Читать книгу Июнь - Марина Кацуба - Страница 2

Июнь – святой, июнь летит легко воздушным шариком.

Никто-никто на чудеса его не покушается:

Ни облака, ни я, ни абрикоса косточка.

Из полотна закат вдруг стал полосочкой.

Вдруг стал гореть, стучать в груди: живое, алое.

Июнь – тротил, его случайно в миг взорвала я.

Солнце с ливнем в сменах посуточно,

Дети курят сиги у булочной.

Вечер – кислый, желтый лимон.

Где-то лес, озера и лодочки…

Шум несет толпу в винно-водочный…

А ты лежишь красивый… И мой.

Собиралась втайне я

Летом на свидание.

Сшила платье матушка

C бисером по краюшку.

Говорила: «Глупая,

Счастье не отпугивай.

О любимом не поют,

Люди позавидуют».

Вмиг мечты разрушились,

На войну мой суженый

По весне отправился,

Где уж тут до зависти.

А затем пришел июнь,

И над его могилою

Ветер клонит травушку,

Травушку-муравушку.

Собиралась втайне я

Летом на свидание,

Сшила платье матушка

С бисером по краюшку…

Я ее не слушалась,

Я ее не слушалась.

И погиб мой суженый.

И погиб мой суженый.

Летнее время кро́шится солнцем в мел.

В детстве мне нравились нитки для макраме,

Пестрые гладкие нитки. Но кто я теперь?

И от чего мне не страшно быть с тобой откровенной?

Что я успела соткать из своей суеты?

Я просыпаюсь, боясь, что день будет пустым.

И нет, мне не нужен ты. Мне нужен новый стимул,

Мой собственный – мне впритык.

В рост не пошла, уходила вразнос и в грязь.

Падала носом, пьяно, дурно смеясь.

И платья рвались. И с небом терялась связь.

И завтра мне тридцать. Но вся ли дурь улеглась?

Помню, отец говорил мне, что возраст – мудр.

В чем моя правда? В намеренном поиске мук?

Жизнь моя – шум, жажда последнего утра.

Но я знаю о чем пишу. Я не знаю – кому.

Необходимо быть принятым, выверить хит.

А это, прости меня, слишком простые стихи.

Скучный рассказ проходимца. Мне легко быть плохим:

Другом и автором собственных панихид.

Но летнее время крошится солнцем в мел.

Чайка взлетает, а сердце садится на мель.

Так ответь же мне, кто я теперь?

И главное: кто я – тебе?

День и сам от себя озяб,

Весь в бродягу-ветер, никому нет дела.

Ну вот что мне с тебя взять,

Если утром тебе не больше, чем девять?

Ты танцуешь в луже, веселей щенка.

И глаза блестят, отражают зеркалом.

Ты смешишь меня, дергаешь за рукав,

Всю серьезность вытоптал, исковеркал.

Лето с инеем, вечер в шарф

Спрятал все мое прошлое, злое время.

Тебе – девять. И это и мат, и шах.

Мы смеемся как дети на переменах.

Снег в июне – хреново.

Я – больная на вид,

Меня вертит:

Ни билетов в кино,

Ни стихов о любви,

Только ветер.

Все слова как зажеваны,

Не в конце, не в начале,

В середине я.

Рифмы были желтые

Или алые.

Стали – синие.

Мне на мое место ты укажи жестом.

Мне не страшна жесткость, я все смягчу женским.

Мне бы чуть-чуть лести, звезд и стихов в косы.

Мне на моем месте все, что вокруг – воздух:

Новости, сны, числа… Пусто мне все, честно.

Но, если ты – мой, чистый, я не сойду с места.

Полусон, полуявь.

Сердцевина плода.

А я?

Ты? Тебе не захочется вплавь

В реку боли уже никогда.

Полубред, полуслов

Непонятный узор.

Тепло.

И тебе повезло. Ты не видишь углов.

Только облако, свет и простор.

Полутон, полутень,

Отбоявшийся зверь,

Надень

Это платье из ярких растений.

Ты свободна. Всегда и теперь.

Не искать судьбы, не терпеть, а жить

Детским смехом, горечью похорон.

Не купаться в сомнениях и во лжи.

И быть собою со всех сторон.

Не лениться верить. Уметь прощать

Улыбаться утру, сносить болезнь.

Выпивать стакан воды натощак

И встречать покоем любую весть.

Не кичиться тем, что сильней, смелей.

Принимать любовь. Отдавать любовь.

До последнего вздоха, в любой из дней

Дай мне Бог. Разреши мне, Бог.

Может, там у реки, за тенями берез,

Ждет тебя тишина, не снаружи – в душе.

Ты прошел сто дорог и пролил литры слез,

Все бежал, все искал, где есть жизнь хороше́й.

Вопрошал у крестьян, вопрошал у господ:

«Как мне жить хороше́й, без терзаний и мук?»

Угощали едой, гнали вон от ворот,

Стало ясно: ответ – он не дан никому.

Можно жадно копить, отнимая, давя,

Можно жертвенно падать и вечно хворать,

Попрекая других, будто сам в чем-то свят,

А можно прятаться в страсть, всех пуская в кровать.

Можно жечь дни, гореть, зная: смерть уж близка,

Можно шляться отшельником в вечных степях…

Каждый сам должен где-то ответ отыскать.

Так, может, там у реки, друг, ты встретишь себя?

Мне что лес, что степь,

Коль душа не здесь.

Не глядит на землю моими глазами Бог.

День ушел в испуг,

Вечер прян и туг.

Я молился бы, если б смог.

Я же бел как снег,

Рот мой сух и нем,

Время медленно, что река,

Протекает вдоль,

Разливает боль

В мое тело юного старика.

Никто из нас не свят,

Никто из нас не сыт,

Глаза у нас болят,

Бегут у нас часы.

И мы бежим, бежим,

Кусаясь за гроши.

Приученные жить

По очереди вши.

Покажи мне неба край, родненький.

Вдоль ключицы у меня – родинки.

Рассвятые, пресвятые угодники,

Как боюсь я посмотреть под ноги.

Покажи мне неба край, выверни

Наизнанку суть в моем имени.

Из меня и до тебя так все вынули,

Что и ты меня на шуточки выменял.

Покажи мне неба край, умницей

Я тогда начну любить тебя, слушаться.

А коль выгонишь меня – пойду в улицы.

И пусть неба край горит, рушится.

Пасть бы в ножки маменьке, пасть бы в ножки тятеньке —

Так они ж не ждут.

И бегут щекой, серебрятся капельки,

Щеку жгут.

О грехе страдаю я, грязью расцветаю я,

Грязью вязну, льюсь.

Коли кликнет бес меня ночью на свидание —

Знать, явлюсь.

Отведи ж, любезный мой, отведи, единственный,

От беды мой ум,

Чтоб не падать в бездну мне, чтоб к тебе мне чистою

К одному.

Моросит, спаси, жмет бессонницей.

Половицы – скрипом, углами – мгла.

Успокой ее, Богородица,

Пусть бы чуточку поспала.

А в сенях, звеня, бесы водятся:

Топчут тропы к кладбищу и назад.

Пожалей ее, Богородица,

Помоги на часик закрыть глаза.

Похоронив, стони, сына-молодца,

Третий месяц косится на сарай.

Позови ее, Богородица.

И к себе ее забирай.

И имя твое вшить в гладь.

Лететь и не смотреть вниз.

Мне нечего тебе больше дать.

Я стала для тебя стаей птиц.

Я стала как пылинка в луче,

Прозрачнее, ранимей, чем стих.

И если ты не знаешь зачем,

То лучше б ты меня отпустил.

Мой милый, день прошел мимо,

А мне б упасть в подол к лету.

Вот только б сохранить твое имя

Внутри своих больных клеток.

Все тускло мне, все сном мнимым,

Цветною чередой чужих тряпок.

Мой милый, нет совсем силы,

Ох, вот бы ты меня спрятал.

Взял, спрятал за себя, влил бы,

Впустил в пустыни течь Нилом.

Так сладко за окном цветут липы,

А я, гляди, мертва, милый.

Нет правды у меня и нет веры.

И время меня ест, а не лечит.

Мой милый, ты запри двери,

Молчи и обнимай меня крепче.

Выдохнуть и включить рыб,

Глядя друг другу в рты.

Если произойдет взрыв —

Чур, виноват ты.

Строчка поехала за поля.

Если произойдет сбой,

В мире останется один взгляд —

Твой.

Рыба ловится в ливень. И ливень уже тут.

Ты так робко уходишь, шуршишь весь сквозь дождевик,

Будто чей-то ребенок, который вопил, но стих,

Обнаружив огромную брешь у себя во рту.

Рыба ловится в ливень, с прикормкой и на живца.

Мои горькие вздохи, что неуклюжие камыши.

Быть бы площе и проще, догнать тебя, рассмешить…

Но рыба ловится в ливень, не мне это отрицать.

Я росла возле моря. Ритм сердца мой бьется в прибой.

Да, тут любой чем-то болен.

                   И, да, я могла бы быть рядом с тобой.

Быть водой твоим лодкам. Быть как четверть без троек.

                                              Как рой

Насекомых над светлой пустой головой,

Когда летом, в полях, где-то пляшешь нагой.

Но ты – другой.

Ты все читаешь по лицам, тебе не годится

Простое признание в любви.

Ты снова хвалишь столицу и ловишь синицу,

Прощай, мол, мои журавли.

А я росла возле моря одной среди тысячи птиц.

И мне так больно, ты слышишь, так больно

Тебя не любить.

Спи, мой ангел,

Голова горячая.

Спи, сквозь страхи,

Сладко, не сворачивай.

Воздух с влагой,

Облака прозрачные.

Сон твой – благо,

Спи, любимый мальчик мой.

Когда в мире закончатся все сигареты и крем для рук,

Ты сочтешь меня самой заботливой из старух.

И окажется в имени Бога немного букв.

И останется только слово и только звук.

Слышишь, как зво́нок день, в шум ветров одет?

Видишь круги по моей голубой воде?

Вот где, мой милый, вот где

Бог и начало любых надежд.