Читать книгу Книга 1: «ПЕРЕКРОЙ: ЗВУК ВОДЫ» - Максим Вячеславович Орлов - Страница 3

Звук флейты Молчуна растворился в гуле Скрежета, как капля росы в кислотном озере. Артем стоял, все еще ощущая жгучую тоску от той мелодии – тоску по чему-то, чего он не мог вспомнить, но без чего уже не мог дышать.

– Ну что, наслушался? – голос Веры прозвучал у него за спиной, сухой и безразличный, как шелест пепла. – Теперь у тебя в голове, кроме воды, будет вечно играть этот похоронный марш. Поздравляю, твой личный ад получил саундтрек.

Артем обернулся. Она смотрела на него, скрестив руки на груди. Её поза выражала усталое раздражение учителя перед особенно тупым учеником.

– Он… он что, просто сидит и играет? – спросил Артем, всё ещё не в силах оторвать взгляд от удаляющейся фигуры Молчуна, которая таяла в тумане.

– О, нет. Он работает. Собирает эхо. – Вера повернулась и пошла прочь, явно ожидая, что он последует. – Каждую ноту, каждый обрывок чувства, который не успел перегореть в боль, он вытягивает из воздуха, из стен, из таких, как ты. А потом, говорят, меняет на что-то полезное у Собирателей. На мазь от совести, на временное забвение. Бизнес.

– Звучит цинично, – хрипло пробормотал Артем, поспешая за ней. Его мокрые ботинки (откуда они взялись? Он же утонул…) скрипели по осколкам.

– Здесь всё цинично, утопленник. Цинизм – это базовый инстинкт выживания. Любовь, надежда, вера – всё это горит ярко, но быстро. Очень быстро. А цинизм тлеет вечно. Как вот это.

Она указала рукой вперед. Скрежет кончался, обрываясь в пропасть. Но не в пустоту. Внизу, на многие мили, простиралось нечто, напоминавшее гигантское, застывшее море. Поверхность была неровной, покрытой волнами и буграми, но не из воды, а из чего-то прозрачно-желтоватого, испещренного миллионами трещин. Оттуда поднимался сладковато-соленый запах, от которого щипало глаза и сжималось горло.

– Солевая равнина. Слез, пота, страха и прочих выделений, – пояснила Вера, спускаясь по узкой, вырубленной в черной скале тропе. – Не наступай на блестящие участки. Это не лёд. Это лужи концентрированной тоски. Увязнешь – твоя собственная боль растворит тебя за пару часов. Приятная ванна, если хочешь ускорить процесс.

– Спасибо за заботу, – проворчал Артем, стараясь ступать точно в её следы. – А ты… давно здесь?

– Достаточно, чтобы знать, что вопросы «как долго» здесь бессмысленны. Время течёт иначе. Оно… вязкое. Как эта дрянь под ногами. Иногда кажется, что прошла вечность. Иногда – что только вчера умерла.

– Как… – Артем запнулся, но любопытство пересилило осторожность. – Как ты умерла?

Вера на секунду замерла, потом продолжила спуск.– Старость. Скучно, да? Никакой драмы. Просто уснула и не проснулась. Просыпаюсь здесь, в платье, в котором меня хоронили. Оно до сих пор пахнет ладаном и тленом. Забавно, правда? Ты тонешь – и ты вечно мокрый. Я умерла от старости – и я вечно пахну смертью. Наш мир любит буквальности.

Она сказала это так спокойно, что Артема передернуло. Он посмотрел на её закутанную фигуру, на белые, как бумага, пряди волос, выбивающиеся из-под обмоток.– И ты сразу… приняла?– Приняла? Нет. Я отрицала. Пыталась найти смысл, логику, справедливость. Искала врата, ангелов, демонов, чертову кнопку выхода. – Она резко остановилась и посмотрела на него. В её глазах, темных и глубоких, отражалось мерцание солевой равнины. – Знаешь, что я нашла?

– Что?– Поломку. Глубокую, фундаментальную, метафизическую трещину в самом бытии. Мы не в аду. Мы в бракованном изделии. И я не святой, не грешник. Я – производственный брак. Как и ты. Осознание этого стало моим первым шагом к Тишине.

Они сошли на равнину. Под ногами хрустело, не как по снегу, а как по тонкому хрупкому стеклу. Вдалеке виднелись странные образования – не то сталагмиты, не то деревья из соли, с ветвями, похожими на кристаллизованные нервные окончания. Между ними медленно двигались фигуры. Одни – сгорбленные, бесцельные тени. Другие – более четкие, с грузами за спиной.

ПАРАЛЛЕЛЬНАЯ ЛИНИЯ #1: КИРИЛЛ. У ИСТОЧНИКА.

Кирилл стоял у подножия одной из тех структур, которые издали казались башнями. Вблизи это было нечто чудовищное – конгломерат вросших друг в друга архитектурных элементов, костей, металлических балок и пульсирующих органических трубок. Из арок сочился желтый свет, и слышался монотонный гул – звук работы огромного насоса.

У входа, охраняемого двумя гибридами человека и механизма с лезвиями вместо рук, стояла очередь. Души, более четкие, чем те, что на Скрежете, с выражением апатии или расчетливой жестокости на лицах, несли мешки, ящики, сосуды с кристаллизованной или жидкой болью. Это был пункт сдачи.

Кирилл подошел, игнорируя очередь. Его дорогой, хоть и порванный костюм, и уверенная осанка выделяли его.– Я хочу видеть того, кто здесь главный, – сказал он, и его голос, привыкший командовать, зазвучал даже без усилия.

Охранник повернул к нему голову-шлем с щелевидными глазами.– Сдача – в конце очереди. Добыча – на поля. Новые – налево, к распределителю.– Я не сдаю и не добываю в чужом интересе, – холодно ответил Кирилл. Он расстегнул рубашку. Там, где должно было быть сердце, светился тусклым багровым светом тот самый кристалл, вживленный в грудь. – Я – добыча и добытчик в одном лице. Я – самодостаточная единица. И я предлагаю не сырье, а идею. Эффективность.

Охранник замер. Его процессор (или то, что его заменяло) анализировал аномалию. Спустя минуту раздался скрежет.– Следуй.

Кирилл шагнул внутрь, в грохочущее чрево механизма. Он улыбнулся. Первый шаг к контролю всегда – демонстрация уникальности. У него она была. Он был ходячим копьем.

ПАРАЛЛЕЛЬНАЯ ЛИНИЯ #2: ЛИКА. В ПАУТИНЕ.

Лика пробиралась по краю черной смоляной формации. Щелчки становились громче. Они исходили изнутри. Она нашла трещину, узкий лаз, ведущий вглубь. Внутри было темно, но стены слабо светились тем же вязким желтым светом, что и в Башнях.

Она протиснулась. Внутри пространство оказалось сложным, лабиринтообразным. Стены были не гладкими, а состоящими из тысяч, миллионов спрессованных, крошечных сфер, похожих на икру или слезинки. По поверхности этих сфер бежали импульсы света, синхронно со щелчками. Лика прикоснулась к стене. В ответ в её разум хлынул поток – не образов, а чистых, нефильтрованных эмоций: ужас падения, горечь предательства, леденящий страх темноты. Она отдернула руку, задыхаясь.

Это был не просто материал. Это была библиотека. Архив страха. И щелчки… они были похожи на работу записывающего устройства. Или считывающего.

Лика прислонилась к стене, стараясь успокоить свое падающее сердце. Её боль, боль бесконечного падения, резонировала со структурой. Она чувствовала, как лабиринт реагирует на неё, пути перед ней чуть смещались. Она была не просто исследователем. Она была ключом. Или вирусом.

Возвращение к основной линии:

Артем и Вера шли по равнине уже несколько часов (или минут? Время и правда было вязким).– Что такое Город? – спросил Артем, чтобы развеять гнетущее молчание.– Иллюзия порядка. Место, где Собиратели, Алхимики и прочие обитатели, не желающие стать просто топливом, построили подобие общества. Там есть правила. Там можно купить временное облегчение, информацию, защиту. Или продать то, что от тебя осталось.– Звучит… почти как жизнь.– Пародия на жизнь. Как чучело птицы – пародия на полет. Но чучело не клюет и не гадит с неба на голову, так что некоторые находят его предпочтительнее.

Внезапно Вера остановилась и резко оттащила Артема в сторону. Мимо них, грохоча, проползло нечто. Это был не Скребун. Это был транспорт – низкая, приземистая платформа на множестве суставчатых ног, сделанных из костей и жил. На платформе груда кристаллов боли, а управлял ею существо в робах, с лицом, скрытым респиратором из сухой кожи и костяных фильтров.– Добытчики, – прошептала Вера. – Везут урожай в Город на переплавку. Попадешь под ноги – раздавят без задней мысли. Твоя боль добавит пару капель в общий котел, вот и всё.

Платформа удалилась. Артем заметил, что на некоторых кристаллах, крупных и чистых, словно бы застыли лица.– Не смотри, – снова сказала Вера, но уже без прежней жесткости. В её голосе прозвучала усталость. – Это опасно. Начинаешь узнавать. А узнавание здесь – начало конца. Помнишь своего первого учителя? Первую любовь? Вот представь, что их последний крик застыл в бриллианте, которым какой-нибудь ублюдок оплатит ночь без кошмаров.

Артем молчал. Он вспомнил звук флейты Молчуна. Ту мелодию, собранную, наверное, из таких же осколков потерянных чувств.– А Молчун… он что, покупает эти кристаллы?– Нет. Он слишком… чистый для этого. Он находит то, что еще не кристаллизовалось. Последний вздох перед болью, последнюю улыбку перед падением. Он ловит миги. Самые хрупкие и бесполезные вещи в этом мире. Поэтому его все считают безумцем. – Вера посмотрела на Артема. – А тебя, я вижу, тоже потянуло к безумию.

– Может, это не безумие, – тихо сказал Артем. – Может, это… сопротивление.– Сопротивление гравитации называется «полет». А полету нужны крылья. У тебя есть крылья, утопленник? Или только мокрые тряпки и звук воды в ушах?

Они снова пошли. На горизонте, сквозь марево солевых испарений, начали проступать очертания. Не природные, а архитектурные. Искаженные, болезненные, но неопровержимо рукотворные. Стены, башни, мосты. Все из того же черного, будто обожженного камня, пронизанного жилами света, с выступающими ребрами каркасов, похожих на скелеты гигантских зверей.

– Добро пожаловать в «Последний Вздох», – сказала Вера, и в её голосе впервые прозвучало что-то, кроме цинизма. Что-то вроде горькой ностальгии. – Город, который построили отчаяние и расчет. Надеюсь, тебе понравится. Цены кусаются, особенно за надежду. Но за отчаяние дают скидку.

Артем смотрел на растущие перед ним чудовищные силуэты. Звук воды в его ушах смешался с далеким гулом машин, криками торгашей и вечным, нерушимым скрежетом фундамента мира. Конвейер продолжал работу. Но теперь у него была цель. Войти в этот Город. И найти там… что? Крылья? Или просто более удобную клетку?

Его рука невольно потянулась к груди, к тому месту, где должно было биться сердце. Там была только ледяная пустота и эхо потока. Но также – странное, упрямое желание услышать эту флейту еще раз.