так и норовит попасть мне в ноздрю, ладонь сестры на моем холодном лбу, ее наманикюренные ногти касаются моих висков. У нее зеленые глаза, светлые волосы и проблемы с кожей, я вижу несколько прыщиков на лбу, которые она недавно выдавливала. Я лежу на носилках, свежий воздух кружит мне голову, на улице бегают и суетятся сотни людей, от медиков до корреспондентов. Все закончено, или все еще и не начиналось.

«Мальчик в порядке», – говорят голоса надо мной. Я вижу деревья, подбородки врачей, проплывающие, как сладкая вата, облака

– Где мои родители? – спрашиваю я.

«Он один из немногих, который выжил в супермаркете. Говорят, там была настоящая бойня, только чудом парнишка остался жив!»

– Я видел кого-то, похожую на мою маму женщину, которую держал террорист. Я хочу знать, что с ней случилось?

«Сделайте укол феназипама – парнишке нужно немного поспать!»

– Мой робот, он может проговориться, – говорю я и зову родителей.

«Бедный ребенок»

…иголка пронзает мою вену…

Наша машина стоит на обочине, и мы поедаем бутерброды недалеко на травке. Кофе как никогда бодрит, бутерброды разложены на газете и я продолжаю говорить.

– Потеря – это когда тебе больше некому сказать, что ты любишь, когда в голове остается только образ твоего близкого человека и ничего более.

Я говорю тебе это лишь для того, чтобы ты поняла, как дорога мне. Я говорю, что с самого детства знаю, что такое одиночество. Ты говоришь, что тебе очень жаль, что все произошло именно так. Но я почти не помню, как выглядят мои родители, их голоса, цвет волос, но память придерживает их образы в сознании, и я понимаю, что никогда их не забуду.

Твои серые глаза вонзаются в меня, как скальпель, и проходят до самого сердца, ты не понимаешь, к чему я клоню, но мне и не хочется объяснять. Я просто люблю тебя и мне интересно слышишь ли ты, как я разговариваю сам с собой.

– И я люблю тебя! Очень люблю, – говоришь ты, и это будет нашим постскриптумом.