Читать книгу Небесные тихоходы - Марина Москвина - Страница 6

На восходе солнца мы были разбужены Сатьякамой. Три Татьяны дали нам с Лёней спелый плод папайи. Мы выбрались из полумрака суровой ночной обители, и нашим глазам предстала удивительная картина. Наини Тал был городом на скале. Он стелился по ней, проникал во все щели, просачивался, возможно, даже пронизывал ее насквозь. Неудивительно, что «отелем» нам послужила натуральная карстовая пещера. Причем на самой верхотуре. Поэтому Наини Тал расстилался под нами, ступенями нисходя к туманному горному озеру. Солнца в то утро было не видно – клочья тумана поднимались с озерной воды, заволакивая город, да и тучи наплывали с гор, один яркий луч, пробив облака, блестел на отполированной поверхности западных вершин. Весь городок высыпал на террасы – в шапочках, сюртуках, в каких-то домотканых шалях, вязаных жилетах, разноцветных сари. Накрыли столы, вытащили стулья, горячий чай с молоком, чапатти, опять жарят-парят, ароматы пряностей с самого утра… А по крышам и перилам террас – броуновское движение шерстистых длиннохвостых обезьян. Башка у них белая, а физиономия черная, как вакса.

Машина ждала нас внизу возле древнего индуистского храма, посвященного богу Шиве. Ананда в одних носках расхаживал по храму, звонил в колокольчики, на лбу у него красовалось красное пятно – тилак. Это пятнышко в районе «третьего глаза» наносит жрец-брамин, окуная палец в специальный красный порошок под названием кум-кум. Целый день оно будет напоминать тебе о чем-то большем, чем то, что можно увидеть обычными глазами.

Я, тоже босая, давай возжигать благовония, звонить во все храмовые колокола, до которых могла дотянуться, опустилась перед жрецом на коврик – он поставил мне точку меж бровей и щедро посыпал голову лепестками роз и шафрана… Еще дал горсть лепестков, чтобы я могла собственноручно осыпать фаллический символ Шивы – древний каменный лингам на берегу озера Наини, бурлящего рыбой.

Геологи расходятся во мнениях о происхождении этого озера. Одни считают, что оно имеет ледниковое происхождение, а другие – вулканическое.

Бесспорно одно: Наини – такое древнее озеро, что о нем еще рассказывается в Пуранах, священной книге первого тысячелетия нашей эры – о Браме, Вишну, Шиве, Агни и других богах и полубогах, о сотворении, уничтожении и возрождении мира. Там три мудреца, причастных, между прочим, к созданию Вселенной, да и всего рода человеческого, совершая паломничество к святым местам, взобрались на гребень Чины, самой высокой горы из тех, что окружают нынешний городок Наини Тал.

Старых бродяг мучила жажда. А во всей округе ни речки, ни родника. Тогда они выкопали яму и с характерной для мудрецов этого мира вседозволенностью напустили туда воду из священного озера Манасаровар, расположенного в Тибете. Не знаю, связаны ли между собою, как встарь, эти два озера, однако и по сей день загадочный, в любую жару не пересыхающий горный источник питает озеро городка.

В священном водоеме сразу поселилась прекрасная богиня Наини, вокруг выросли дремучие леса, множество птиц и зверей потянулись к этим местам, привлеченные водой.

Джим Корбетт – блистательный английский писатель, натуралист и, конечно, прославленный охотник, почти всю жизнь проживший здесь, в лесной глуши предгорьев Гималаев – Кумаоне, в округе Наини Тала, такой знаток индийских джунглей, что в годы Второй мировой войны обучал подразделения английских войск ведению боя в условиях тропического леса и дослужился до чина подполковника, – лично насчитал в окрестных лесах сто двадцать восемь видов птиц! Не говоря уже о медведях, тиграх и леопардах.

Это был очень уважаемый индусами человек. Достаточно сказать, что его именем – именем англичанина, назван огромный индийский Национальный парк в Кумаоне.

Своими ногами, не хуже Ирины Семашко, он исходил тут все горы и долины, своими глазами, ну разве что порой в подзорную трубу, с вершины Чины – обследовал все дальние дали, своею собственной рукой (избавившей местное население от кровожадного тигра), – да, этой самою рукой на склоне лет сэр Корбетт написал три обалденные книги: «Кумаонские людоеды», «Леопард из Рудрапраяга» и «Моя Индия». На русском языке в 60-е годы их выпустило академическое Издательство восточной литературы. И, боже мой, думала ли я, зачитываясь ими в детстве, что когда-нибудь сама окажусь в этих краях?..

Джим Корбетт сообщает, что за Наини Талом простирается местность, которую в старых справочниках называли «районом шестидесяти озер». Большинство озер, видимо не столь священного происхождения, уже заросли илом, причем некоторые сравнительно недавно – в начале прошлого века. Остались только Наини Тал, Сэт Тал, Бхим Тал и Накучия Тал.

За озером Накучия Тал находится знаменитая гора Чхоти Кайлас – небесное обиталище бога Шивы. Мистически настроенные исследователи Гималаев подозревают, что Кайлас имеет искусственное происхождение, вроде египетских пирамид. Как бы то ни было, во все времена гора считалась священной, и боги гневаются, когда на ее склонах убивают птиц или животных. До сих пор из уст в уста передают историю, как нарушил волю богов солдат, приехавший в отпуск еще в Первую мировую войну. Непонятным образом парень оступился после того, как убил горную козу. На глазах у своих товарищей он свалился в пропасть глубиной в тысячу футов.

За Чхоти Кайлас тянется хребет Кала Агар. Именно здесь в течение двух лет Джим Корбетт охотился на тигра-людоеда из Чаугарха. А за хребтом, насколько хватает глаз, простираются горы Непала. Возможно, если б не густая облачность, все эти сногсшибательные виды открылись бы в то утро нашему взору.

Мы снова ехали горной дорогой – над пропастями – куда-то ввысь. По правде говоря, я даже не знала, куда мы едем. Да и вообще мне было все равно. Я просто находилась там, где я всегда мечтала находиться. И пусть меня опять мгновенно укачало, и вся материя моя плыла и обращалась в межклеточное пространство, душа, буквально вытряхнутая из тела дорожной тряской, испытывала абсолютное блаженство. Особенно когда мы останавливались у какого-нибудь крошечного храма, древнего, как этот мир, по выщербленным каменным ступеням, стертым от времени, спускались во дворик и там гуляли в неописуемой тишине под сенью старого дерева.

О дереве надо сказать особо. Однажды в храмовом дворе мы встретили удивительное дерево. Это был видавший виды баньян, индийская смоковница, в Индии его называют фараоновой фигой или деревом Будды.

Ветви баньяна пускают воздушные корни-отростки, которые, врастая в землю, превращаются в новые стволы. Бывают баньяны с несколькими сотнями и даже тысячами стволов, так что порой один баньян образует рощу! Самому знаменитому из таких деревьев около трех тысяч лет. Каждый ствол у него – толще наших старых сосен. А под его сводами, слышала я, безо всякой тесноты помещались шесть тысяч человек!

Но это дерево – одно, казалось, вобрало в себя целую рощицу: такие у него были неохватный ствол и многоярусная крона. Лист баньяна – тяжелый, напитанный влагой. Ветер дул слишком слабо, чтобы расшевелить такую листву. Поэтому под деревом было особенно тихо. Сидя в его прохладной тени, ты с головой окунался в ясность, мир и спокойствие. Ты испытывал странное чувство: как будто небо и земля проникают в твое существо. Ты испытывал чувство тайного благословения.

– Лёня! – кричу я. – Скорее запечатлей этот миг моей жизни, возможно, он больше никогда не повторится. Но чтобы в кадре не было Татьян! Скажи Ананде, пусть он отвалит отсюда с этими своими улыбками! Прогони Сатья-каму! Только Я и дерево Бодхи… Ты понял или нет?!

Примерно пару тысяч лег тому назад в точности под таким деревом наследный принц Сиддхартха, покинувший дворец, жену, младенца и царя-отца, при свете первой утренней звезды обрел пробуждение, став Буддой. После шести лет странствий, монашества, нищенства, непрерывной аскезы и борьбы с искушениями, он пришел к дереву Бодхи, сел под ним и подумал: «Если не сегодня – то все».

Это была последняя мысль человека Сиддхартхи. Он погрузился в глубокую медитацию, которая открыла ему Путь и привела к Истине.

Полвека он проповедовал свое учение. Тем, кого благая судьба привела в поле Будды, он не говорил о Боге, он не говорил о рае, не говорил о будущем. Он отбирал у них все идеалы, представления, суждения, иллюзии, имя, личность, характер, оставляя чистую пустоту. Пустоту, а не святость!

Говорят, один купец решил стать его учеником и долго думал, что бы такое преподнести в дар Учителю? На всякий случай в одну руку он взял драгоценный камень, в другую – живую розу.

Увидев Будду, искатель пал на колени и протянул драгоценный камень.

– Брось это, – сказал Будда.

Тот бросил камень и с понимающей улыбкой протянул розу.

– Брось это, – сказал Будда.

Тот бросил розу, встал и растерянно развел руками. Больше он ничего с собой не взял, теперь ему нечего предложить Будде, кроме себя и своей жизни. У него даже промелькнула такая мысль, что он лично – единственная цена истинного пробуждения…

– Брось это, – просто сказал Будда. Все, этот человек просветлился.

– Гате-гате парагате, парасамгате, бодхи, сваха, – говорил Будда. – Иди, иди за пределы, совсем за пределы, радуйся!

Прежде чем Благословенный начинал свою проповедь, ученики трижды обходили вокруг него. Они обходили три его тела: физическое тело, тело блаженства и тело истины.

Будда – страшно таинственный Учитель. У него были самые продвинутые ученики – без пяти минут будды, полностью зоркие, внимательные, бесконечно осознанные. Но даже они не всякий раз понимали смысл его слов, особенно непроизнесенных.

Как-то раз община сидела перед ним и, затаив дыхание, ждала, что скажет Почитаемый Миром. А он молчал, держа в руке цветок. Безмолвие лилось через край, и все впали в недоумение. Где слова?

Внезапно один из учеников, Махакашьяпа (вот он – его звездный миг!), рассмеялся. Загадочный смех Махака-шьяпы теперь звучит и звучит в веках, и мы никогда не поймем, в чем тут дело, а только можем строить догадки. Однако, заслышав этот смех, Будда улыбнулся – той самой своей непостижимой улыбкой, и отдал Махакашьяпе цветок.

С тех пор эта прекрасная история, которая никак не укладывается в уме, занозой засела в сердце человечества. Иначе почему я ее рассказываю, а до вас наверняка уже доходили об этом слухи? Как она к нам проникла сквозь толщи времени?

Будда Шакьямуни умер в возрасте восьмидесяти лет, или, согласно буддийскому учению, отошел в нирвану, что означает наивысшее состояние покоя и отсутствия страданий. Слово «нирвана» восходит к санскритскому «угасание», «затухание», из-за чего некоторые считают, что буддизм – это полное прекращение жизнедеятельности и вообще пессимизм. Но Будда на самом деле имел в виду совершенно не это.

(Сейчас она нам расскажет, что Будда, собственно говоря, имел в виду!..)

Он хотел сказать, что подобно тому, как прекращает гореть лампада, когда иссякает масло, питающее огонь, или как успокаивается море, когда стихает вздымающий волны ветер, точно также исчезают страдания человека, когда угасают его страсти, привязанности, помрачения. Вот тогда-то и начинается настоящая Жизнь, полнота бытия и, как говорится, состояние высшего блаженства.

Так что упрек моей мамы: «Мариночка! Как можно все время сидеть в нирване, когда другие ходят в рванине», по сути дела, не имеет под собой оснований.

В своей коллективной памяти человечество прилежно зафиксировало Его полуприкрытый взор, обращенный внутрь, и улыбку Будды, которую не спутаешь ни с какой другой, даже с улыбкой Джоконды.

А то, что Будда сделал великое научное открытие, как можно избавиться от страданий, и что страдания человека – иллюзия, на это мало кто обратил внимание. Принять на веру подобное заявление невозможно, ибо это вопрос практики: тут хорошо бы для начала хотя бы отыскать – кто у тебя внутри испытывает страдания? Ища страдальца, неизбежно придется обнаружить то, благодаря чему ты дышишь и живешь, а заодно и то, что превращает человека в Будду. Иными словами, заняться самосозерцанием. Ибо созерцание – так сказал Правильно Идущий – это путь к давно потерянному вами дому.

Но все это не мне, какой-то там Москвиной из Орехово-Борисова, вам говорить.

Лучше расскажу замечательный случай, мой любимый. Однажды я шла по Тверскому бульвару и забрела в Музей Востока. Там, у золотых статуй будд, сидели малыши с бумагой и карандашами. За ними каменной стеной стояли их родители.

– Всю свою жизнь Гаутама Будда, – рассказывала малышам руководительница кружка, – посвятил тому, чтобы узнать, в чем причина страданий. И он это выяснил! – Она как песню пела. – Не надо ни к кому и ни к чему привязываться и не надо ничего хотеть, не надо ни к чему стремиться и не надо ставить цели, не надо эти цели достигать!..

Она подняла глаза на родителей. У них у всех было одинаковое выражение лица – смесь чисто человеческого недоумения со строгостью органов государственной безопасности.

Тогда она спохватилась и добавила:

– Но Будда был не прав!

И тут все услышали смех. И начали озираться, потому что не поняли, кто смеется.

Боюсь, что это сквозь века до нас донесся смех Махака-шьяпы.