Читать книгу Восточный базар. Избранное - Марина Григорьевна Довгаль, Марина Довгаль - Страница 6

Жара. Кругом бескрайняя степь: ни деревца, никакой бы то захудалой крыши. Дальние в мареве горы не радует глаз. Довольно большая группа людей: кто на коне, кто на осле медленно ползет по пыльной дороге – это паломники, идущие в Мекку. Впереди, сзади, по бокам охрана, нанятая на общие деньги: дальний путь небезопасен: степи, горы пустыни, лежащие впереди, кишат враждебными племенами и разбойниками. Омар спешился: устал в седле: возраст дает о себе знать. Отстать он не боится: на километр растянулся, будто ручей, поток двигающихся людей и животных. Одно радует, скоро привал: это отдых, еда и желанный сон.

Возвращение было значительно радостнее. В каком бы селении не оказывался Омар, зеленая чалма на его голове говорила за него: «Я совершил хадж» и требовала к своему хозяину уважение и благоговение. Мекка, Мадина, Тайма, Сакака, Багдад, Дизфуль, Исфахан вставали перед ним в такой очередности и исчезали за спиной, когда приходило время. В каждом из перечисленных городов Омар задерживался на неопределенный срок: средств к существованию не было и приходилось их зарабатывать преподаванием в медресе или сельской школе. Благо, брали его охотно: человек совершивший хадж святой: он коснулся священного камня и впитал сияние, исходящее от гроба пророка. Но хадж не изменил Хайяма, наоборот, еще больше укрепил ученого в своей правоте. Мысли свои он уже никому не говорил: рубаи сложенные в то время говорили за него:

В родной Нишапур Хайям вернулся глубоким старцем. Здесь его никто не ждал. Он поселился в маленьком в две комнаты домике (возможно, его даже кто-то приютил) и брал частные уроки, обучая небогатых малолетних нишапурцев за мизерную плату, которую хватало на необходимое: масло для ламп, дрова на зиму и еду.

***

– Налей как всегда и кашу с рыбой. – Говорит Омар, влезая и усаживаясь на возвышение.

Помещение, в которое он вошел не блещет богатством и чистотой: голые стены с маслеными подтеками от прикрепленных к ним ламп и серой копотью, пол земляной недавно выметенный, несколько возвышений, одинаково застланных старенькой курпой, с подушками, накиданными поверх, и на каждом длинный столик для 8 или от силы 10 человек. Это питейный дом. Сюда заглядывают дервиши33, простолюдины, нищие и путники, у которых нет возможности остановиться в дорогом комфортном караван сарае. Здесь можно не только выпить вина, но и недорого перекусить ячменной кашей, жаренной рыбой или отваренной головой барана. Кухня находится в отдельном помещении, и приготовленную еду выносит дочь хозяина: девчушка лет восьми девяти. Саки (виночерпий) сидит в углу залы за отдельным столом, который занимают бурдюки с вином и поднос с глиняными пиалами. Посетителей не много: обеденное время не пришло.

– Пожалуйста, уважаемый, хаджа Омар Хайям. – говорит саки, подавая налитую доверху пиалу. Еду сейчас принесут.

Омар кивает головой и отпевает вина. Вино слегка горчит, но прохладная влага приятно освежает рот. Из дверей подсобки выбегает девочка с ляганом, где горкой лежит каша, рыба и хлеб.

– Спасибо, Бахруз. Да будут дни твоей жизни светлыми и радостными, – говорит Омар, кидает на стол монету, которую ловко подхватывает девочка.

Он одет в простой местами потертый халат, под халатом виднеется белая суконная рубаха, на голове небрежно накрученная чалма, седая борода давно нестриженной лопатой лежит на груди. Выпив вина, Хайям принимается за кашу: она рассыпчатая, масленая. Рыба напоследок. В помещение входят несколько человек здороваются в дверях громко и желают ниспосланного Аллахом благоденствия, усаживаются на возвышение, делают заказ и оглядывают комнату.

– Салам, мудрейший хаджа Омар, да продлит ваши дни Аллах. – Говорит один, узнав в старике Хайяма.

Хайям кивает в ответ. Он поглощен едой: нежное мясо тает во рту и приносит наслаждение. Покончив с рыбой Омар, откидывается на подушки. «Хорошо. Сытый человек совсем иначе воспринимает окружающий мир. Чувства притупляются все, кроме одного: удовольствия…».

Вошедшая только что компания пьет вино и, отрывая мясо с бараньей головы, закусывает. Захмелев, они громко говорят, размахивают руками. Саки смотрит в их сторону недовольно. Вскоре он теряет терпение и просит вести себя тише. На некоторое время гуляки утихомириваются, но забывшись, опять шумят. Омар, было, расслабился: его клонит ко сну, но громкий разговор не дает это сделать. Он хмурит седые косматые брови и произносит:

Вино враждует с пьяницей, а с трезвым дружит, право.

Немного пьем – лекарство в нем, а много пьем – отрава.

Не пейте неумеренно: вам будет вред безмерный,

А будем пить умеренно – вину и честь и слава!

Компания оглядывается на него.

– О мудрейший, извини. Почитай еще: мудры твои слова. – Говорит один из них.

– Хм, еще?

– А еще?

– Еще. Я все сказал, что хотел.

К их разговору прислушиваются другие присутствующие, число которых меняется: кто-то выходит, кто-то заходит.

– Для души почитай, мудрейший.

– Для души… – ворчит Хайям, но читает:

Одно четверостишие за другим читает Хайям. Глаза его поблескивают. Он доволен. Здесь он может говорить, что думает. Не надо претворяться и бояться. Все кто здесь находится такие же, как он бесправные и битые судьбой люди. Они внемлют каждому слову и благодарны.

– А про любовь можешь? – спрашивает кто-то ломающимся юношеским баском.

Омар смеется по-стариковски тихо. Делает большие глаза.

– И тебе надо про любовь? – спрашивает он, выискивая глазами заказчика. – Что ж можно и про любовь.

– У-у-у, это не про любовь. – Слышится в том же голосе разочарование.

– Как не про любовь. А про что же? – задает свой вопрос Хайям.

– Давай про настоящую любовь.

– Про настоящую…

– У-у-у. – опять звучит недовольство.

– Да вы привереды, как я посмотрю. – Омар улыбается одними глазами.

В дверях кухни стоит девчушка и наблюдает за происходящим. Саки занят делом. Торговля пошла бойкая: народ прибывает и прибывает.

– Дай поэту промочить горло, а потом мучай. – Доносится из прибывающей публики. Кто-то тут же тянет Хайяму пиалу.

– Нет, не надо, – отказывается тот и читает:

Слышится топот и довольный смех.

– Что, это про любовь? – говорит Хайям, глядя в толпу.

– Да, – нестройно отвечает публика.

– А это? – спрашивает опять Омар:

Присутствующие гудят, выражая, таким образом, восторг.

Толпа вмиг затихает. «Задумались или испугались? Ставший серьезным взгляд Хайяма мельком проходит по лицам. Пусть подумают, пусть. Кто еще им скажет правду», думает Хайям и продолжает:

– Все друзья, – говорит уставший Омар, а про себя думает, хорошего помаленьку, и поднимается уходить. Толпа не хочет его отпускать, но он непреклонен. Кто находится рядом, кидают за ворот рубахи проходящего Хайяма монеты. Омар отталкивает тянущиеся к нему руки.

– Что это вы надумали. Не надо. Несите домой, в семью. – Смущаясь, говорит он, пробиваясь к двери.

На улице солнцепек. Дорога пустынна: добрый хозяин осла не выведет в такую пору. Омар, заложив руки за спину, идет не торопясь к своему домику, огороженному дувалом34.

– Хаджа Омар, Ассаламу алейкум! – Кричит вышедший из своей лавки гончар и приветливо машет Омару рукой запачканной в глине.

– Ва-алейкум. – Отвечает Хайям.

– Взгляни, уважаемый, какой товар у меня сегодня. Хорошо заработал. Хочу поделиться с тобой, ведь здесь и твой труд есть. – Хайям удивляется, но проходит.

– Показывай, что здесь у тебя, – старик осматривает лавку.

– Вот взгляни. – Гончар протягивает кувшин.

Кувшин изящен. Тонкий носик и большая ручка изогнуты, словно руки танцующей красавицы, а по крутым ярко раскрашенным бокам, напоминающим женские бедра, нанесены арабской вязью слова. Омар читает:

– И что покупают?

– Нарасхват. Два таких же заказали с пиалами и хотят два с другим рубаи.

– Другим? Запиши.

Или это:

– Эти подойдут.

– Подойдут, благороднейший. Возьми, – говорит склонившись, гончар и протягивает золотой динар.

– О, дорого ценишь ты мои рубаи.

– Не я: купцы.

– Ладно, возьму. Не грех взять заработанное.

И не прощаясь пошел дальше. По дороге купил на вырученные деньги масла, кинул пару дирхемов нищему и, закрыв за собой калитку, вошел в свой сумрачный дом…