Читать книгу Переполох в Нечаянном городе - Марат З. - Страница 4

Старый рыболов перешёл на свист. Бойкие рифмы мелькали в его голове и тут же, не встречая барьеров сознания, срывались с бледных губ.

Он был чрезвычайно весел. Утренняя пора – самое удачное время для богатого лова. А если лов происходит на девятнадцатом километре от земли, тогда есть огромный шанс поймать тропосферного вертихвоста.

Потянув за деревянную ручку, старик поддал в жаровню огня, после чего воздушный шар полез выше, поближе к голубоватой пелене облаков. В жестяной банке трепыхались тушки маячниц, что имели предательски цветастые лапки и зеркальные уши, отражавшие любой яркий блик. Надёжная нажива! Особенно в столь раннее утро, богатое полусонной добычей.

Вёдра с предрассветной росой были заполнены до краёв, однако главной добыче было отведено особое место – чаша с углеродным маслом. В ней вертихвост, впитывая раствор, наберёт ещё полкило жира и сбросит ядовитую чешую, оставив только вкусную сочную мякоть.

Корзина неожиданно покачнулась, заставив старика потуже затянуть кромки с балластом. Ветер остался внизу, однако что-то тянуло корзину вбок. Голова обратилась к востоку. Голубоватая пелена накрывала невозмутимую гладь небосвода, перекрывая рыболову обзор и вынуждая теряться в догадках. Винты торгового судна? Ласты воздушного кита? Предвестье циклона? Что же?

Он дёрнул за ручку. Шар выполз из ангельской пелены и оказался в десятке метров от стаи крылатых существ. По всему их телу были разбросаны червоточины, а по бокам от брюха до плавника дугой растянулись раздутые жабры. Выдыхая, они испускали потоки горячего воздуха, отчего облака, расступались, образуя изорванный проход.

Старик вскинул руки. «Наконец-то!» В спешке он принялся насаживать маячниц на медный крючок. Стая двигалась на удивление медленно, и старик не преминул этим воспользоваться. Удочка в его руках пролетела вдоль горизонта, распустив колючую леску и забросив крючок в самую глубь облаков. Ещё мгновенье, и разгорячённый воздух хлестанул по увлажнённым тушкам наживы, затрепыхавшейся ещё сильнее.

Часть стаи кинулась вниз, прямо в ловушку. Удивление в глазах рыболова сменилось азартом. От радости он высунул опухший язык и застыл, опасаясь преждевременно дёрнуть за удочку. Старческий тремор прокатился по пальцам, грозя испортить весь праздник.

Нажива брыкалась, испуская яркие блики. Он жмурил глаза, судорожно вертел головой, но оставался недвижим. «Чёрта с два я шевельнусь! Второго такого шанса не будет!» – проносилось в голове рыбака, пока его напряжённые руки обильно потели, а удочка вторила недугу его пальцев.

Один вертихвост вырывался вперёд, его догоняла тройка других. Выиграть борьбу, утолить тропосферный голод, но на деле – стать добавкой к основному блюду. Ушки маячниц померкли, за пастью хищника шли раздутые червоточины и орлиные крылья. Момент. Яркий проблеск. Нажива пропала из виду.

Корзина со стариком колыхнулась. Чёрта с два отпущу! Второго шанса не будет! Рыбак схватился за рукоятку катушки, вжал правую ногу меж полом и бортом корзины и выгнулся так, что чудовищный ревматизм из поясницы внезапно переметнулся к ногам, заставив старика испытать безумно-приятную боль.

Что-то хрустнуло – не то изношенные коленки, не то вершинка удилища, умчавшая куда-то за борт. Чёрта с два отпущу! Упав, старик обнаружил, как вокруг него беснуются с полдюжины преснопёров, пойманных где-то на втором километре. Плевать! Пальцы его были сжаты, рукоятка вращалась как бешеная, а удилище билось в страшном ознобе.

К полдюжины преснопёров прибавились целые орды кильки, четвёрка тунцов и полсотни седоглазой форели. Их качало вместе с корзиной и отчаянным рыбаком, в чьих глазах одновременно пылал страх и сверкала несгибаемая решимость.

Второго шанса не будет! Мысли кричали всё громче, пальцы смыкались сильнее, ладони мокли от горячего пота. Во рту пересохло, а сквозь единственный зуб вылетали строчки очередного гимна, воспевающего мужика, которому выпало окончить жизнь в бытовой передряге.

Он поднял глаза. Солнце затмило нечто, похожее на изобретение графа Фердинанда Цеппелина. Это было воздушное судно; намного крупнее, чем изобретение скромного рыбака, которому хотелось ущипнуть себя за нос и думалось, что к ревматизму, склерозу и аритмии добавилась ещё и первая стадия шизофрении.

Щелчок. В катушку заползли последние полметра лески. Где-то с краю, качаясь, вместе с вершинкой удила свисала туша тропосферного вертихвоста, чей угасающий взгляд провожал его многочисленную стаю и вскоре замер на старике, виновном в этой горькой разлуке.

Рыбак в это время изумлённо наблюдал, как его пальцы сами по себе медленно отцепились от рукоятки катушки, коснулись удила и потянулись к лысеющему затылку.

Слава богам, думалось старику, что он не видел весь этот сумбур в свои великолепные двадцать, когда имел шикарную шевелюру и успех у очаровательных девушек. Страх, любопытство, смятение, слабость… Чувства пробуждали дряхлеющий разум старца, а оттого в его голове зарождалась уйма вопросов.

Не успев ответить даже на один из них, он услышал целую серию громогласных гудков. Гигантское судно, неуклюже завалившееся набок, вдруг направилось прямо к нему. Рыбак побледнел – размеры судна внушали ужас.

Старик кинул удочку вниз – туда, где всё утопало в кильке, жире и углеродном масле и куда совершенно случайно упал вертихвост.

Исполинское судно приближалось. На правой его стороне на фоне мрачно-чёрной обшивки показалось столь же гигантское кроваво-красное полотно. Ужасу добавлял и символ посередь полотна; прищурившись, старик заметил очертания черепа, а вскоре и сжимающую его с обеих сторон большую руку в тёмной латной перчатке.

– Чёрта с два! Если это Комиссия по Красной книге, шансов у меня вообще больше не будет! – буркнул старик, потянувшись к деревянной ручке и подняв её над самой макушкой.

В оранжево-жёлтом пламени жаровни показались голубые тона. Воздушный шар рыболова опустился ниже, преодолев ватную пелену.

Череп проскочил облака. Его смутные очертания приобрели чётко очерченные границы, а опустошающий взгляд норовил поглотить крохотное судёнышко впалыми глазницами. Никогда болезнь, думал старик, глядя на чудовищный образ, так быстро не прогрессировала в его теле. Сердце отказывало на протяжении десятка лет, кости ломило полжизни, но чтобы тронуться умом, ему хватило всего какой-то пары минут.

В далёкие дни юности он бы сошёлся в бою, сорвал дьявольский флаг и накормил бы им всю вражескую команду.

Однако теперь это был удел молодых, его младших учеников, что наверняка рекрутировались на это самое судно. «Гонятся за быстрой дешёвой славой, – промелькнуло в голове старика, – за теми, кого легче поймать и представить суду. Прямо как я и учил!».

Рыбак выключил огонь и выглянул за борт. Поверхность земли была всё ещё далеко, а шар летел к ней с большой неохотой. Ослабив канаты, удерживающие балласт, старик помог судёнышку добрать ещё несколько секунд форы.

Взгляд вверх. Кроваво-красный оттенок заполонил небосвод; зияющие глазницы совершили манёвр, распростёрши всю свою грозную глубину. Ну, вот и конец! Старик стоял в ожидании. Каково это: умереть, будучи загнанным в угол? Возможно, это справедливо? Может, это ещё один шанс? Шанс? Да, шанс! Точно! Ещё один шанс!

Чувства, пробудившие его дряхлеющий разум, вдруг возродили былую смекалку. Подняв со дна удочку, старик установил её перед собой. Размера удочки и его роста хватало для того, что он собирался сделать в дальнейшем. Вершина удила вскоре смотрела в заплатку, что была пришита к оболочке воздушного шара, а основание качалось вверх-вниз, готовое для меткого точечного удара.

Гудок. Ещё один. Гигантское судно бросается на шар рыбака. Заплатка срывается с места в тот миг, когда очередь из пуль пробивает ещё пару дыр в оболочке.

Череп резко уходит вверх. «Спасение!» – успевает подумать старик, но тут же опрокидывается на пол; крича от дикой боли – он успевает разглядеть пулевое отверстие на правой ноге. Корзина ложится набок, распуская канаты, отчего балласт начинает сбиваться в кучу.

Старика откидывает к правому борту, в самую гущу кильки и маячниц, что, казалось, объявили старому рыболову вендетту, клюя его куда ни попадя.

Опухший язык проигрывал всё тот же гимн, но теперь он воспевал мужика, которому выпало окончить жизнь в уже не совсем бытовой передряге:

Старик плакал; над его головой проскакивали тяжёлые пули, дырявя корзину и срывая заплатки, что так бережно подштопывались его женой. Чёрта с два я буду скучать! Шансов нет! Плевать! Тросы, соединяющие корзину и шар, тряслись от буйного воздушного потока. Это было между пятнадцатым и четырнадцатым километром. Старик знал, что совсем скоро его бесхитростному изобретению предстоит преодолеть уровень «горячего шума», – когда твою голову вжимает в туловище, а кожу взрезает призрачным пламенем. Последнее вселяло особый ужас. Обжигаться, не чуя источник огня… такого желали только ворам и чиновникам, порой не проводя между ними черту.

Однако тут рыбака поджидала другая напасть. Углеродное масло, разъев ядовитую чешую вертихвоста, вылилось наружу и устремилось к его левой ноге. «Как же больно!» – вскричал он, чувствуя, как жидкая смесь, полная нерастворённого яда, медленно пожирает его прохудившуюся плоть…

Тринадцатый километр… Скромное изобретение рыбака прорезает воздушную толщу и пробивает корзиной освещённое радугой дно. Сам же старик, держась за кровоточащие ожоги и раны, в этот миг наблюдет, как сквозь разорванные прутья начинает ускользать весь утренний улов, а с переднего борта слетают первые тросы.

Плевать! Исклёванный, изжёванный, израненный рыболов делает попытку привстать. Но тщетно. На щеках его застывают горькие слёзы, а с затылка осыпаются последние седые остатки шикарнейшей шевелюры.

Двенадцатый километр… Голову понемногу вжимает в тело. Он пытается спрятаться в обмелевшем прибое кильки, в рыбьем жире и масле. Но бреши неуклонно растут, а прутья трещат от кромки до кромки.

Одиннадцатый километр… Прибой всё мелел, а по телу бежал холодок. Наконец, старик почувствовал, как на кожу ему ложится чья-то бесформенная ладонь. Прикоснувшись к ногам, она поднялась к животу; кто-то обнял его, окатив теплом и занеся руку над самой макушкой.

Старик замер. Следующий километр – уровень «горячего шума».

Внезапно он сорвался на крик. Корзина распалась на части, отправив старика в свободный полёт. Мир менял полюса, кружился в танце и не давал бедняге внести в мысли ясность. Однако ясно здесь было одно – к ревматизму, шизофрении, склерозу и аритмии добавились симптомы панической акрофобии.

Десятый километр… Отчаяние старца против сил гравитации. Первый тщетно хватался за воздух, тогда как вторая упрямо тащила его вниз.

Наконец что-то невидимой ладонью припало к макушке и ласково обняло стариковскую спину. Обморожение теперь было не страшно; страшно было то, что следовало за этой нежной прелюдией. А следовало оно, рассудил – насколько мог – старик, примерно через пару сотен метров…

Преодолев первую сотню и первый рубеж, он закрывает глаза. Момент кульминации… Вот он… тот самый момент, который полюбился его третьему сыну. Их было много, они были разбросаны по всей необъятной Вселенной, но! Но про третьего старик был наслышан больше всего. «Бесстрашный аргонианин! Враг компромиссов! Щёлкает трудности, как орехи!» Так, вроде бы, писали на обложках журналов. Он хотел было его отыскать, причислить к стану молодых учеников, но быстро передумал, узнав, что он водится с Гольмом – злобным маразматиком, спятившим ещё тогда, в годы их совместной воинской службы.

Но теперь, в преддверии последнего рубежа, для воспоминаний в голове не оставалось места. Теперь руки его разбросало в стороны, а шею откинуло назад, чтобы приготовить и душу, и тело к моменту исхода, к прикосновениям призрака пламени, что бежал далеко впереди, но в любой миг мог поглотить его, словно зияющие глазницы треклятого черепа.

Девятый километр… Призрак коснулся губ, но тут же исчез, как, собственно, и старик, чья исхудалая тушка застряла в пасти акулы. Атмосферный катран – самый крупный хищник в здешних разреженных водах. Любит охотиться утром на мелководье, на уровнях девятого и десятого километров; питается на месте, не дожидаясь полудня, первым делом отрывает жертве голову, затем впивается зубами в живот и тормошит до тех пор, пока у добычи не отвалятся все конечности.

Так закончил и он – исклёванный, изжёванный, израненный старый рыбак.

***

– Не думал, что твой член, Арго, когда-нибудь спасёт нам жизни. – На лице Ксены показалась саркастическая улыбка. – Обычно всё наоборот… из-за него мы и попадаем во всякие неприятности.

Арго усмехнулся. Его взгляд был прикован к старой проржавелой вывеске.

– Ну, я бы не торопился с выводами, напарник. Возможно, здесь их будет больше обычного.

Палец контрабандиста устремился вверх – туда, где было выведено следующее:

– Эх, старое доброе захолустье, – воодушевлённо вздохнул Ксена, – только здесь можно встретить столько радушия.

Словно услышав хозяина, малютка Ла радостно подпрыгнула на его плече. Арго ещё раз взглянул на проржавелую вывеску.

– Теперь только и остаётся надеяться, что мы и впрямь недоумки, иначе местной швали не составит труда нас вычислить.

Путники зашагали вперёд.

Нечаянный город, как и любое захолустное гнёздышко, мог похвастаться лишь видами на полуразрушенные дома, что больше напоминали хибары, и панорамой красновато-жёлтых дорог, похожих скорее на гряду обнесённых песком траншей. Преодолев первую сотню метров, Арго с облегчением выдохнул. Город, окружённый бескрайней пустыней, не знающий ничего, что находится за пеленой облаков, и доживающий свои дни в надежде, что его не унесёт очередным натиском песчаной бури, – именно о таком месте и мечтает каждый контрабандист, когда дело доходит до поисков укромного уголка, в котором можно спрятать концы. Арго продолжал идти и не мог поверить своим глазам. «До чего же убогое место, – восхищался он, – до чего же отвратительная дыра, да тут можно столько всего провернуть! Умыкнуть хоть президента… и никто не догадается, что он проведёт остаток жизни в этой глуши». Однако тут он вспомнил, что из-за безмерной тупости своего напарника все его планы останутся всего лишь планами.

– Самая глубокая задница во Вселенной… м-да-а-а, не думал, что окажусь настолько прав. – Ксена задумчиво провёл пальцем по горизонту. – Ты только глянь, этот город давно пора отправить на свалку.

– Вот именно, дурила. Если бы не твоя дурацкая выходка, мы смогли бы использовать это место как укрытие и спокойно заметать следы, как только за наши головы назначали бы цену.

Арго закипал. Мысль об утраченном потенциале городка заставляла его злиться, из-за чего он по старой привычке начинал нервно почёсывать руки.

– Чего ты так напрягаешься, а? Подумаешь, очередная кучка фанатиков, управляемая очередным доктором Зло, в очередной раз попытается нас убить. Знаем, плавали. Ты лучше подумай, как нам выбираться отсюда, потому что, судя по всему, о воздушных кораблях этот городок знает только по слухам.

– Подумаю, друг, не сомневайся. Только сначала ты, – палец Арго уткнулся в плечо напарника, – будешь думать о том, как нам остаться в собственных шкурах.

Ксена нахмурился и побежал вперёд.

– Куда ты?

– Туда, где ты наконец отвянешь.

Показав язык, Ксена скрылся за угол, оставив Арго с его закипающей головой.

– Ну почему… почему я не задушил его ещё в самолёте? Был же повод.

Арго обречённо ругнулся. Ему хотелось сокрушённо воздеть руки и попросить Вселенную дать его беззастенчивому напарнику хорошенького пинка. Но, как обычно, он лишь горестно выдохнул, посчитал до десяти и двинулся следом.

Не успел он завернуть за угол, как его остановил чей-то мягкий, заманчивый голосок:

– Здравствуй, путник, надеюсь, ты не слишком торопишься? У меня для тебя кое-что есть…

Слышится миловидный смешок. Арго, отзываясь на голос, оборачивается и замечает перед собой молоденькую фигуристую девчонку. Оценив её с головы до пят, он видит на ней закрытое голубое платье и беленький фартук, скрывающий её ноги до самых щиколоток.

– Ну, пожалуй, для тебя я могу немного передохнуть, – опершись на стену хибары, Арго откидывает шляпу со лба и начинает подбирать ноги, чтобы, наконец, встать в наиболее картинную позу.

– Тогда, путник, не желаешь?..

– …уже в предвкушении…

– …не желаешь отведать мякоти вертихвоста?

Девчонка, стеснительно пожав плечами, вновь миловидно улыбается, а в следующий миг в её руках, словно из ниоткуда, появляется деревянный поднос. На нём лежит огромная туша тропосферного вертихвоста, лишённая чешуи и глядящая на Арго пустующим, будто в чём-то его обвиняющим, взглядом…

Он отпрянул. Девушка, застеснявшись вдвойне, приняла грустный вид.

– Господин, я чем-то вас расстроила?

– Нет, совсем нет, дитя… то есть…

– Вам не понравилась рыба, мой господин?

Она, сделав короткий шаг, уткнула поднос ему в грудь.

– Зови меня просто Арго.

Легонько оттолкнув поднос, контрабандист отступил от девчушки на полметра.

– Вам не нравится рыба, господин Арго? Вас интересует что-то другое, только скажите? – девушка, бесшумно скользя по песку, продолжала напирать на него.

– Как тебя зовут, дитя?

– Промета. Дядя зовёт меня Промета, господин.

– Так вот Промета, мне не хочется есть…

– …рыбу, я поняла, мой господин, вам не нравится обычное мясо. Тогда у меня припрятано для вас кое-что интересное.

Махнув беленьким фартуком, девушка на миг развернулась. Прошептав себе под нос несколько слов, она принялась негромко посмеиваться, заставив Арго почесать от волнения шею. Милый смешок на мгновение показался ему зловещим.

– Ну вот, мой господин, от этого вы точно придёте в восторг.

Она обернулась. Деревянный поднос в её тонких, словно струны, ручонках неожиданно окропился каплями крови, а на месте огромной рыбьей туши показалась сухощавая старческая голова.

Арго обомлел.

– Что… это?..

От изумления он на секунду прикрылся ладонью. По его телу пробежались мурашки, а обескураженный взгляд метнулся наверх, к её лицу, на котором, как он успел заметить, играла всё та же миленькая улыбка. Её плечи уже не казались робкими, а на глаза упала жуткая тень. Она сделала шаг.

– Мой дядя – превосходный охотник, не правда ли?

Арго лишь потрясённо кивал. Его взор оказался вновь у подноса, где, к ужасу контрабандиста, испещрённая укусами голова старика зловеще покачивалась, а сквозь единственный зуб на него глядел опухший мертвенно синий язык.

– Пожалуй, я передохну в другом месте, Промета.

Она сделала ещё один шаг, из-за чего поднос снова упёрся ему в грудь.

– Слишком стар для вас, господин? Тогда я попрошу дядю предложить вам что-то более подходящее. Вчера, к примеру, он поймал в небесах молодого механика, что впервые испытывал свой новый летательный аппарат, а ещё…

– Промета, я совершенно не голоден, – перебив девчушку, он отодвинул поднос. – Совершенно! А после такого тем более.

Надув щёки, девчушка стыдливо опустила лицо. Её взгляд был полон наивного очарования, однако, к его огорчению, так и не успел лишиться дьявольской тени. Покосившись на окровавленный поднос, он на мгновенье задумался. Голова старика показалась ему крайне знакомой. «Где-то я тебя уже видел, – подумал Арго, – где-то я тебя… если наложить на твою лысую макушку шикарную шевелюру, то получится вылитый мой отец… вылитый мой… отец». Он отмахнулся, отгоняя от себя эту неожиданную бредовую мысль, но затем, посчитав свою догадку вполне забавной, нервно рассмеялся.

– Что с вами, мой господин?

Арго тут же смолк, вспомнив о существовании дьявола рядом с собой.

– Ничего, Промета, – потянувшись к шляпе, он спустил её обратно на лоб, – я тут вспомнил, что мне пора, друг меня наверняка уже обыскался. – Встрепенувшись, он двинулся в сторону, где недавно исчез Ксена.

– Но, господин…

– Пожелай своему дяде удачной охоты! – Голос контрабандиста звучал теперь неприлично сухо, удаляясь так же быстро, как его резвые худощавые ноги.

– Хорошо, господин Арго! Надеюсь, вы понимаете, от чего отказываетесь! Так или иначе, дядя приглашает вас в его замечательный мясной прилавок!

«Буду, несомненно буду… – внутренний голос контрабандиста был полон ироничной нервозности. – Только для начала приобрету что-то повнушительней револьвера, а потом и к вам, если придётся, загляну».

Он преодолел ещё несколько сот метров. Миловидная девушка, одетая в строгое голубое платье и беленький фартук, вскоре пропала из виду. Он на секунду остановился и настороженно выдохнул.

– Что же ты делаешь, Нечаянный город? Что же ты, мать твою, творишь? – опустив ладони на колени, Арго вперил взгляд в вытоптанный песок. Он мучительно обжигал. Несмотря на то, что контрабандист был обут в превосходные кожаные сапоги, ему казалось, что его ступни вот-вот раскалятся и продавят на земле пылающий слепок, подобный клейму, что ставят на груди нечестивца.

Мимо него пробегали толпы мальчишек, озирали с ног до головы и, посмеявшись над его совсем не картинной позой, уходили прочь, в направлении азартных ребяческих воплей, исходивших откуда-то из-за стен местного кукольного театра. Звук нарастал, и чем больше детей растворялось в этом запальчивом шуме, тем настоятельней он въедался аргонианину в мозг. Прошла минута, и он наконец не выдержал. «Да что же там, чёрт побери, происходит?» – мысль прозвучала так громко, что ему на момент показалось, будто она вырвалась наружу. Он осмотрелся по сторонам. Судя по лицам мальчишек, это было не так. Он расслаблено выдохнул и, отпустив затёкшие от ладоней колени, встал во весь рост. Низкорослая толпа уходила прочь, всё дальше за стены театра и без стеснения подключалась к той раздражающей а капелле, что рьяно пульсировала в его черепке. У него не оставалось выбора. Изучать город самостоятельно было не очень разумно, а потому единственное, что имело сейчас смысл – это найти ответ на вопрос, куда же, чёрт возьми, так тянет всю эту крикливую детвору. Арго ступил на дорогу. Следующие двести метров, в противовес предыдущим, прошли вполне спокойно и, приведя к театральным стенам, явили ему довольно занимательную картину.

Как оказалось, всё это время детишки вели его к футбольному полю, на котором разгоралась самая настоящая дворовая битва. Однако, судя по тому, как были расставлены игроки, Арго сделал вывод, что застал момент передышки. Так и было. По левую сторону от центрального круга находились пятеро грозовых пареньков, сурово шмыгающих носами и с злобным видом подтирающих рукавами сопли. На другой же стороне находились создания не менее чудные. Один опирался на грубый, неумело смастерённый костыль, другой щеголял угрями на животе и плечах, третий поражал ростом – притом, его сидящая на широких плечах голова напоминала варёную луковицу, – а замыкающий, стоявший у линии штрафной, глядя на соперников, старательно корчил рожицы, беспрестанно шипел и усердно цокал молочными зубками. Последний футболист умилял более всех. Им оказался вратарь, крохотная девчонка лет семи-восьми, одетая, как и вся малахольная детвора, в выцветшее тряпьё и имевшая на голове вместо изящной причёски смоченную, залитую маслом солому, а потому отличить её от мальчишек было почти невозможно.

Арго прищурился. В пяти метрах от крохи вратаря, прямо у боковой линии, стоял его горе- напарник и, судя по всему, готовился выйти на замену. Увлечённо размахивая руками и делая резкие выпады, он предвкушал свой скорый выход на поле и наблюдал с интересом, как его зачарованное лассо безустанно обегало трибуны.

Вдруг разверзлось громом:

– Ты следующий!

Капитан левой команды, напоминающий винную бочку, задыхался от злости, отчего ступени из подбородков на его вялой шее начинали забавно подрагивать.

– Нет, Уг, сегодня проиграешь ты! – голос второго капитана был не менее грозен, но не мог избавиться от своей судорожной писклявости…

Свисток. К центру поля выскакивает мятый, немного оборванный мяч. До начала тайма остаются считанные секунды, и вдруг Арго чувствует, что кто-то ласково вьётся у его новых кожаных сапог. Насторожившись, аргонианин медленно опускает взгляд.

– Малютка Ла? Ну, чего тебе?

Изобразив петлёй нечто похожее на извиняющуюся рожицу, малютка Ла прыгает на правую кисть контрабандиста, чтобы затем, найдя его глаза, поманить в сторону трибун, а конкретно – на место в первом ряду. Арго послушно кивает и, посмотрев ещё раз в сторону поля, следует за ней.

Слышится ещё один свисток. «Костыль» занимает место в запасе, а вместо него, подпрыгивая от воодушевления, на поле выбегает Ксена. Он был старше всех остальных – и никто, кроме, конечно же, Арго даже не догадывался, насколько – и всегда кичился тем, что знает тонкости этой игры. Вот и сейчас, выйдя на замену, он знакомил свою удивительную команду с тактической расстановкой. Кто-то слушал его, кто-то, не понимая, продолжал цокать молочными зубками, но, похоже, лишь Луковица в полной мере осознавал, что от него требует новоявленный тренер.

Тайм начался. Арго перебросил взгляд к центру поля, где толстяк Уг и пискля-капитан, сделав широкий замах, приложились к мячу с обеих сторон. Одного тут же отбросило, а другой, обведя упавшего оппонента и заметив партнёра, отдал короткий пас, чтобы дать начало первой атаке. И, как ни печально, но тактическая задумка Ксены в тот же миг пошла прахом. Сопливая братия Уга действовала намного профессиональней и слаженней, из-за чего ни «Угрям на груди», пытавшемуся перехватить их передачу, ни плечистому Луковице, зашедшему к одному из них с фланга, не удалось перехватить инициативу и начать контратаку.

Время шло. Не успел Арго подсчитать количество синяков на ногах правой команды, как половина тайма была уже позади. Братия Уга имела подавляющее преимущество, но смогла распечатать вражеские ворота лишь однажды. А всё потому, что кроха вратарь, занимающая всего четверть ворот, отражала любой, даже самый изощрённый удар противника и, несмотря на слабое взаимодействие своих партнёров, могла одной лишь острой верховой передачей создать момент у чужой штрафной. Так и продолжалось почти до самого окончания тайма; Ксена, изучив тактику «сопляков» и найдя брешь в их оборонительной линии, продолжал оттягивать центровых на себя и выжидать момент, когда самый рослый из своих, отправленный к левой бровке, сможет завершить атаку внезапным забегом во вратарскую площадь. «Три попытки… и все неудачные, – подмечал Арго, – напарник, пришла пора придумать что-то новое, иначе вам точно каюк». Но напарник отчего-то упрямился и, пользуясь превосходным навыком контроля мяча, действовал строго по плану, подключив к нему вскоре и своего капитана. К концу (неизвестно какого) тайма тот сумел оправиться от тяжелого падения в начале игры и, к удивлению многих, заимел привычку к длинным затяжным проходам. Начиная чуть ли не с углового флажка на своей половине поля, пискля-капитан в полшага добирался до центрального круга, а затем, набирая невероятную скорость, резко уходил вправо, чтобы разгрузить центр и расчистить Ксене путь для атаки. Так открывался ещё один неплохой вариант для её завершения.

Полминуты до окончания тайма. Арго замечал, как защита «сопляков» трещала по швам. Из-за нагрузки на оба фланга толстяку и его подопечным приходилось теперь растрачивать наступательную энергию на ретировку.

Двадцать секунд до окончания тайма; полурослики на трибунах скандируют: «ничья!». Арго вместе со всеми требует от правой команды решительного ответа. На мгновенье всё смолкло, словно жизнь покинула Нечаянный город. Но затем вдруг, словно искра, высеченная из огнива, ребятня вспыхнула гулом, тихим и напряжённым поначалу, но со временем переросшим в воинственный клич.

Десять секунд до окончания тайма. Первым, кто прислушался к призыву толпы, стала крохотная «Соломка»: отразив очередной мощный удар, она с гордостью встаёт на ноги, делает сильный замах и бросает мяч в ноги своему неутомимому защитнику, вечно шипящему и продолжающему корчить рожицы. Тот, подхватив снаряд ведущей коленкой, перебрасывает его через двух ошарашенных противников и, опустив на поле, загоняет его под подошву растрёпанных кед. Пара секунд на раздумья. Справа поднимается чья-то рука. Капитан! Пас следует к правому флангу, где, набрав нужную скорость, Пискля уже начинал свой знаменитый разбег и, выцепив глазами центральный круг, пробросил истоптанный мяч себе на ход. Двое вражеских нападающих были уже не удел, и перед тем, как совершить резкий рывок в левую сторону, ему оставалось преодолеть лишь одного полузащитника. Тот попытался сделать подкат, но, не выждав долю секунды, вылетел за край поля. Впереди ждало всего трое противников.

«Ничья! Ничья!» – скандировала хором противоположная от Арго сторона, пока его часть трибуны, затаив дыхание, вела обратный отсчёт.

Пять секунд. Капитан прочертил ногами ровную диагональ и вскоре оказался на вражеской территории, но, пытаясь обыграть надвигающегося оппонента, просчитался и, к ужасу скандирующей толпы, отпустил мяч слишком далеко.

Четыре секунды. Снаряд медленно катится в аут, не до конца обыгранный оппонент приземляется на опорную ногу и, чтобы проводить мяч за линию, подставляет под удар могучую спину.

Три секунды. Арго в панике хватается за лассо. Удушливая петля, словно чувствуя всеобщее напряжение, сжимается и, скакнув аргонианину на плечо, трусливо забирается ему под шляпу, из-за чего та заходится лихорадочной дрожью.

Две секунды. На поле происходит нечто невообразимое. Малыш Ксена эффектно проскальзывает между ног оппонента и, заслышав тяжкий выдох толпы, выпинывает мяч обратно в игру, оставив не удел третьего «сопляка».

Трибуна Арго отбивает решающую секунду. Ксена, находясь между центральным кругом и штрафной, обегает четвёртого игрока, забрасывает мяч на голову Луковице и, сыграв с ним в «стенку», принимает снаряд на грудь. Воинственный клич замолкает, а всё, что двигалось в радиусе ста метров, замирает. Мяч отскакивает от груди бомбардира к земле, а затем, зависнув в воздухе где-то на уровне голеностопа, принимает на себя молотовый удар.

Развязка. Звон крестовины. Кошачья рука последнего «сопляка» отчаянно бросается вверх. Мяч от штанги пружинит к плечу вратаря. Тот падает, а снаряд, пролетая вдоль линии створа, устремляется к сетке.

Трибуна напротив взрывается. Её триумфальное пение, оборачиваясь ударной волной, прокатывается по округе, отчего стены театра, словно лишившись опоры, начинают ходить ходуном. Безумная ребяческая а капелла, продолжавшая набирать обороты, ударялась о поле громовыми раскатами и вместо того, чтобы вызывать у Арго раздражение, заставляла его испытывать настоящую радость победы.

Время шло. Контрабандист ликующе размахивал шляпой, пока малютка Ла, забывшая вовремя покинуть её, наворачивала круги. Со стороны это казалось забавным, особенно если представить, что она – это лотерейный шарик, а шляпа – барабан лототрона.

Неожиданно толпа затихла. Арго, тряся от радости мальчугана, сидевшего подле него на всём протяжении тайма, неожиданно обернулся. Ликование на лицах фанатов вдруг сменилось недоумением. Мячик, который по всем правилам должен был путаться в сетке, отчего-то преспокойно стоял у ног толстяка Уга.

– Эй, что за дела?!

Малыш Ксена, разведя от удивленья руками, подбегает к вражескому вратарю и отталкивает его в сторону.

– Где же ты? Где же? … ты не мог просто так испариться…

– Он здесь, дурень!

С середины поля вдруг слышится возглас «винной бочки». Внимание зрителей переносится к центральному кругу.

– Он здесь, дурень, – повторяет он чуть тише, но более грозно. – Мяч не в сетке, значит, вы проиграли.

Ксена вновь отталкивает вратаря, попытавшегося привстать, и быстрым шагом удаляется из штрафной. Уг, скрестив руки на груди, начинает глумливо посвистывать.

– Что за фокусы, а?! Куда он делся?

Нахмурившись, малыш Ксена демонстративно засучивает рукава, а через несколько метров, подойдя к оппоненту вплотную, упирает в его подбородок неистовый ястребиный взгляд. Толстяк Уг отвечает ему саркастичным напевом и, наклонившись к его лицу, устрашающе щёлкает пальцем, отчего Ксена немного вздрагивает. После щелчка палец Уга опускается вниз и указывает своему визави на того, кого он так упорно допытывался.

Ксена бросается к истоптанному мячу, берётся за оборванную часть покрышки и держит перед своим лицом. Мячик, покачнувшись от ветра, поворачивает к ксенонцу свою нижнюю часть и презентует ему нечто, что заставляет Арго внезапно вскочить. «Не может быть… Маячок-перебежчик?! Откуда… откуда он у него?» – мысль мелькнула так же быстро, как воспоминание о том, в каком задании ему приходилось использовать эту гнусную, невидимую глазу вещицу.

Брови ксенонца сводит от ярости. Он берётся за толстенную жердь Уга, что была у него вместо руки, и принимается искать на ней кнопочный манипулятор, с помощью которого управляется маячок. Ксена хотел вырвать его вместе с кожей соперника, посмотреть, как этот жирный мерзавец будет рыдать от боли и корчиться в невероятных муках после того, как устройство закоротит.

Он натужно замычал. Руки его, вцепившись в одну из слоновых кистей жирдяя, пытались раскачать её в разные стороны, повернуть чуть вправо, как самолётный штурвал, с которым он, на горе напарника, справился в два счёта. Но тут он оказался бессилен. Жерди подлого толстяка не дрогнули и лишь немного поддались назад, не давая ему развернуть ненавистную ладонь, в которой запряталась кнопка.

Толстяк Уг в это время злобно хихикал и то и дело наигранно зевал. Наблюдая, как брови оппонента свирепеют с каждой секундой, он широко улыбнулся, а потом, замкнув средний палец у ногтя большого, зарядил по лбу Ксены сокрушительным щелбаном. Последний, опешив, плюхнулся поясницей на поле.

Арго, сжав кулаки, перепрыгивает через оградительный борт. Закинув на голову фетровую шляпу, он спешно шагает к центральному кругу, как вдруг замечает, что на его волосах что-то зашевелилось. Оно дрожало так же сильно, как во время последних секунд тайма, но почему-то в этой дрожи теперь чувствовалось не напряжение, а самая настоящая злость. Это было зачарованное лассо. Малютка Ла готовила свой излюбленный удушающий выпад.

Но тут, немного покачиваясь, встаёт малыш Ксена и даёт напарнику сигнал «стоп!». Тот останавливается и удивлённо пожимает плечами. Тогда палец Ксены упирается в фетровую шляпу и не опускается до тех пор, пока дрожь, производимая его лассо, понемногу не сходит на нет. Арго быстро осознаёт, кому был отдан этот приказ. В следующую секунду малютка Ла спрыгивает ему на плечо и, немного поёрзав, перекидывается на плечи хозяина.

– Ой, какая замечательная игрушка, – басит толстяк Уг, протягивая палец к петле и получая в ответ неприятный укус, – возьму её к себе в коллекцию, как только расправлюсь с тобой.

– Наивный… наивный дурак, – потерев ссадину на лбу, Ксена язвительно скалит зубы, – дай я ей пару секунд, ты бы сейчас пел по-другому… наверняка валялся бы на песке и молил о пощаде.

– Раз так, почему ты её остановил?

– Потому что я должен сделать всё сам!

Протянув ладонь к своему напарнику, Ксена даёт ему очередной сигнал. Арго, состроив серьёзную гримасу, понимающе кивает в ответ. Этот сигнал означал лишь одно – начало жестокой расправы.

Сняв аккуратным движением шляпу, Арго подчёркнуто медленно стряхивает с неё налипший песок. Он еле прикасается к подогнутой тулье и затем почти незаметно забрасывает пальцы на трофейный патронташ. Тут он резко, точно делая выпад, достаёт оттуда один патрон и запрокидывает его в руку напарника. Тот просит ещё, из-за чего на лице аргонианина появляется пугающая ухмылка.

Уг на мгновение теряет уверенность и начинает встревоженно почёсывать у виска.

– Что-то будет, – зашушукали трибуны, – что-то явно намечается.

«И это что-то, – продолжал в уме Арго, – тебе явно не понравится, толстячок».

Второй патрон упал в руку ксенонца. Пальцы требовали ещё. Губы аргонианина глумливо засвистели, а ступени на подбородке заносчивого толстяка вдруг комично задёргались.

– А что… что он задумал? – в басистом голосе Уга послышалась просьба о помощи.

Напарники лишь молча переглянулись и впились в его лицо мрачными потусторонними взглядами. Он сделал нервный глоток.

На ладони появился третий патрон. Ксена задумчиво поднял глаза. Он попробовал свинцовую троицу на вес и вроде как решил остановиться, но затем, помотав головой, попросил ещё.

– У-у-у, толстячок, я бы сейчас серьёзно подумывал о побеге, – промолвил Арго ласковым баритоном.

Увидев, как четвёртый патрон со звоном падает на тройку своих собратьев, Уг, оступаясь, начал медленно пятиться в сторону выхода.

– Я, пожалуй, пойду… домой… – делая паузы через каждое слово, неожиданно для всей детворы он заговорил тончайшим фальцетом.

– Да ты чего, пухляш, я приготовил для тебя красивое представление, а ты вот так убегаешь? Останься, прошу, осталось ещё совсем чуть-чуть. – Полный иронии, голос Ксены заставлял толстяка испуганно озираться.

Толпа улюлюкала. Сопливая братия Уга, как и во время игры, профессионально и слаженно пустилась наутёк, оставив своего бравого капитана наедине с косыми взглядами фанов и грозными улыбками контрабандистов. Он достиг подтрибунного коридора и поднял глаза. Болельщики приближались сомкнутым рядом и осыпали его гулкой бранью. Их незрелые зубки на миг показались ему гигантским, занесённым над головою мечом, а протянутые пальцы – когтями стервятников, наконец нашедших себе новую жертву. Уг закудахтал; упёршись в выходную калитку, он начал нервно водить пальцами по стальной задвижке, боясь повернуться спиной к подступающему возмездию.

– Давай же, давай!

Напуганный до смерти, Уг, в конце концов, ломает замок, после чего, опираясь о стены театра, делает глубокий вдох, хватаясь пальцами за шею, будто только что вынырнул из воды. Так он проследовал до поворота и, перед тем как исчезнуть из виду, услышал с трибун совершенно незлобный, заливистый смех ребятишек.

Арго и Ксена гоготали сильнее всех. Малютка Ла, кружа возле них, пустилась в победоносный галоп, а выскочившая на поле ребятня отмечала справедливый триумф и в знак согласия давала друг другу «пятюни».

– Думаешь, мы бы смогли провернуть этот фокус? – обратившись к напарнику, Ксена вложил ему в руки четвёрку патронов.

– Не знаю, друг, все засранцы, перед которыми мы хотели это попробовать, убегали ещё в начале. – Арго взглянул на калитку. – Забавно, что самый мелкий из них дотерпел до конца.

Продолжая удерживать шляпу, контрабандист приставил патроны к ячейкам патронташа и лёгким движением вернул всю четвёрку на место…

Вдруг откуда-то из-за стен, примерно с начала улицы, слышится дикий, встревоженный вой какого-то обезумевшего проходимца.

– Они пришли за нами, я знал! Я знал! Железная колесница и четверо всадников! Они пришли за всеми нами, залитые кровью и чёрным безжизненным пламенем!

Не успев закинуть на голову шляпу, Арго встаёт как вкопанный. Ксена, заприметив, как челюсть его напарника медленно сползает к груди, с силой пихает кулаком ему вбок.

– Ну что теперь? Чего ты вновь испугался? На моих нервишках поиграть захотел? Опять? Пойми же ты, мне вредно…

– Иисус и Мария! Они нашли нас!

Арго, перебежав футбольное поле, через мгновение оказывается уже за оградительным бортом, оставив позади своего верного друга и обронённую в панике шляпу. Ксена, подзывая к себе лассо, поднимает с песка утерянный реквизит, оттряхивает с него песчинки и устремляется вслед за сверкающими пятками напарника, которые, однако, не удалялись, а наоборот, стремились прямо к источнику тревожного воя.

Они прибыли к началу улицы, где уже шныряла толпа раздосадованных зевак.

– Опять ты со своими пророчествами о конце света, Гал! Пора б тебе перестать прикладываться к бутылке, – шипел чей-то интеллигентный старческий голос, – иначе, из-за таких вот предсказаний, на нас точно свалится метеорит.

Предвестник не отвечал – упав на колени, лишь взметнул руки к небу и начал громко и усердно молиться. Обращаясь к Вселенной, он предлагал ей свою прожитую под градусом жизнь, молодую жену, прекрасных детей – лишь бы её карающая рука обошла стороной столь любимый, подаривший ему кров городок. Толпа махнула на него рукой и начала расходиться по сторонам, как вдруг…

…Как вдруг Арго заметил, что на горизонте замаячила обещанная пророком железная колесница – объятая непроницаемым пламенем, исходящим из широких прямоточных турбин; залитая запёкшейся кровью, сползающей с проржавелого кузова, а также – четверо всадников, чьи бронированные макушки надменно выглядывали из салона. Колымаги «смертоносных отрядов» выглядели именно так.

Придя к этой мысли, контрабандист невольно прижал ладони к лицу.

– Я.. я… это конец, Арго?

Малыш Ксена, подняв к напарнику свои детские наивные глазки, прильнул на миг к его опустившейся правой руке, а затем, вновь оглядев горизонт, вжался в неё со всей силы.

Мотор колымаги взревел, отчего горе-напарники начали медленно отступать вглубь города.

Железная колесница, пустив новый столб пламени, рванула прямо на них.