Читать книгу Забытое убийство - Марианна Сорвина, М. Ю. Сорвина - Страница 14

В 1993 году на свет появилась ассоциация «Società degli Studenti Trentini»[145]. Инициатором появления этого общества был ученик и соратник Чезаре Баттисти, Антонио Пиджеле. И если Баттисти можно назвать горячим сердцем социалистического движения Тироля, то Антонио Пиджеле – его неспокойной совестью.

Антонио Пиджеле (1871–20 сентября 1947), строгий юноша с античной внешностью, был на четыре года старше Баттисти, но казался моложе, и не только из-за профессорской бородки, которая придавала Чезаре солидность вожака стаи, но и из-за сложившихся между ними отношений «лидера» и «ученика». Все они тогда находились в тени вождя социалистической партии. Все, кроме доцента, а потом доктора права Лоренцони[146], у которого была своя харизма и свой индивидуальный путь. Он всегда поступал по-своему, и ему никто не давал советов.

Пиджеле, напротив, имея что сказать, предпочитал высказываться редко и по существу. Он был весьма интересной фигурой, сумевшей верно оценить все происходящее и нередко выступавшей против решений самого Баттисти, однако при попытке найти его дневники, записи и вообще его архив, сын Пиджеле, Джулиано, был удивлен, не обнаружив ничего существенного.

По образованию Антонио Пиджеле был юристом, и его-то проблема открытия итальянского университета на территории Тироля касалась непосредственно, однако его чувствительность значительно преобладала над юридическим умом. Эмоции порой делали его мировосприятие иррациональным.

Несмотря на то что Пиджеле всегда оставался в тени своего яркого соратника, впоследствии он тоже оказался в числе активистов ирреденты, арестованных в отеле «Белый Крест» в ноябре 1904 года.

«Ассоциации студентов Трентино» был дан девиз: «Пламенная любовь к родине, страсть к горам и вера в будущее». Эти слова как нельзя лучше характеризовали дух первого студенческого сообщества, в котором ключевую роль играли Чезаре Баттисти и Джованни Лоренцони. Жизнь обоих впоследствии сложилась трагично, однако даже это выглядит вполне логично: характер предопределяет судьбу, и такие люди, сколько бы они ни прожили, естественной смертью не умирают.

Ассоциация собралась на свое первое заседание для обсуждения университетского вопроса, но тогда не смогла ничего решить. С тех пор члены Ассоциации собирались каждый год, но все время принимали разные решения и не могли достигнуть единства голосования.

На очередном заседании Чезаре Баттисти озвучил лозунг: «Trieste o nulla!» («Триест или ничто!»)

Де Гаспери на это мягко возразил, что в доводах правительства имеется свой резон, и населенный разными национальностями Триест не очень подходящее место для итальянского университета. По мнению Альчиде, нужно было выработать разумный компромисс. Но Баттисти стоял на своем. Сторонники его требований напоминали присутствующим, что в парламенте Триеста еще с 1869 по 1888 год принимались резолюции, призывавшие к открытию итальянского университета. И тут один из депутатов парламента Трентино, Луиджи де Кампи, вдруг предложил вместо Триеста Инсбрук, как запасной вариант.

* * *

По словам социолога Евы Бауэр, такое разнообразие предлагаемых для размещения итальянского университета городов связано еще и с тем, что в первые годы XX столетия студенты-итальянцы в Тироле были выходцами не только из Трентино: в процентном соотношении трентинских учащихся было всего лишь 26,8 против 40,2 из Далмации и 14,6 из Истрии[147].

«В начале века выбор места для своего университета был продиктован в значительной степени конкретными причинами, – пишет Бауэр, – такими, как близость к дому или удобство размещения в родном городе»[148].

Только к 1903–1904 годам эти чисто бытовые факторы утратили свою главенствующую роль, уступив интересам политизированной группы из Трентино, ядро которой было сформировано из людей, «вовсе университет не посещавших»[149].

То есть в данном случае речь идет о явной политизации университетского вопроса и смещении его от чисто студенческих интересов к вопросам политическим и национальным.

* * *

Инсбрук в то время был одним из богатейших городов Австро-Венгерской монархии, даже богаче Вены. В нем оказались сконцентрированы лучшие на тот момент наука и промышленность. В науке преобладали юридические и – в еще большей мере – медицинские и фармакологические дисциплины, лучшие в Европе.

Уровень образования и грамотности населения был самый высокий в стране. Количество неграмотных составляло всего лишь 1,25 процентов населения (552 человека, из которых 228 – женщины и 324 – мужчины). Постоянно строились дороги, железнодорожные станции.

Этот город был предметом гордости не только Тироля, но и Австрии в целом. Кстати, такое положение Инсбрука в Австрийской империи во многом и стало причиной инерции центра по отношению к последующим событиям: город считался благополучным и как будто не вызывал серьезных опасений, а тревожные сигналы, поступавшие из этого региона, воспринимались как нагнетание паники и преодолимые трудности[150].

* * *

Предложение де Кампи создать в Инсбруке итальянский университет выглядело странно и даже вызывающе, учитывая, что Инсбрук – столица Тироля и практически священная земля для пангерманистов. Некоторые даже решили, что это шутка. Но де Кампи вовсе не шутил. Он, в свою очередь, тоже напомнил собравшимся, что еще раньше, чем с 1869 по 1888 год – уже в 1863 году, – депутат Консолати поднимал вопрос о параллельном обучении на итальянском языке, и речь шла об Инсбруке, только тогда предлагалось открыть не юридический, а медицинский факультет, в чем нет принципиальной разницы[151].

Де Кампи сформулировал свой вариант в манере пламенного Баттисти: «Через Инсбрук – в Триест!». По мнению де Кампи, можно было для начала ограничить требования одним только правовым факультетом в Инсбруке. Некоторые были за лозунг Баттисти, другие, как де Кампи, видели в Инсбруке промежуточную станцию на пути в Триест.

На четвертом конгрессе Ассоциации в 1898 году было достигнуто соглашение по вопросу об Инсбруке, и в зимний семестр 1889/99 года в Инсбруке была создана местная ячейка организации «Società degli Studenti Trentini».

* * *

Для немецких профессоров и студентов решение Ассоциации и пропагандистские лекции юриста Франческо Менестрины послужили сигналом к тому, что теперь националистическое отношение к итальянцам можно не скрывать. Ведь, по сути, неофициальное государство «Немецкая Австрия» тоже было «ирредентой» на территории Габсбургской монархии, а решение об открытии итальянского юридического факультета воспринималось как попытка захватить столицу немецкого Тироля.

В сентябре 1900 года профессор Менестрина пошел еще на один рискованный радикальный шаг: он выступил за введение защиты диссертаций на итальянском языке, что раньше запрещалось руководством университета.

А с 11 по 14 декабря того же года был создан итальянский юридический колледж.

Решение о защите диссертаций на итальянском языке в официальном порядке утвердил Джованни Паччиони[152], преподаватель римского права в Инсбруке. Два немецких профессора, Хруца и Вальднер, сразу обжаловали это решение, объявив его незаконным и не имеющим правовой основы. Но они не учли, что у опытного Паччиони были отменное знание истории законодательства и свой туз в рукаве – прецедент 1878 года, когда уже был принят закон о правомочности итальянских диссертаций. Министерство культуры и образования Цислейтании подтвердило правоту Паччиони, но университетский совет, собравшийся в январе 1901 года, вновь обжаловал это решение, представив три аргумента:

во-первых, несколько членов совета проголосовали против;

во-вторых, из формулировки закона 1878 года неясно, идет ли речь просто об итальянской диссертации или о диссертации на итальянском языке;

и, в-третьих, в случае допущения другого языка возникнет расхождение между экзаменами на немецком языке и диссертацией на итальянском.

Наконец, на ученом совете раздавались мнения, что стоит только разрешить итальянский на юридическом факультете, как того же потребуют медицинская школа, гуманитарные факультеты, а потом и начальная школа, и это станет полным развалом государственного образования. Зашла речь и об опасности националистических столкновений в городе и за его пределами.

Министр культуры и образования Вильгельм фон Хартель[153], человек либеральных взглядов, выразил оппозиционную по отношению к совету точку зрения. Он объявил решение ученого совета исключительно его субъективным мнением и подтвердил решение центра о защите итальянского преподавания и профессуры. После этого итальянец Менестрина был возвращен на кафедру и признан в качестве лектора[154].

Именно это воодушевило студенческую ассоциацию Трентино. Она ускорила подготовку итальянского юридического факультета в Инсбруке и запросила разработку финансовой базы факультета для оплаты педагогов и выплаты стипендий[155].

Де Гаспери в это время несколько сближается в своих взглядах с радикальным Баттисти, утверждая, что национальная, народная идея нужна итальянцам, а университеты всегда становились «le fucine ove si idearono e si produssero i grandi rivolgimenti intellettuali dei popoli»[156] («кузницей, где ковались и обретали форму интеллектуальные идеи всенародной революции»).

Председательствуя на собрании «Ассоциации студентов Трентино» в 1902 году, он говорил о «конкурентоспособном итальянском университете, опирающемся на традиции великих предков», «гораздо более древних, нежели немцы или славяне»[157].

Де Гаспери даже защищает атеистические воззрения социалистов от нападок католического сообщества. Это был единственный момент, когда взгляды непримиримых оппонентов в итальянском лагере сошлись, и противником итальянцев была только немецкая сторона.

Здесь на сцену впервые выходит еще один участник событий – уроженец Инсбрука, член Имперского Совета и немецкий депутат парламента от Тироля Эдуард Эрлер – адвокат, политик, националист и вице-мэр родного города.

Эдуард Эрлер родился 25 сентября 1861 года в Инсбруке, и с этим городом был связан весь его жизненный путь. Он учился в реальной школе, потом в гимназии и в Инсбрукском университете, стал юристом и получил адвокатскую практику, к которой вернется после многолетней политической и административной деятельности. Юридическая уравновешенность и проницательный ум сделали его заметным членом местного общества, и вскоре он стал членом провинциального национального собрания и заметным политиком Тироля, прикоммандированным в 1901 году к Императорскому Совету. Но немалую роль в его административной карьере сыграл и бунтарский националистический дух, близкий «младотирольцам» – немецкой культурной элите края. Эрлер, этот «ирредентист» пангерманского образца, основал националистическую Народную партию и стал издавать газету «Tiroler Tagblatt» («Тирольский дневной листок»), чтобы увеличить круг своего влияния.

Вся эта бурная политическая и общественная деятельность значительно разнообразила, но и усложнила жизнь Эрлера, который теперь, наподобие гонца, беспрерывно курсировал между Тиролем и Веной с докладами и поручениями. Сорок три года – прекрасный цветущий возраст для политика.

Доктору Эрлеру даже удалось гармонично соединить свои радикальные настроения с муниципальной деятельностью: одно не мешало другому. Но была у него одна слабость, делавшая его эмоциональным и неуравновешенным человеком, – любовь к искусству.

Опасность конфликта не на шутку беспокоила депутата Эрлера. Пользуясь своими полномочиями, он напрямую обратился к медлительному министру образования с вопросом: собирается ли тот предложить согласованное разделение университета Инсбрука и как это будет юридически оформлено? Вполне логичный шаг для политика и законника, если учесть, что до сих пор высказывались одни лишь мнения, но не конкретные, юридически оформленные предложения. Министр-либерал продолжал размышлять, и четкого ответа на свой вопрос Эрлер не получил. Отчасти это напоминает давно прижившийся в монархии Габсбургов метод «двойной стратегии» – готовность идти на мелкие уступки, но никогда не касаться главного. Очевидно, Хартель полагал, что это временные трудности и все разрешится само собой. А может быть, его гораздо больше занимала его собственная репутация либерала и новатора. Поэтому, вдохновенно разрабатывая законы о женском образовании, он совершенно упустил из виду молодых разгневанных мужчин в центре Инсбрука.

* * *

А немецкие националисты столицы Тироля даром времени не теряли. Они решили созвать в конце октября 1901 года совещание своих представителей и настаивать на закрытии лекций Франческо Менестрины.

Ученый совет был поставлен в известность о предстоящих беспорядках, но не принял мер. С 29 по 31 октября лекции итальянского профессора срывались бойкотом – националистически настроенные немецкие студенты свистели и барабанили по столам. Итальянская часть зала ответила на это дружным пением итальянского гимна.

Попытки ректора Мирбаха[158] и профессора Демелиуса[159]повлиять на протестующих и навести порядок на лекциях успеха не имели. Лекцию профессора Паччиони тоже сорвали, и он покинул зал под крики студентов.

Волна демонстраций и беспорядков докатилась до столицы Цислейтании. В Вене на митинг солидарности собрались около трехсот итальянских студентов. Католическая ассоциация немецких студентов пока не вмешивалась, но написала президенту письмо, в котором высказала свое несогласие с нестабильным положением в городе[160].

Тем временем барон Мирбах по состоянию здоровья уходит с поста ректора, и его место занимает доктор минералогии Алоис Катрейн[161].

Катрейн начал свою деятельность с того, что попросил профессора Менестрину временно отказаться от лекций, а потом переложил всю ответственность на Министерство образования и запросил у него дальнейших инструкций. Из министерства последовала недовольная отповедь с обвинениями ученого совета в пассивности и неспособности прекратить беспорядки в Инсбруке, о которых совету было известно заранее. По резолюции министерства ученый совет университета обязан был продолжать учебный процесс при любых обстоятельствах. Министерство во главе с Хартелем, сидя в центре, вело себя так, как будто речь в Тироле шла о какой-то паре уличных хулиганов.

Ученый совет обратился к студентам с призывом сохранять порядок. Но уже в ноябре полсотни итальянских студентов отправились на инаугурацию ректора Катрейна, чтобы потребовать возвращения Менестрины. К ним присоединились около двухсот итальянских рабочих. Жандармерия в это шествие не вмешивалась, но никаких крупных стычек тогда не последовало. Позднее к трентинским итальянцам присоединились итальянцы из Граца и Вены, и в ноябре продолжились демонстрации, закончившиеся арестом одиннадцати человек, двое из которых были из Инсбрука. У демонстрантов изъяли немногочисленное оружие – пару револьверов, стилеты и кастеты.

При этом министр образования Хартель, обвиняя ученый совет в нерешительности, по-прежнему не предпринимал никаких действий и отвечал на все запросы расплывчато и уклончиво. В частности 7 ноября он высказал предположение, что открытие итальянского университета права решило бы проблему межнационального конфликта. Но собравшийся 12 ноября 1901 года совет немецких студентов (во главе с профессорами Карлом Райтлехнером[162], Виктором Доллмайером[163], а также докторами медицины Финком и Лобом от общества «AV Brixia») выслушал ряд сообщений бескомпромиссного характера. Тема заседания была сформулирована однозначно – «Немецкое либеральное сообщество студентов в решительной борьбе с разделением университета Инсбрука».

Выдвигались следующие требования:

защита работ в университете Инсбрука должна проводиться без участия итальянских преподавателей;

итальянские преподаватели не должны проводить тестирование немецких студентов;

к немецкому языку должно проявлять уважение как к официальному языку университета.

Студенческий совет выразил надежду, что ученый совет согласится с этими требованиями, а потом перешел к угрозам по отношению к итальянским демонстрантам[164].

За этим немедленно последовало совещание итальянских студентов. Оно состоялось 14 ноября. Итальянцы приняли и представили ректору Катрейну свои тезисы:

равные права для всех слушателей и мирное сосуществование;

равные права для итальянских преподавателей должны соблюдаться до создания университета в Триесте;

итальянский язык получает статус переговорного на экзаменах и при общении с правлением университета;

все сертификаты итальянским слушателям выдаются на этом языке[165].

Министерство образования потребовало от руководства университета возвращения профессора Менестрины к преподаванию, и 15 ноября он прочитал первую лекцию в относительно спокойной обстановке, но лишь потому, что главные столкновения студентов перекинулись в Вену. Там итальянцев поддержали еще и словаки.

В ноябрьском докладе министру Хартелю тирольский губернатор, верный слуга империи граф Франц фон Мервельт[166]писал: «Цель, которой добиваются итальянские ирредентисты и их социалистические сторонники, абсолютно ясна. Они хотят вызвать провокацию своими непомерными требованиями. И все это ради того, чтобы мирное сосуществование немецких и итальянских студентов в местном университете, которое только что было достигнуто неимоверным трудом, стало невозможно. Следовательно, решение Вашего Превосходительства об открытии итальянских университетов на их земле очень своевременно»[167].

* * *

Но и впоследствии ни ученый совет, настроенный на мнение немецких студентов-националистов, ни Министерство образования, продолжавшее линию пассивного непротивления, не смогли прийти ни к какому решению. Наконец совет предложил создание отдельного юридического факультета, не входящего в систему университета и находящегося на другой территории, но министерство отказалось под предлогом отсутствия финансовой базы и места для его расположения.

По всей видимости, министерству больше пришлось бы по душе пресловутое разделение обучения на самой территории университета, определяемое интересным политологическим термином «Utraquisierung», обозначающим «размежевание», «разделение» и вошедшим в обиход именно из-за национального вопроса. Такое отношение власти к серьезным общественным проблемам объяснялось исключительной близорукостью либерально настроенных и бюрократизированных венских чиновников, нечасто заглядывавших в далекий Тироль и, очевидно, считавших его экзотической горной деревней с благодушными крестьянками в вышитых костюмах и бородатым Андреасом Хофером на постаменте.