Читать книгу О, мой принц! - Мариэлла Вайз - Страница 6

Элеонора.

Гальяна привела меня в маленькую уютненькую комнатку, где и выдала закрытую тёмненькую кофту, примерно такую же, как у неё, и, ёлки-палки, юбку с дурацким кринолином, в которой уже я стала напоминать какой-то колобок. Вид кошмарный, конечно.

Вообще Гальяна тарахтела без умолку, всё время что-то спрашивала и сама же и отвечала. В итоге я про себя узнала много нового. Оказывается, меня выписала сюда её сиятельство для своей невестки, коя вот-вот должна разродиться. А я должна за ребёночком смотреть, поскольку выросла-то я, оказывается, в некой обители для нянь.

Прикольно. Конечно, после психов смотреть за ребёнком это что-то вроде повышения по карьерной лестнице. Однако представить себя в роли прислуги как-то не айс. Не о том ты думаешь, Эли, не о том. Тебе тут обустроиться как-то надо, а уж потом о роли своей думать.

– Слушай, Гальяна, – попыталась я вставить хоть слово, -а поесть здесь где?

– Какой поесть, Эли! – возмутилась моя новая подружка, – нам к её светлости бечь надо, а не есть, что ты! Вот, на-ко, одевай чепец и побегли, нам ещё водицы взять. Чудная ты всё же, Эли, и нижняя одёжа у тебя чудная, распутная какая-то. Что же у вас тама, в обители этой, старухи совсем окопытились?

А вот это не поняла от слова совсем. Как это, моя юбка, вообще-то в пол, и моя футболка с рукавом три четверти и вырезом чуть ли не под горло перекочевали вдруг в нижнюю одёжу, да ещё и получили звание распутных? Три раза ха-ха. Видела бы Гальянка, как наши девчонки по универу, по общественному, кстати, месту, ходят, её бы вообще Кондратий хватил.

Тем временем Гальяна, полная праведного возмущения по поводу нравов, царящих в неизвестной мне обители, притащила меня за водицей в большое светлое помещение, где эта самая водица свободно и непрерывно льётся нехилыми такими струйками из светящихся отверстий, расположенных в зеркальной узорчатой стене, пропадая затем в дырчатом голубеньком каменном полу.

Гальяна моментом набирает два ведёрка, над одним из которых тонкими струйками поднимается пар. Сунув мне ведёрко с ледяной, судя по холоднющей ручке, водицей, Гальяна деловито повлекла меня вглубь замка.

Уж не знаю, чем руководствовался архитектор этого монументального сооружения, но без бутылки тут, как говорится, не разберёшь. Какие-то как нарочно запутанные коридоры, куча боковых ходов, в которые целеустремлённая Гальянка резко сворачивает, грозя плеснуть кипяточком мне на ноги.

Наконец мы вваливаемся в, иначе и не скажешь, светёлку. Такое светлое и радостное помещение. Стены цвета сливок, полы из чистого жёлтого дерева, что-то типа паркета, только очень крупного. Панорамные окна, светлые летящие шторы. В комнате так жарко натоплено, что окна приоткрыты, слышен щебет птиц, шорох ветвей. В общем, классно.

Вот только происходит здесь что-то совсем не классное. На громадной кровати посреди комнаты в отрубоне лежит явно беременная на сносях тетка или девка, возраст непонятен. Две бабки суетятся вокруг неё и явно желают вернуть беременную в сознание, но делают это как-то слишком деликатно, слегка дергают её за руки, говорят ей что-то почтительно.

Таак… Судя по тому, что кровать под тёткой мокрая, да ещё и в крови, процесс пошёл и пошёл не очень. Бабки, похоже, пребывают в отчаянии, возносят молитвы Создателю и, похоже, страшно боятся лежащую на кровати.

Да ёканый же ты бабай! Баба же сейчас коньки откинет с ребёнком вместе, о чем бабки думают-то?! Я подлетаю к несчастной беременной, опрокидываю на неё своё ведёрко с леденющей водицей, радуясь избавлению от тяжести, и с размаху хлещу дуру по мордам. Баба вскидывается, открывает затуманенные болью глаза и с возмущением! пялится на меня.

– Тужься, дура, тужься! – ору я.

Тут уже и бабки встрепенулись, вышли из ступора и весьма умело начали нажимать бабе на живот…

Раздается слабенький крик, суета уже радостная, мы с Гальянкой намешали тёплую водичку, бабки намывают ребёночка. Это девочка, вся сморщенная, синюшного цвета. Конечно, с таким деликатным родовспоможением хорошо, что вообще родилась. Роженица опять в отрубоне, но это, похоже, уже мало кого волнует, видимо, приоритет в этом мире отдан исключительно потомству.

Только сейчас обращаю внимание на лежащий в углу грязноватый кулёк, из которого периодически раздается еле слышный писк. Одновременно со мной заполошно вскидывается одна из бабок.

– Батюшки! – голосит бабка. – Про дитё-то и позабыла! Оно тут сопрело совсем в тулупе-то да в жаре-то!

Бабка выпрастывает из кучи тряпок ребёночка примерно в том же состоянии, что и появившаяся на свет только что девчулька.

– Не поняла, тут двойня, что ли? – удивляюсь я.

– Понятно, двойня, милостью Создателя, – удивляется моей непонятливости Гальянка, осторожненько принимает ребёночка из рук бормочущей что-то бабки. Мы вместе моем почему-то грязноватенькую девочку, и когда только успела так капитально записаться, заворачиваем в беленькую мягкую пелёночку, коих здесь приготовлена куча.

Берем каждая по ребёночку, любуемся крохотными личиками, кружимся с ними, смеёмся от облегчения, с сожалением укладываем в добротную просторную колыбельку. Вот ещё хочется понянькаться с такими кукляшками.

Да и кому бы не захотелось таких лапочек понянчить? Девчушки уже положены в колыбельку, глазки обе закрыли, разморило, видно, от горячей-то водички. От умилённого созерцания кукляшек нас с Гальяной вдруг отвлёк вопль одной из бабок.

– Девки! – орёт бабка. – Вы пошто дитёв-то вместе положили?!

Мы с Гальяной недоуменно переглянулись. Ну а куда, интересно, класть, если колыбелька одна? Тем более, в такую колыбельку ещё парочка влезет. Шикарная такая колыбелька, просто королевская.

– Да чё такое, баб Глафир, ты чего шумишь-то? Кормить дитёв-то надоть, – рассудительно вступила в разговор Гальянка.

– Дитё одно не графское! – заорала бабка. – А какое не графское, как таперича узнать-то?!

Вторая бабка истово крестилась и о чём-то просила Создателя, мы с Гальяной мало что понимали, кроме того, что детей накормить бы надо, а бабки в неадеквате.

– Эли, не знаю, чё с бабушкой Глафирой, я за молоком сбегаю, а ты тута побудь, – Гальянка унеслась, а я попыталась достучаться до впавшей в странность бабки.

Однако бабка упорно несла какую-то чушь про какой-то труп. В общем, типичная реакция на пережитый шок. Потому что как я поняла, если бы тётка не разродилась, то обеим бабкам точно был бы кирдык. Вторая бабуля тем временем занялась всё-таки бывшей роженицей. Та пришла в себя и взирала на всех нас огромными глазами цвета топлёного меда.

– Мой сын, – прошептала новоявленная мать.

– Дочки у Вас, мамаша, дочки, сразу две! – очень я люблю людей радовать.

Сзади меня раздаётся грохот. Да ёлки-палки, что ж здесь все слабые-то такие, а? Теперь бабуля Глафира без чувств откинулась. Бабка, обтиравшая мамашу, дернулась было помочь, но была остановлена властным окриком последней: "Куда, Марьинила, после".

– Простите, ваша светлость, – бабка, как выяснилось, Марьинила, быстро поклонившись, продолжила протирать влажной тряпкой телеса светлости.

Да, блин, и что это за дела-то?

Не, ну серьезно, не поняла, что это за кошёлка драная? Бабуля Глафира и так, вообще-то, никакая, ей лет уже, наверное, сто. А эта молодая здоровая кобыла, и не оторвись от неё, надо же, тварюка какая, а. Я метнулась к поверженной бабуле, плеснув водицей, собралась было уже приступить к искусственному дыханию, но слава, как здесь говорят, Создателю, обошлось. Бабуля вскинулась, заморгала.

– Это что за отроковица? – вдруг вопросила кошёлка.

Оу, она меня и не помнит, надо же, роды всё же стресс большой.

– Дайте дочек, – продолжала сотрясать воздух недавняя роженица.

Крайне радостные бабульки наперегонки кинулись выполнять. Вообще, такое впечатление, что бабки как-то прямо в эйфорию впали, как будто сами родили. Примчалась Гальянка с кувшином молока и двумя крохотными бутылочками с намотанными на них беленькими тряпочками, что-то типа сосок.

– Подожди, Гальян, а на фига им молоко-то это, – дошло до меня, – им же сейчас титьку сунуть, да и все дела.

– Да что ты, благородным нельзя, на это кормилицы прибудуть поутру.

– Как нельзя-то, малышки смотри, синие какие, им сейчас точно титька нужна, а то помрут ещё, – для острастки добавила я.

– Упаси, Создатель, ведь и правда, в чём души-то у них держатся, – поддержали меня обе бабки.

– Ваша светлость, – кланяясь, Марьинила уже подкладывала малышек к груди их мамаши, – извольте покормить разок деток, уж больно слабенькие оне, их сиятельство осерчает, ежели помрут-то.

Не знаю уж, какой довод подействовал, но её светлость всё же позволила бабулькам приложить к каждой груди по малышке. Те будто только того и ждали, захлюпали своими ротиками, будто век не ели, носики свои сморщили, порозовели, мамашка их разулыбалась, на дочек глядя, да и все мы с облегчением вздохнули. Всё же так приятно, когда всё путём…