Читать книгу Анна Лоуренс - Марина Рябченкова - Страница 3

Я очнулась в доме, обставленном в стиле ретро. Думаю, 50—х или 60—х. В этом доме бежевые стены, темный ковер, квадратные кресла и диван на тонких ножках. Над головой круглая тканевая люстра.

Я не знаю этот дом.

На моих руках хозяйственные перчатки, а под ногами таз с грязной водой.

«Я мыла пол!?» – подумала я, и в сознании словно что-то надломилось.

Из рук падает тряпка. Пульс набирает темп.

«Где я? Кто я?».

Я искала людей, но напрасно. В доме я совсем одна и, судя по расставленным повсюду картонным коробкам с надписями «гостиная», «прихожая», «хрупкое», не так давно был переезд.

Сбросив с рук перчатки, увидела на пальце обручальное кольцо и едва не снесла в гостиной телевизор. Небольшой ящик на ножках с выпуклым экраном чудом остался стоять на месте.

Отлепила глаза от кольца уже в кухне. Взгляд торопливо метнулся от большого холодильника с округлыми краями к квадратной белой плите старого образца – такие давно не выпускают. Над столешницей полка с расставленными на ней железными банками – выстроены в ряд в порядке уменьшения с дотошной точностью в промежутках между ними. Над раковиной широкое окно с белыми занавесками.

Заглянула в кладовую при кухне, а там от пола до потолка расставлены консервы, стеклянные банки и крупы. Все чисто и аккуратно, как с картинки.

Шарахаюсь по дому, как безумная.

Во всем доме может и не быть зеркал, но в ванной будет обязательно! В догадке не ошиблась и, когда увидела свое отражение, челюсть рухнула вниз.

Я – это по-прежнему я, вот только блондинка. Распустив пучок волос, потрясенно уставилась на короткие волосы – сейчас они чуть ниже плеча, а были ниже лопаток! А когда взгляд остановился на лице, сразу скривилась: мои тонкие губы не позволяют носить яркую красную помаду, иначе создается впечатление, будто они поджаты; стрелки на веках – что ж, недурно; ну а брови… У меня глубоко посажены глаза, и брови с приподнятыми вверх уголками придавали моему лицу выражение строгости, а здесь, прямо избегая такого эффекта, им попытались придать форму полукруга. В целом на мне образ не самой привлекательной глупышки. Так я еще никогда не выглядела.

Смыла макияж, и брови стали прежними, но будто тоньше. Теперь мое привычное серьезное лицо обрело злое выражение.

Уничтожу шутника, что устроил это со мной!

Сбежала вниз по лестнице, вышла за порог дома, замерла. Злость испарилась мгновенно, а взамен пришло искреннее недоумение. На улице тепло и солнечно, поскрипывают качели, на соседских лужайках играют дети, две женщины в красивых платьях большими садовыми ножницами стригут зеленый куст. На их лице тот же макияж, что был на мне минутами ранее…

На улице тихо и спокойно. Безопасно. Но я, как статуя с живыми глазами, с недоверием оцениваю то, что вижу. Все дома стоят в ряд, как по линейке, и ничем не отличаются друг от друга. Все они белые, двухэтажные, одинаковой высоты и ширины. В каждом из таких домов есть гараж и большая, во всю ширину дома, открытая веранда. Даже зеленые кусты вдоль безупречно белого забора высажены как по шаблону. Признаком хоть какой-нибудь индивидуальности служат садовые украшения на лужайках: фламинго, гномы, котята и щенки.

Я поднесла пальцы к глазам, чтобы убедиться, точно ли на моем лице нет очков, потому что четкость, с которой вижу все вокруг, потрясает. Еще раз оглядевшись, принимаю истину: каким-то чудом я стала обладателем превосходного зрения!

– Доброе утро! – приветливо машет рукой женщина с крыльца дома напротив. Улыбается. Блондинка с аккуратно уложенными волосами достала из желтого ящика газету и опять мне улыбнулась. Без энтузиазма я махнула ей рукой и сразу направилась к синему ящику с белой надписью: «Стоун».

Ныряю рукой в ящик и достаю газету.

В моих руках номер от 16 августа 1956 года. Понедельник.

Закрыла глаза и открыла снова – дата осталась прежней. Встряхнула газету, как будто это могло помочь. Сделала это еще раз, и опять, затем бросила газету под ноги, сдерживая ярость. А ярость быстро сменилась паникой, и, когда доводов поверить в невозможное стало больше, задрожали губы.

Я бы поверила в отлично организованную шутку, вот только создать целый ретро-город – уже перебор. Задыхаюсь и делаю то, что не догадалась сделать раньше: задираю рукав по самый локоть и… не нахожу шрама – мой вечный спутник с самого детства, когда собака едва не оттяпала мне руку.

– Освоились?

У меня сердце ойкнуло. Передо мной возникло лицо с безумно широкой улыбкой.

– Что?

– Как вам здесь? – женщина в желтом платье бесцеремонно проходит за калитку. – Вы здесь уже две недели, а нам так и не довелось познакомиться поближе. Я – Ани-Мари.

У Ани-Мари большие глаза с длинными ресницами. Ее внешность и голос чем-то напомнили мне лошадь. Добрую лошадь.

«Мое имя – Виктория, – подумала я. – Но девушку с фамилией Стоун, уверена, зовут как-то иначе».

– Давно вы здесь живете? – я выдавила хоть какое-то подобие улыбки.

– Уже год.

– А с мистером Стоуном вы уже успели познакомиться? – вежливо спрашиваю я.

Женщина поменялась в лице.

– Просто подумала, может, вы знаете, где он… – добавила я.

– С вашим супругом я не знакома, – смутилась она и пригладила платье по швам. – Я порядочная замужняя женщина! Как я могу завести знакомство с вашим мужем без вашего присутствия!

– Ясно…

Взгляд соседки стал диким.

– Бог ты мой, вы меня в чем-то подозреваете?!

– Что? – нахмурилась я. Скоро опомнилась. – Нет, конечно, нет. Спрашиваю из любопытства.

– Мистер Стоун уехал в следующий день после вашего переезда. Я вышла на крыльцо как раз в тот момент, когда мистер Стоун сел в машину и уехал, – произнесла она на одном дыхании и сразу же, выпучив глаза, добавила:

– Простите, вы не знаете где ваш муж?

– Мари-Эн…

– Ани-Мари, – прохладно поправила она.

– Странный у нас получился диалог, – смущенно улыбаюсь женщине. – Поймите, мы только переехали, и у меня в голове такой бардак. В моем доме бардак…

Глаза ее широко раскрылись.

– Вы правы! Переезд и все, что с ним связано, – это ужас. Как вы на ногах держитесь, просто удивительно.

– Я тоже этому удивляюсь, – дружелюбно сказала я. – Что же, мне пора возвращаться к работе. Была рада знакомству.

Я поспешно развернулась и захлопнула дверь. С моей стороны получилось невежливо. Впрочем, разве это меня сейчас волнует?

1956 год! Каким ветром меня унесло на полвека в прошлое?

– Не может быть, – лепечу себе под нос, обеими ладонями ухватившись за голову. – Невозможно!

Поднимаюсь на второй этаж.

По образованию и профессии я юрист. Не замужем. Проживаю одна с огромным мохнатым котом по кличке «Важный». Я живу не в этом доме. У меня есть квартира, пусть небольшая, но моя и точно не под ретро.

Голова идет кругом. Может, это все же отлично организованная шутка?

В одной из комнат, большую часть которой занимает кровать, открываю одежный шкаф и на вешалке нахожу мужской деловой костюм, а по соседству два платья. Платья приталены, с юбкой средней пышности до колена. Оранжевое сразу отмела в сторону и взяла платье сдержанного зеленого оттенка.

Переодеваюсь.

В кармане платья есть две бумажные купюры, гладкие и золотистые, внешне напоминают слиток золота с черной надписью «Баллион». На обратной стороне купюры изображен…

– Стилпоезд, – прочла я надпись в уголке купюры.

Стилпоезд в целом и есть поезд, но не такой, каким я привыкла его видеть: округлый, с суженной как у акулы мордой и внушительными стальными колесами по бокам.

«Такого не было в пятидесятых, – рассеянно понимаю я. – Я точно там, где думаю?».

Спускаюсь вниз по лестнице и выхожу за порог дома. На улице мало что изменилось, разве что детей стало больше. Выхожу за калитку и не спеша двигаюсь вниз по улице, не имея перед собой четкой цели. Одинаковые дома так и тянутся плотной цепочкой до станции Гринпарк, названной именем самого городка.

Потребовалось всего полчаса, чтобы достигнуть окраины города – настолько Гринпарк мал.

На станции, что представляет собой высокий деревянный навес на нескольких опорах, стоит стилпоезд: большой, цвета хаки, с округлым как каска головным вагоном, по центру которого установлен ромбообразный фонарь. Эта машина выглядит существенно проще той, что изображена на денежной купюре.

Справа два кассовых окна. К одной из касс склонилась женщина.

– Данфорд. Западная станция, – попросила она. Ее трехлетняя златокудрая девочка крепко держится за юбку матери.

– Четыре баллиона, миссис Грэм, – дружелюбно сказал человек в зеленом козырьке за стеклом и через окошко протянул женщине билет.

Когда касса стала свободна, к тому же окошку подошла я. Вынула из кармана золотую купюру с цифрой 20 на ней и протянула ее мужчине за стеклом.

– Данфорд. Западная станция, – тихонько проговорила я.

Кассир сразу протянул мне билет. Отсчитал сдачу и следом протянул ее мне.

– Приятной поездки, – дружелюбно сказал он мне.

Я вышла на перрон и нерешительно подошла к огромному зеленому монстру. «Технология будущего» выгравировано на его брюхе.

Мой взгляд упал на рельсы – к моему удивлению, эта дорога рассчитана на три колеса…

Я протянула проводнику свой билет. Ступив на лесенку-подножку, шагнула вглубь стилпоезда. Здесь светло. Под ногами однотонные зеленые ковры, а справа, вдоль стены, тянется цепочка из маленьких круглых ламп.

Я недолго искала свое купе. Открыла дверь с номером шестнадцать и вошла внутрь.

В купе, рассчитанном на шесть персон, пока что я одна. Здесь синие тканевые сидения, стол и настольная желтая лампа.

Расположившись у окна, сложила перед собой руки. Некоторое время смотрю на обручальное кольцо на безымянном пальце: тонкое, классическое с маленьким камешком по центру. Снимаю его и сразу прячу в карман.

Раздался гудок. Я посмотрела в окошко своего купе – люди заторопились вручать свои билеты равнодушному служащему. Через несколько минут раздался второй гудок – стилпоезд слегка качнулся, а когда раздался третий, большая многотонная гусеница очень медленно поползла из тени станции к дневному свету.

За городской чертой стилпоезд разогнался до невероятной скорости, и я спросила у проводника:

– С какой скоростью мы движемся?

– 185 километров, мисс.

Для пятидесятых невероятно! Смотрю в окно, а пейзажи так и проносятся перед глазами… Это объясняет, как из провинциального городка до большого города я добралась за какие-то два часа.

Уже в Данфорде машина медленно поползла по темному туннелю к станции и почти бесшумно остановилась.

Я спустилась по лесенке-подножке, высоко задрав подбородок вверх. Вокзал грандиозен! Здесь высоченные потолки, тяжелые толстые стены и все покрыто гранитом и розовым мрамором; это огромная территория с десятками железнодорожных путей. Повсюду люди, их сотни, а кажется, будто тысячи. Вокзал заполнен звуками их голосов и рокотом десятка двигателей.

Я прохожу вдоль длинной цепочки невероятных, обтекаемой формы машин, что зовутся стилпоездами – черные, бордовые, цвета хаки и цвета золотой меди. Машинный вагон всякого стилпоезда оборудован парой внушительных колес по обе его стороны. Стальные колеса не установлены где-то снаружи или в глубине машины, они идут вровень с формами кузова.

Какое странное ощущение. Если вокзал и соответствует пятидесятым, то поезда в нем значительно опережают свой век. В этом месте, в вокзале Данфорда, будто столкнулись и переплелись между собой два временных потока, прошлое и будущее. Невероятно!

– Куда вы направляетесь, мисс? – вежливо спросил мужчина в темно-зеленой форме с золотыми полосками на плечах и манжетах. Выражение лица спокойно-заинтересованное.

– В город, – сразу говорю я. Забеспокоилась.

– Если вам нужен центр, тогда вам следует пройти к главному выходу, – показывает вправо. – Если вы хотите попасть в центральный парк – выход два. К жилым районам – выход три.

– Мне нужен главный выход, спасибо! – поблагодарила я служащего.

– Всего хорошего, мисс.

Солнечный Данфорд! Небоскребы этого города тянутся к небу, и их заостренные пики сверкают на солнце. Солнце повсюду. Оно светит в глаза и опаляет щеки.

На широкой и многолюдной улице километры витрин: бутики, парикмахерские, кофейни. Повсюду море позитивной рекламы – результат работы талантливых художников. Здесь всего так много… Верчу головой, желая увидеть все сразу.

Перед витриной бутика с женскими платьями на манекенах останавливаются две девушки. На них платья в форме песочных часов и туфли со странной формой каблука: невысокий и выпуклый, резко сужается на кончике. Такие туфли носят многие. Даже я!

Тоненькая девушка показывает на витрину, другая задирает нос.

Слишком цветное? Слишком короткое? Слишком открытое? Девушка задает очень много вопросов, а подруга насмешливо кивает головой.

– Я же серьезно спрашиваю, – девушка изобразила обиду, а спустя мгновение подруги как ни в чем не бывало вместе перешли на другую сторону дороги.

Перед витриной «Телевизоры Андерсона» собралась толпа. Девушки и юноши с восторгом уставились в экран большого квадратного ящика на острых ножках, где в черно-белом цвете выступает привлекательный певец. Девочка-подросток едва не прижалась носом к витрине, когда кумира показали крупным планом.

Я уставилась на другую витрину. За стеклом парикмахерской «Лили» на скамейке для ожидания сидят блондинки, пепельные, золотые и… белые как бумага. Мой взгляд сфокусировался на собственном отражении в стекле.

Я уверенно вошла внутрь.

– Я могу покрасить волосы сейчас? – сразу спросила я.

– Конечно, – улыбнулась мне женщина с большими черными стрелками на веках. – Подождите минутку, и вами займутся.

Минутка длилась больше получаса. Когда с кресла мастера поднялась крупная женщина с объемной укладкой на голове, меня пригласили.

– В тот же цвет? – спрашивает мастер, когда я села в высокое темное кресло перед зеркалом.

– Нет. Мне нужен каштановый, – спокойно говорю я, а брови женщины удивленно взметнулись вверх. Мастер-мужчина вместе с клиенткой за соседним креслом на короткое мгновение уставились на меня. Когда отвели взгляды, сделали это почти одновременно.

– Что ж, такого чистого цвета вам больше не добиться, понимаете, да? – почти с сожалением сказала женщина, сквозь пальцы пропустив несколько прядей моих волос.

Я улыбнулась, искренне на это рассчитывая.

Когда она отошла готовить краску, в отражении зеркала я смогла заметить тихое любопытство на лицах посетителей парикмахерской. Только сейчас осознала, что за последние несколько часов не видела ни одной ярко выраженной брюнетки.

Чтобы покрасить волосы, ушло без малого два часа. Когда мои волосы обрели темный цвет, с любопытством смотрю в собственное отражение, а женщина с большими стрелками на глазах осторожно спрашивает:

– Нравится?

– Очень, – уверенно заявила я и с тоской подумала о своих некогда длинных волосах.

Когда женщина приготовила бигуди, я категорически отказалась от всякой укладки. Нырнула под сушуар и, глупо хихикая, высушила под ним свои волосы. По ощущениям, будто просунула голову в турбину самолета.

Я рада сколько-нибудь возвратить свой прежний облик.

Когда вышла из парикмахерской, осмотрелась вокруг. В животе урчит от голода, а тележки уличного питания нигде не видно. Ресторан или кафе на этой улице мне вряд по карману.

С центра ухожу на переулок и за сомнительным темным углом ступаю на узкую улицу. Совсем рядом кафе с округлыми деревянными стульями. Посетителей в нем немного.

Присмотрелась к витрине и поняла, что даже здесь моих денег хватит только на чай.

– Добрый день, – обратилась я к единственному прохожему на улице.

Мужчина, хорошо за тридцать, остановился. Он удивлен. Высокий и строгий, носит деловой костюм, в руке держит черный дипломат.

– Вас не затруднит угостить меня кофе и чем-нибудь съедобным? – вежливо спросила я. Внешне я кажусь спокойной, а на деле сердце бьется где-то в горле.

Его губы зашевелились. Он точно что-то хотел сказать.

– Трудно? – смущенно спросила я.

– Что у вас случилось? – у мужчины внушительный сильный голос.

– Я проголодалась, а денег нет. Беда, – призналась я.

Холодные серые глаза скоро просверлят во мне дыру. Его губы снова зашевелились, но говорить что-либо он опять передумал и прошел в кафе.

– Слушаю вас! – улыбается человек за прилавком.

– Выбирайте, – сказал мне мужчина. Вынимает из кармана кошелек.

– Кофе и кремовое пирожное.

– Два кофе, – резко добавил мой загадочный спонсор.

– 13 баллионов, пожалуйста, – попросил человек за прилавком.

Мужчина расплатился. Мы забрали свой заказ и расположились за круглым столиком рядом с кафе. Над головой зонтик.

– Кто вы? – скорее потребовал мужчина, чем спросил.

– Меня зовут Виктория, – не мешкая ответила я. – А вы?

– Джон. Но я спросил не о том, как вас зовут, а о том кто вы.

– Очень голодная девушка, – в моем тоне чувствуется вежливое упрямство.

Некоторое время молча и с любопытством оцениваем друг друга.

– Хорошо, – наконец сказал мужчина. Пьет кофе. – Как получилось, что вы оказались на этой улице одна?

– Я приехала в город одна.

– В том, что вы не из Данфорда, в этом нет сомнения, – заметил он.

– Это очевидно, потому что я не блондинка? – мои губы растягиваются в легкой улыбке.

– Не только. С вами нет багажа, где вы остановились?

– В багаже нет необходимости. Уже через два часа у меня стилпоезд.

– Куда вы направляетесь? В Илсити? Форклод?

– Возвращаюсь в Гринпарк.

– Откуда едете?

– Откуда и куда – ответ тот же.

Взгляд на смуглом умном лице стал подозрительным.

– Вам хватает? – поспешно спрашиваю я, и на лице мужчины возникает некоторое недоумение. – Я о кофе. Его так мало, – переворачиваю вверх тормашками собственную пустую кружку, кофе в которой было, ей-богу, два глотка. – Мне, к примеру, нет.

Мужчина внимательно смотрит на меня, силясь понять что-то. На квадратном лице с мощной челюстью появилась тень улыбки, и взгляд его метнулся к прилавку кафе.

– Кофе, – жестом показывает, что нужно два.

– Сию минуту! – из кафе раздался голос услужливого хозяина заведения.

– Давайте. Задайте свой вопрос, – говорю я.

Джон глубоко вздохнул. Даже с сожалением, если мне не показалось.

– Боюсь, это будет неприлично.

– Обещаю, моя кружка не покинет пределы этого блюдца, – с дерзкой ухмылкой заверила я. – Ну же…

– Невероятно, – задумчиво проговорил он.

Когда молчание затянулось, сказала я:

– Очень легкомысленная девушка. Так вы подумали обо мне?

Джон нисколько не смущен. Мужчина с интересом рассматривает меня и во взгляде его что-то изменилось.

– Вы не похожи на порядочную девушку с хорошим воспитанием, – из его уст прозвучал не упрек, а констатация факта.

– Допускаю.

– Допускаете?

Другая эпоха. Свои правила. Своя мораль. К этому придется привыкнуть.

– Почему выглядит странным, если девушка хочет прогуляться по городу?

– Странным выглядит ее решение гулять одной по сомнительным районам города, – резко сказал Джон.

– Хорошо, – согласилась я. – Тогда почему желание не быть блондинкой равняется катастрофе, а угостить чашкой кофе… эм… простите, не нахожу сравнения. Джон, вы знаете ответ?

Джон усмехнулся.

– Так диктует общество, – просто ответил он.

– Что будет, если, скажем, послать его к черту?

Непроницаемое лицо медленно-медленно расплылось в улыбке. Только что я подтвердила впечатление девушки с плохим воспитанием.

– Ничего серьезного. Разве что мелкие неприятности, где вас не приглашают на званый ужин или на модные вечера. Но что-то мне подсказывает, вас такими последствиями едва ли можно огорчить.

– Это правда.

– Вы из движения феминисток? – вдруг спросил он. Теперь моя очередь удивленно приподнять бровь.

– Господи, нет, – выдохнула я.

Джон выразительно посмотрел на меня, и я продолжила:

– Однажды проснулась и твердо решила, чего я не хочу.

– И чего вы не хотите?

– Улыбаться, когда я не хочу улыбаться. Не хочу вычищать дом до потери пульса. Не хочу готовить, потому что я ненавижу готовить… Не вижу ничего дурного в том, чтобы попросить для себя кофе у случайного прохожего, потому что я хочу кофе… – задумалась и отчеканила:

– Я не хочу делать массу вещей, выполнение которых предполагает хорошее воспитание.

– Ваш протест – это серьезно? – мужчина смотрит насмешливо.

А я серьезно:

– У меня только одна жизнь и я не хочу прожить ее вот так!

– Ваш кофе! – торжественно произнес хозяин заведения. Оставил чашки на столе и незаметно удалился.

Джон мельком взглянул на наручные часы.

– На чем собираетесь возвращаться к стилстанции?

– Я пойду пешком.

– Будет достаточно поздно. Я провожу вас, – уверенно заявил он.

С Джоном интересно говорить. Он задал много вопросов и внимательно слушал ответы, а скоро начал высказывать свое мнение на многие вещи, на которые у меня прямо противоположная позиция. Последние минут десять наш диалог напоминал дебаты по вопросам философии жизни и социального равенства.

– Чем вы занимаетесь? – спрашиваю я, когда мы пошли вниз по улице. Мы идем бок о бок, и я хорошо чувствую запах сигар и аромат одеколона, исходящие от мужчины.

– Вы о работе?

– Вы мне напоминаете полицейского.

– Почему я кажусь вам полицейским?

– Ваша осанка, острый взгляд. Наконец, моя интуиция. Я думаю, вы человек, который привык отдавать приказы.

– Я работаю в компании… Не полицейский.

– Вы устроили мне настоящий допрос. В своем предположении я была уверена… Почти.

– Вас будто огорчает, что я не тот, за кого вы меня приняли.

– Нет, это не так, – мой взгляд быстро метнулся к мужчине. – Может, вы занимаетесь не тем?

– Никогда об этом не думал. А чем занимаетесь вы?

– Судя по всему, домохозяйка, – тоскливо сказала я. – Давайте не будем об этом. Мне вот интересно, как вы забрели в эти переулки? Вы так сокращаете путь?

– Скорее наоборот.

– Зачем?

– После работы теплыми вечерами люблю пройтись. Это хорошие улицы, никакой суеты и покой. Так было, пока не появились вы.

Мы шли вдоль узких улочек, где навстречу изредка шел случайный прохожий. Когда подошли к стилстанции, удивилась, как может быть многолюдно вечером трудового дня: мужчины в деловых костюмах возвращаются в пригород, к женам и детям. Женщин среди них почти нет.

– Вы еще планируете вернуться в Данфорд?

– Да, – твердо говорю я. – И я бы не отказалась от компании друга, если таковой у меня все же есть.

– А вы в этом еще сомневаетесь? – на лице мужчины появилась улыбка.

– А вдруг вы из вежливости проводили глупышку до стилпоезда в надежде, что она больше никогда не вернется.

– В таком случае я бы не спросил ее о планах вернуться в Данфорд.

– Ваша взяла.

Гудок. Оглушительный. Раздражающий. Напоминает, что отправление поезда вот-вот состоится.

– Когда вы планируете вернуться? – спрашивает Джон.

– Не знаю.

– Вы сможете приехать, скажем, дня через три?

– Могу даже завтра, – вырвалось у меня.

– Боюсь, у меня дела, – улыбнулся Джон.

– Тогда в пятницу.

– Мы можем встретиться в том же кафе. В обед.

– Хорошо, – сказала я и ступила на лесенку-подножку поезда. Мужчина смотрит мне вслед.

Поезд мчится в обратный путь, в Гринпарк, а я бесцельно смотрю в окно в размышлениях о мире, в котором оказалась. Здесь все не так, как в прошлой жизни: другие поезда, другие дома, улицы и даже люди; у людей другой способ мышления, иные ценности, совсем не привычный для меня способ жизни. Здесь даже воздух другой.

Люди говорят на чужом мне языке! Я понимаю его, говорю на нем, но он мне не родной. Я знаю это, потому что помню прежнюю речь – русскую речь, я помню ее звучание. Она осталась в памяти как очень далекое воспоминание, как песня, слов которой мне уже не разобрать. Это очень странное состояние, когда чувствуешь некий конфликт в собственной голове. Когда одни знания давят под собой другие.

Я вернулась в Гринпарк, на Солнечную улицу, дом 68. Переоделась, умылась, сготовила быстрый ужин и с бокалом красного вина отправилась на второй этаж копаться в вещах женщины, чье место заняла в этой жизни.

Нужно разобраться, кто я новая, кто мой муж и как мне с ним себя вести. Кто мои родственники и друзья. А самое главное, нужно узнать, есть ли у меня деньги… вклад, счет, что угодно.

Документы я нашла на верхней полке одежного шкафа. Анна Стоун – так теперь меня зовут. До замужества – Анна Лоуренс. 1933 года рождения.

Выходит, Анне 23 года.

– Мне теперь 23 года! – потребовалось время свыкнуться с этой мыслью, потому что еще вчера мне было 27.

Мужа Анны зовут Томас Стоун. 28 лет. Судя по фотографии, мужчина приятной наружности.

Школу Анна окончила хорошисткой в Илсити, а затем поступила в колледж искусств.

Что я знаю об искусстве? Ничего не знаю.

Открываю выпускную карточку колледжа и с облегчением выдыхаю. Указанные в ней нормативы никак не связаны с искусством, разве что один. Норматив так и называется «искусство». В остальном колледж готовит девушку к жизни домохозяйки.

Это грустно.

В одежном шкафу нахожу небрежно сваленные фотоальбомы. Их немного.

Когда открыла первый альбом, удивленно уставилась на порванные в клочья черно-белые фотографии. Те, что уцелели, сильно смяты, но изображенных на них людей рассмотреть можно: Анна и еще одна блондинка.

Фотограф сделал акцент на сервировке большого стола, в конце которого стоят миловидная девушка и суровая дама в темном платье. Сколько всего расставлено на столе и с поразительной точностью! В жизни бы такого не повторила. На обороте фотографии надпись: «Шарлотта. Этикет домохозяйки. Экзамен. Четверка. 1951г.».

Есть такое же фото, но на месте блондинки Анна. На обороте написано: «Этикет домохозяйки. Экзамен. Четверка +. 1951г.».

– Четверка с плюсом, – с иронией выдохнула я.

Итак, Шарлотта, судя по всему, подруга времен обучения в колледже. Любопытно, что произошло между ними, если Анна уничтожила едва ли не весь альбом их совместных снимков.

В другом альбоме хранятся фотографии семьи. Надписи на оборотной стороне очень помогли. Теперь я знаю, родителей Анны зовут Бенджамин и Джина Лоуренс. Джина Лоуренс – миниатюрная женщина с тонкими чертами лица. Она закончила швейный колледж, а работала какое-то время телефонисткой. Отец, Бенджамин Лоуренс, высокий мужчина, не самого мужественного вида. На фотографии у него аккуратно постриженные усики с кокетливой завитушкой на кончиках. Брови высоко подняты вверх и будто выщипаны. В общем, образ городского щеголя. Его профессия связана с переработкой древесины.

Переворачиваю толстые страницы альбома и где-то с середины фотографий нет. Рамки для них разорваны так, как если бы изображения вынимали быстро и в ярости. И так страница за страницей.

От увиденного стало как-то не по себе…

В другом альбоме нашлось несколько фотографий родителей Тома. Отец, кажется, сильно старше своей супруги, обладательницы низкого роста и очень жесткого взгляда. На поздних фотографиях отца нет.

«29 июля 1956 год» – написано на обложке последнего альбома, что хранит воспоминания о дне свадьбы Анны и Тома. С некоторым волнением изучаю изображения супругов: рассматриваю каждый их жест и взгляд… Они кажутся счастливыми! У Анны живой взгляд и широкая улыбка. Она определенно была готова к этой жизни.

Фотоальбомы отложены в сторону. Я вернулась к документам и, сопоставив некоторые даты, заключила, что замуж Анна вышла сразу после окончания колледжа. Со дня свадьбы прошло две недели.

В одном из ящиков стола нашла журналы о моде. Ящиком ниже косметика, бигуди, замысловатые тюбики, есть заколки, ободки, резинки и даже вырезанная из журнала фотография певца, того самого, которого видела на экране телевизора в магазине.

Такое чувство, что я роюсь в вещах школьницы, а не взрослой женщины!

Я похоронила всякие надежды на финансовую независимость и крепко задумалась.

Мне придется примерить роль Анны Стоун.

Опять заглянула в ящик с ее личными вещами и сразу закрыла его.

Не представляю, как смогу соответствовать этому образу.