Читать книгу Любовь взаймы - Марина Бонд - Страница 5

Кофе. Как же хочется кофе! Настоящего, молотого, густого и насыщенного, а не эту растворимую парашу! Она долго бродила по закоулкам здания, слонялась по коридорам, заглядывала во все комнаты. Мелькнула мысль о побеге, даже сунулась к выходу, но, увидев во дворе всю шайку головорезов в полном составе, тут же скрылась из вида, чтоб ее не спалили. Поискала другие выходы – все заперто. Черт! Еще решетки на каждом окне – не выбраться. Даа… засада. Все думала и думала… о том, что же будет дальше с ней – оставят ли ее в живых или бросят с камнем на шее в реку (или как там у них все делается). Если отдаст Богу душу, то и голову ломать не над чем. Если нет, будут ли ее пасти, чтобы не растрепалась, кому не следует обо всех, кого здесь увидела. Эти клиентки от нее откажутся – к гадалке не ходи. Стоит ли искать новых или лучше вообще сменить место жительства, вернуться на малую родину? И чем больше думала, тем сильнее склонялась к мысли, что ее все-таки убьют. Как ни прискорбно это осознавать, но здесь, в этом городе, она, в сущности, никому и не нужна. И винить в этом некого, кроме самой себя. Она сама уехала, никто ее не выгонял. Хотела полной свободы и независимости – получите, распишитесь. Такое отчаяние на нее накатило, хоть волком вой! Рано ей умирать! Двадцать пять… ну, почти – не возраст для смерти! Еще не все в жизни повидала, далеко не везде побывала!.. Такая сумятица творилась в голове.

В одной из комнат обнаружился душ. Надо же! Долго пропускала воду, чтобы темный ржавый цвет сменился на более-менее прозрачный. Еще и трубы так шумели, гремели и вибрировали, что в какой-то момент показалось, что их просто разорвет от перенапряга. Ясно, что этим удобством давно не пользовались. Нисколько не думая о последствиях, она разделась и встала под теплые струи воды, предварительно убедившись в наличии таковых. Такие мелочи, как отсутствие полотенца или сменного белья ее не колышили. Она надеялась, что вода прогонит чувство надрыва и холодного страха. Долго стояла под душем, даже всплакнула, жалея себя. Полегчало. Кое-как обсохла, смахнув капли воды с тела и оделась. Нестерпимая нужда в кофе повела ее обратно в холл. К счастью, он был пуст. В туалете набрала воды в чайник, поставила его на подставку кипятиться, сама полезла обследовать содержимое шкафчиков в поисках кружки или чего-то в этом роде – накануне как-то не до того было.

– О-па! Какие люди и без охраны! – ввалился в зал Дима с приветственной речью. Злата аж подпрыгнула от неожиданности и резко развернулась к ним. Это ж надо было так глубоко увязнуть в своих невеселый думах, что даже не слышала их приближение. Входило четверо: Ауди с Серым и двое «новеньких». Снова этот недобрый взгляд изучающих темных глаз, от которых чувство холода разливалось по всему телу. – Чёй-то ты делаешь? Кофеёк, судя по запаху. И как он у нас тут?

– Паршивый, – передернула плечами Злата, хотела равнодушно, а вышло как-то нервно. Оно и понятно – не напиток, а вода подкрашенная. А запах все равно есть, когда она кипятком залила смесь кофе и сахара в своей кружке.

– Ну, какой есть. Давай-ка и на нас сваргань, – она удивленно подняла брови, глянув на него. – Тебе ж не сложно, – подмигнул он. Вот все-таки Дима умел расположить к себе собеседника. Хочешь, не хочешь, а разговорит даже немого. И не так страшно, когда он рядом. Создается иллюзия защищенности и безопасности. Она хмыкнула, но отвернувшись, стала шебуршить в ящичках, доставая еще кружки. Он тем временем развалился за столом, который достал из общей кучи Серый, и завел с ней нехитрую беседу:

– Ну, рассказывай, как живешь, что нового? Почему из «Z» ушла? Нравилось же танцевать, сама говорила, да и видно было, что по кайфу тебе это.

– Танцевать любила, раздеваться – нет, – она взяла себя в руки, и голос звучал ровно.

– И это было видно! – прыснул Дима, – но без этого никуда. Кому нужны простые пляски? Всем бы чего побольше урвать, – подмигнул он уже Серому. – А в фитнес как угораздило?

– Так ведь я больше и не умею ничего, – с грустной улыбкой поделилась Злата.

– Та ладно? Не прибедняйся уж! Чай не обделил Бог мозгами, да и посмотреть есть на что. Замуж бы вышла. Или вышла? – она покачала головой. – А чего так?

– Не каждый захочет видеть в своей семье танцовщицу, пусть и в прошлом, это как клеймо. На всю жизнь, – она наконец-то посмотрела в его сторону.

– Да не заливай мне! Чё я не знаю, как девчонки ваши замуж выскакивали да детей рожали?

– А потом разводились и возвращались, чтоб как-то жить. Тебе ли об этом напоминать? – она вновь вернулась к своей незатейливой обязанности бариста.

– Опять двадцать пять! Сколько можно мусолить? Ну, облажался чутка, ну, залетела девка. Так я ж на аборт дал денег! А не стала делать, так это ее решение.

– Не мое это дело. И не мне тебя укорять, Дима, – поставила перед ними кружки с пойлом, сахар и пошла.

– Ты куда это? А с нами посидеть? Речами сладкими ублажить? – театрально удивился Дима. Злата обернулась, мило улыбнулась, а взгляд лукавый:

– Обойдешься!

Дима расхохотался громко так, от души:

– Ну, ты глянь! Дерзости у малявки хоть отбавляй!

– Закончил любезничать? – смерил глазами его Тарас, и все мигом настроились на серьезный лад вести переговоры и улаживать переделку, в которую оказались втянуты.

* * *

Наконец-то все разошлись. Было уже далеко за полночь, когда шлифовали последние мелочи. Как же он устал. Тарас прижал глаза пальцами. Даааа… не простой вышел базар. Ауди как просек, что не сканает его «гениальный» план с шантажом, так взбеленился. И забыл, что под Бульбой ходит, огрызаться стал. Был момент – за пушки похватались. Но вырулил Бульба, все уладил, обставил так, что тот не в накладе остался. Теперь еще с Волхонским предстояло все утрясти. Махом тяпнул еще стопку водки. На четверых три бутылки раздавили. С той скудной закусью, что удалось раздобыть Макару, и этого не мало. Сидел один за столом. Шмалили весь вечер, не продохнуть теперь. Перед ним «ёжик» из окурков в каком-то захудалом не то блюдце, не то хрен пойми в чем. Жалкие треснутые светильники горели по периметру зала через один, а где и реже. И это типа основной свет. Все. Другого нет. Макар уехал с парнями. От Диминых недоносков тоже избавились. Где Ауди их вообще откопал – ни мозгов, ни смекалки. Мясо одно. Таких только в расход и пускать. И Трасу ехать надо. Ща бы телочку да в баньку с ней – расслабиться по всей форме. Давно уже так не кайфовал. Замотался вконец за последнее время со всеми этими «переделами имущества». Сжал переносицу пальцами, закрыв глаза. Бля! Какая на хрен телка? Ему б до дома добраться и не уснут на ходу.

Что-то щелкнуло, и в тот же миг над сценой загорелся красный свет. Тускло так, видать не обошлось без толстого слоя пыли на лампах. Откуда-то из мрака за сценой появилась эта… как ее… с Ауди терлась? Ее-то какой леший сюда притащил? Она и не засекла его, вроде. Вон, копошится чего-то, ковыряется там. Еще днем, когда танцевала, он не особо разглядывал ее. Да что там – он вообще ее не замечал, соображая о своем. Потом, когда кофе им готовила (громко сказано, конечно), уже рассмотрел ее. Худая, это сразу в глаза бросилось. Не щепка, ясное дело, есть округлости в нужных местах. Но в его вкусе чуть поупитаннее. Волосы длинные, тогда мокрыми сосулями свисали по спине, вода с них капала. Сейчас забраны в хвост, обычный, «конский». И видно, что свои – не крашеные там, не приляпанные к своим чужие. Как тока девки щас не изощряются! На иную глянешь, там из своего на голове разве что кожа осталась. Ну, может и не все. Он-то знается если только с марухами корешей да центровыми шкурами. Там у них это за здрасьте. И глазюки у этой офигенно большие, такие синие-синие. Он улыбнулся уголками губ, вспомнив, как один корефан ему талдычил, что биксы с огромными глазами лучше всех сосут. Интересно, чего приперлась?

Злате не спалось. Нет, чтоб как вчера вырубиться и все. Сейчас же нервное возбуждение даже глаз не давало сомкнуть. Ворочалась с боку на бок, все кости отлежала. Нет, так дело не пойдет! Одно мученье! Да еще танец этот… только сейчас ее накрыло: как же она истосковалась по танцам! Все тело будто оживало у шеста, возрождалось, возвращалось к жизни! И тут ее посетила шальная мысль: не пойти ли сейчас потанцевать? Все наверняка уже спят или разъехались. Да даже и увидят ее, терять все равно нечего. Решено! Глянула на свои легинсы, и оторвала штанины, укоротив под короткие шорты. Если уж получать удовольствие от танца, то сполна, выполняя все сложные трюки и захваты, используя всю свою гибкость и растяжку, и чтоб никакие лишние тряпки не мешали.

В темноте на ощупь прокралась в зал. Спать улеглась в какой-то комнатушке, вчера вместе с девочками, сегодня те подыскали себе другое местечко. Чай, не царское это дело – спать с танцовщицей. Да, на здоровье. Включила рубильник, который приметила еще днем. Очень уж он походил на тот, что был в «Z» и которым включали подсветку сцены, как ей однажды показали. Вдруг сработает? С душем ведь получилось. С натужным щелчком включился красный, как обнаружился, свет, когда она взошла на помост. И чуть не закашлялась – так смачно было накурено! Ну, не все коту масленица. Вытяжка, видно, накрылась. Еще здесь горел свет по периметру, но так смутно, что не сразу и различишь. Подошла к музыкальному проигрывателю, включила, и вставила неразлучную флешку, на которой помимо тренировочных треков были еще и любимые, для души.

Щелчок зажигалки прозвучал как выстрел в гробовой тишине зала.

– Чё здесь забыла? – прикурив сигарету, спросил «вожак», не глядя в ее сторону. Голос грубый, сиплый, прокуренный. И какой-то негармоничный, неслитный что ли… Слона-то она и не приметила. Дела…Он сидел боком к ней, уперев локти в стол. Судя по пустым бутылкам водки да початой перед ним, трезвым его точно не назовешь.

– Ничего, – надо отвечать четко, только на заданный вопрос – золотое правило, которое она уяснила, общаясь с подвыпившими «гостями».

– Зачем пришла тогда? – не унимался тот.

– Так, – выдавила из себя, неопределенно пожав плечами. Он со всей дури ударил ладонью по столу. Хлопок вышел такой, что лавина сошла бы:

– Дебила во мне увидела?!? – проревел он, повернувшись к ней. Дикий страх сковал ее тело от его устрашающего взгляда. Только и хватило сил мотнуть головой и тихо проронить: «потанцевать хотела». Он как-то так сразу весь расслабился, словно обмяк. Повернувшись к столу, неопределенно махнул рукой, мол, пляши.

– Без свидетелей, – и откуда смелость взялась?

– А ты представь, что меня здесь нет, – снова уставился куда-то перед собой. Может совсем допился, что с бутылкой беседы ведет? Одно она поняла совершенно точно – так просто он не позволит ей сейчас уйти, вздумай она так поступить. Терять уже нечего, напомнила себе. Включила музыку, не так громко, как хотелось бы, и начала танцевать. Сейчас проще: и света почти нет, не то, что днем, когда из окон лился яркий, дневной; и зрителей – пьяный тип, которому нет до нее никакого дела, не считается.

Музыка что надо. Прям за душу берет. Не зеленые сопли современной попсы. Матерая, настоявшаяся, проверенная временем. Старый добрый рок. Без всяких обработок и миксовок, рок баллады во всем своем первозданном великолепии. То, что доктор прописал. Коли не оттянуться ему с «ласточкой», так хоть достойной музыкой насладится.

Время идет. Он нет нет да и палит в ее сторону. А та не замечает – увлеклась, вошла во вкус, что называется. Он всем корпусом, вместе со стулом, развернулся к ней и залип. Только сейчас он действительно увидел ее, насколько пропорционально ее тело, и не худая она, а довольно жилистая. Еще бы! Удерживать свой вес на одной руке или ноге сил немало надо. И, несмотря на скрытую силу и мощь ее стройного тела, двигалась она на удивление пластично, легко и грациозно. То как кошка ластилась вокруг шеста. То двигалась резко и импульсивно. Резинка с волос давно слетела, и они рассыпались густым веером. Хлестко разбивались о спину после резкого взмаха головой или, наоборот, нежно и ласково касались ее лица, плеч. Руки плавными изящными движениями убаюкивали, усыпляли бдительность. Невероятно пластичный стан поражал своей несгибаемой силой и уступчивой мягкостью одновременно. Все движения вымерены, никаких дерганных, лишних, суетливых. В то же время раскрепощено и свободно скользила в танце. Тело полностью подчинилось музыке, то разгораясь, то затихая. А ноги – это совершенство! Длинные, стройные, со всеми выпуклостями и впадинками. Казалось, видна каждая напряженная мышца, натянутая жилка. Скудные тени от неяркого света вырисовывали рельефное очертание ее поразительно красивых ног. При столь хреновом освещении разглядеть все мелочи было нереально, но с воображением у него порядок. Потому, что не смог увидеть, он додумывал.

Откинулся на спинку стула, та жалобно скрипнула, как бы тот не развалился совсем, и прикрыл глаза. Фантазия и правда работает исправно: представил, как эти ладные ноги обвились вокруг его пояса также сильно и крепко, как только что вокруг шеста. Как руки гладят его плечи, скользят по животу, ниже, приникают под ремень джинсов. Ему до боли в паху захотелось взять ее, сделать своей женщиной: почувствовать, как ее волосы будут скользить по его голому животу, узнать вкус ее языка у себя во рту, подмять под себя и излиться в нее глубоко-глубоко. В его представлении секс – это не что-то возвышенное и романтичное. Секс – это потно и горячо. Дай волю, он бы устроил жаркую скачку. А, собственно, кто мешает?

Он открыл глаза, и дыхание сперло аж где-то в районе солнечного сплетения. Что она творит? Так ведь нельзя! Не даром говорят, танец – это вертикальное исполнение горизонтальных желаний. Она же занимается любовью с шестом, с полом, да даже с воздухом вокруг себя! И не вульгарно, а чувственно так, пылко и страстно. Не, он, разумеется, и раньше видел, как стрип танцуют. Только не возбуждался так даже при полном обнажении танцовщиц.

Восхитительное совмещение роскошной музыки и сексапильного танца напоминает сочетание выдержанного виски и отменной сигары – терпко, не каждый вникнет, оттого бесценно и доступно лишь избранным.

Очередная композиция закончилась. Заиграла следующая, и она хотела было продолжить танец, как он оборвал ее:

– Стоять! – Она послушно замерла и повернулась к нему.

– Сюда иди, – поднял руку и поманил к себе. Злата робко стекла со сцены и несмело подошла к нему на дрожащих ногах. Непонятно чего больше – дикого страха перед ним или приятной усталости от только что полученной нагрузки. Полумрак сглатывал все ненужное, отвлекающее, и она видела только его глаза – опасные, напряженные, пристально следящие за ней. Остановилась в метре от него, дыхание сбивчивое, глаза распахнуты.

– Ближе, – скомандовал он. Подошла еще на шаг. Он смотрел на нее снизу вверх, развалившись на стуле, казалось бы, в расслабленной позе. Потом опустил глаза на свою ширинку и снова поднял не нее. Распоследний тупица, и то понял бы значение этого взгляда! Вот чёрт! И этот туда же! Какие только изощренные увертки она не выдумывала, чтобы избежать оказания дополнительных интимных услуг, когда работала в «Z», которые не то чтобы поощрялись, но и не возбранялись. Порой спускала на игнор прозрачные намеки «гостей», или впаривала взамен себя другую девочку, или зачесывала какую-то несусветную чушь, потому как прямо отказывать гостям запрещалось, или плела еще какую несуразицу. Что угодно, лишь бы не это! Неужели все ее старания сводятся к тому, что ее хотят тупо трахнуть?!

Нечто упрямое и злое появилось в ее глазах, точно обида на весь мир за эту вопиющую несправедливость. Лихорадочно бухало сердце, но она нашла в себе силы, неотрывно глядя ему в глаза, медленно, протяжно повернуть голову из стороны в сторону.

Тарас изумленно поднял брови, удивляясь такому прямому неповиновению. Он в курсе, что стрипки не хуже чеканок горазды на любые шалости, лишь бы клиент башлял. Чай и эта не святая. Знамо где трудилась и, верно, не полы там мыла. Ну, цацкаться он не собирался. Да и настроение не то. Довела его до жара в штанах, вот пущай этот жар сама и унимает. Раздраженно вздохнул и, достав пистолет из джинсов со стороны спины, направил его на Злату. Взвел курок, так, чтоб не осталось сомнений в его намерениях. И еще раз, выразительно так, показал уже оружием, чего же он хочет от нее.

Второй день подряд на нее наводят ствол. Она-то думала, скучно живет. Как бы ни так! Злыми, колючими глазами полными боли посмотрела на него. Она шесть лет не позволяла ни одной твари переходить черту, и теперь не позволит! Хрен-то там! Все равно жить осталось недолго – в этом она уже не сомневалась.

Боль и оглушенность скрутили ее тело, но она постаралась с изяществом бывалой куртизанки наклониться к нему, не отводя глаз. Одну руку опустила на его колено, очень деликатно, стараясь унять дрожь. Ей самой с трудом верилось в то, что намеревалась сделать. Она превратилась в комок оголенных нервов и чуть не одернула вторую руку, которой коснулась его руки, с зажатым в ней оружием. В глазах пекло и в горле давило, но она твердо решила исход своей судьбы. Она всегда за себя решала. И теперь решит.

Тарас дурел от ее прикосновений. Разум терял от бездонного взгляда расширенных зрачков. От возбуждения, как хотелось бы думать ему, или от страха, что было ближе к истине. Мягкое касание ее пальчиков к его ноге возбудило еще сильнее. Сейчас она проберется ими выше, расстегнет джинсы и обхватит сначала рукой его возбужденную плоть, а потом и губами. У него перед глазами все поплыло от этой фантазии. Другой рукой, на кой-то хрен, обхватила его руку с пушкой. «Нет, девочка, обе руки опусти на пах, так сподручней будет». В ушах шумело, пульс зашкаливал. Не чайком с плюшками баловался – водка давала о себе знать.

Вдруг она притянула пистолет, который уже обхватила поверх руки Тараса к своему виску, нажимая на спусковой крючок. Не быстро, просто неожиданно. Его будто выдернуло из тумана блаженного предвкушения. Резко толкнул руку вперед, одновременно сопротивляясь своим пальцем. Громыхнул выстрел. Девчонка пошатнулась назад и чуть не рухнула, не поддержи ее вовремя Тарас, уже вскочивший на ноги. Реакция не подвела, весь дурман разом улетучился.

– Твою мать! Совсем ополоумела?!? – заорал он не своим голосом и вырвал из ее руки свою.

Злата таращилась на него со смесью адского ужаса и непонимания всего происходящего. А потом сообразила, что теряет сознание. Впервые в жизни она собиралась грохнуться в обморок! Или это смерть так приближается? Не так уж это и больно. Вот только не хотелось бы, чтобы перекошенное от ярости лицо этого засранца, было последним, что она увидит в своей жизни.