Читать книгу Книга 1: «ПЕРЕКРОЙ: ЗВУК ВОДЫ» - Максим Вячеславович Орлов - Страница 1

Сознание вернулось не вспышкой, а медленным, вязким просачиванием – как вода, сочащаяся сквозь трещину в дамбе.

Сначала не было ничего, кроме звука. Глухой, гулкий, бесконечный рокот. Льющаяся вода. Смыв. Он заполнял всё, был единственной константой в распадающейся вселенной ощущений.

Потом пришла боль.

Она началась не в каком-то органе, а во всём сразу – холодная, солёная, давящая. Боль наполненных жидкостью лёгких. Боль сердца, сжатого в ледяном кулаке. Боль каждого мускула, скованного последней судорогой. Артем не открыл глаза – он *осознал* их открытыми, уставившимися в не-небо. Оно было не чёрным и не серым, а цвета тлеющего пепла, пронизанного жилками тусклого, болезненного света, будто сквозь гниющую плоть проглядывали разбитые неоновые трубки.

Он лежал не на земле. Под ним была поверхность из осколков. Миллиарды осколков стекла, кремня, хрупкого черного обсидиана и чего-то ещё – прозрачного, как лёд, но испещрённого изнутри тончайшими капиллярами, пульсирующими тусклым багровым светом. **Скрежет.** Мысль пришла сама, чужая и навязчивая. Это место называлось Скрежет. Он знал это так же инстинктивно, как знал теперь свою боль.

Артем попытался вдохнуть и захлебнулся. Из его горла вырвался не крик, а булькающий, мокрый хрип. Он сел, и с его синей, мертвенно-холодной кожи посыпались кристаллики инея. Его одежда – простая, серая, безличинная ткань – была мокрой насквозь и смерзлась в ледяной панцирь. Он смотрел на свои руки. Кожа под ногтями была синей. Он помнил этот цвет. Помнил ощущение, как лёгкие разрываются от недостатка воздуха, а мир сужается до воронки ледяной тьмы. И этот звук. Всегда этот звук воды.

Тихий стон справа заставил его обернуться. В нескольких шагах корчилась фигура. Человек? Было трудно сказать. Его форма колебалась, как мираж. То это был мужчина в разорванной военной форме с дырой в груди, из которой сочилась не кровь, а струйки чёрного дыма, то просто сгусток тени, из которого проступали кости и обрывки ткани. Он стонал, и с каждым стоном из его рта, из его раны вырывались крошечные, дымчатые кристаллики. Они падали на Скрежет с легким, невыносимо печальным звоном.

Из тумана пепла материализовалась другая фигура. Она передвигалась не шагами, а сериями подёргиваний, будто невидимые нити дёргали её суставы. Её тело было сшито из кусков высохшей, пергаментной кожи, стянутых тугими жилами и болтами из тусклого металла, вросшего прямо в плоть. Глаз не было – только глубокие впадины, из которых сочился слабый, фосфоресцирующий налёт. Это существо – **Скребун** – подошло к корчащемуся и, не выражая ни жалости, ни интереса, начало методично собирать кристаллики боли в грубый мешок из чего-то, похожего на высушенную паутину и проволоку.

Артем замер, затаив в себе тот жалкий булькающий звук, что был его дыханием. Ужас был не острым, не паническим. Он был тягучим, как смола, и таким же всепроникающим. Он понимал, что видит не сон и не бред. Он понимал слишком много. Он понимал, что этот корчащийся – уже не человек, но ещё и не *нечто* иное. Он был процессом. Процессом превращения страдания в материю.

Скребун закончил собирать. Его «голова» повернулась к Артему. Не было взгляда, но была фокусировка внимания – давление в воздухе, легкий треск статики. Оно сделало шаг в его сторону, его костлявые пальцы с суставами-шестерёнками поскрипывали.

Инстинкт, древний и животный, заставил Артема отползти. Осколки впивались в ладони, но эта боль была ничтожной по сравнению с ледяной агонией внутри. Он отполз на ярд, другой. Скребун не спешил. Он просто продолжал движение, механическое и неотвратимое, как сход лавины.

Внезапно, корчащийся в нескольких шагах издал последний, протяжный выдох. Его форма окончательно расплылась, потемнела, стала прозрачной. Из неё ушло последнее подобие черт, последний намек на индивидуальность. Осталась лишь бледная, почти невидимая тень, которая медленно, с бесконечной усталостью, поднялась и поплыла по ветру тумана, не оставляя следов на Скрежете. От неё веяло такой безысходной, безликой тоской, что Артему снова захотелось захлебнуться.

Скребун остановился, потеряв интерес. Он развернулся и поплёлся прочь, его мешок тихо позванивал крошечными кристаллами страдания.

Артем остался один. Звук воды в его ушах смешался с тихим, вселенским скрежетом, исходящим от самой равнины. Он посмотрел на свои синие руки, на ледяной панцирь на груди. Он вспомнил последнее ощущение из *до*: холодную плитку под щекой, рев воды, беспомощность. Не было ни света в конце тоннеля, ни жизни, пронесшейся перед глазами. Был только смыв. Очищение. Утилизация.

И теперь он был здесь. Где нет кары за грехи. Где нет смысла в страдании.

Он поднял голову и увидел пейзаж во всей его чудовищной «славе». Бескрайние поля Скрежета, уходящие в пепельную мглу. Вдали угадывались структуры – не здания, а скопления чего-то, напоминавшего гигантские, полуорганические механизмы: костяные фермы, поддерживающие мембраны из натянутой кожи; башни, сложенные из спрессованных, кричащих лиц, залитых чёрной смолой; мосты из скрученных позвоночников, по которым двигались подобные Скребуну фигуры. Воздух вибрировал от низкочастотного гула – биения огромного, больного сердца мира. И повсюду – одинокие, корчащиеся фигуры, и к ним, как мухи к ранам, тянулись собиратели их бессмысленной дани.

Это не был ад. Ад предполагает хоть какую-то театральность, справедливость, пусть и извращённую. Это было нечто худшее. **Конвейер.** Бесконечный, равнодушный, сломанный конвейер по переработке душ. И он, Артем, был теперь его сырьём. Его боль, его страх, его последнее воспоминание – всё это было просто топливом для бессмысленного, вечного процесса.

Он закрыл глаза, пытаясь заглушить звук воды. Но он был теперь частью симфонии этого мира. Лейтмотивом к его собственному, медленному распаду.

Глава началась. Процесс – продолжился.