Читать книгу Расскажи им обо мне - Марина Валетшина - Страница 3

1

Итак, Костя твердо решил оставить машину себе. Сделку оформили, все документы подписали. Теперь они с Тоней собирались ехать оформляться в ГИБДД. И тут изъявил желание поехать вместе с ними Стас.

– С вами, что ли, прокатиться… Делать все равно нечего до вечера, – сказал он.

– Давай, – согласился Костя. – Ты вечером уже обратно, что ли? Самолет?

– Ну, – кивнул Стас.

Стали усаживаться, Тоня собралась было сесть назад – пусть уж Стас впереди едет, поговорить, наверное, захотят.

– Нет, нет, садитесь вперед, – галантно остановил ее Стас. – Я сзади поеду…

– Ну ладно, хорошо, – улыбнулась ему Тоня.

Погрузились, захлопнули двери. Костя оглядел всех:

– Ну что, поехали? – и включил передачу.

– Знаешь, когда я последний раз на ней ездил? – заговорил сзади Стас. Он поворачивал голову, осматриваясь в салоне, словно проверял, все ли тут осталось, как было. – Года полтора назад, наверное, – и призадумался вспоминая. – Ну да, где-то так, – подтвердил он свои размышления. – В ноябре в позапрошлом году. На свадьбу ездили. Настя же замуж вышла.

– Да-а? – Костя удивленно обернулся к Стасу.

– Ага, – отозвался Стас. Теперь он разглядывал сиденье. – В городишко уехала… – продолжал он, пробуя рукой обивку на ощупь. – Ладно, че… Пускай живут, – он закончил с осмотром и, словно удостоверившись, что все в порядке, убрал руки в карманы. Поерзал, усаживаясь поудобнее, и, уже больше не озираясь, просто смотрел вперед.

– Ну, молодец. А я только хотел спросить как у Насти дела, – сказал Костя, и Тоня бросила на него подозрительный взгляд. – Так у нее же тут кто-то вроде был?

– М-м, – промычал Стас, – старый хрен… – он мельком глянул на Тоню, при посторонних-то не надо было так конечно, и решил быстренько перевести разговор с Настиного бывшего к ее настоящему.

– У нас же там родственники.

– Да, я помню, – ответил Костя, параллельно выглядывая влево-вправо – он выезжал со второстепенной. А Тоне все больше не нравилось то, что слишком уж он осведомлен об этой какой-то Насте.

– Так вот, – продолжал рассказ Стас. – Поехала в гости летом, встретила Витальку, влюбилась…

– Витальку?

– Ну. Виталием зовут… Да я ж не про это хотел. Я к чему начал? Хорошая машинка, Костян, не пожалеешь. На трассе – пушка! Дорогу держит, едет как влитая. Ну конечно все эти ямки, кочки – все это внимательно надо.

– Это понятно, – согласился Костя.

– На наших-то дорогах чего только не встретишь. Ямы еще ладно, их видно. А эти, такие… то ли асфальт пучит, то ли еще что. Едешь вроде ровная дорогая, однотонное серое полотно. Ближе подъезжаешь – горка. Только успевай уворачиваться – она же низкая… А если летишь при этом?

– Да, это да…

– Мы ехали тогда, уже почти зима была, – Стас надолго замолчал, вспоминал, наверное.

– Она, конечно, носилась, Наташка-то… – вдруг сказал он. Но потом, резко сменив тему, обратился к Тоне, потянувшись к ней вперед:

– А вы на мотоцикле ездите, я слышал?

– Да, езжу немножко, – удивилась такой внезапности Тоня.

– У Наташки тоже был… – Стас откинулся обратно на сиденье. – Вот чего девчонкам не хватает, да, Костян? – как бы шутя спросил он. – Мотоциклы какие-то, машины… Гоняют, носятся…

– Да уж, – хмыкнул Костя.

– Нет, хорошая машинка, – опять повторил Стас и, дружески похлопав сиденье, снова убрал руку в карман и уставился в окно.

2

Вечером Костя с Тоней отвезли Стаса в аэропорт. По пути домой Тоня решила все-таки выяснить.

– Ну и кто такая Настя? – начала она.

– Кто? – Костя искренне не понял. – А… – тут же догадался он. – Так Стаса сестра родная, общались раньше.

– В смысле общались? – Тоня настроилась не оставлять Костю в покое, хотя понимала, что все это сущая ерунда.

– Что – в смысле? – Костя не поддавался на провокацию, – Она у Рустика, товарища моего, ты его не видела, в бухгалтерии работала. Пересекались много раз.

– М-м… Симпатичная?

– Да обычная. – Костя держался, отвечал спокойно, не смотря на то, что внутренне уже закипал. Его, естественно, бесил этот допрос на ровном месте. Он притормозил, перестраиваясь в правый ряд. Стал сворачивать на заправку.

– А чего ты так всполошился, когда услышал, что она замуж вышла? Заревновал что ли? – возобновила наступление Тоня.

Тут Костя не выдержал:

– Слушай, ты достала! Иди книжки пиши, с фантазией своей! – он резко затормозил у колонки. – Умеешь вывести, – раздраженно проговорил он, выходя из машины, и сильно хлопнул дверью.

– Псих, – заключила ему вслед Тоня.

Потом Костя вернулся в машину, ни слова не говоря, завел двигатель. Он отъехал несколько метров и остановился у выезда.

– Дай там салфетки, фары протру, – сказал он Тоне.

– Где?

– В бардачке, где… – он все еще злился на Тоню. – Грязища, блин, не видно ни фига…

Тоня достала пачку влажных салфеток, подала Косте. Он вышел наружу, долго тер фары. А они в свою очередь становились все ярче, разгорались белее, светили красивым, каким-то перламутровым светом.

Наконец Костя вернулся.

– На, – вручил он Тоне пачку с оставшимися салфетками. И убирая их обратно в бардачок, Тоня вдруг заинтересовалась чем-то там в глубине.

– А это что? – она вынула черную прямоугольную сумочку-конверт с эмблемой на лицевой стороне. Поверхность сумочки была гладко-рифленой, такой приятной на ощупь, что Тоня не удержалась, чтобы не потереть ее несколько раз пальцами.

Костя бросил взгляд на вещицу:

– Сервисная книжка, руководство…

– Да поняла уж… – отозвалась Тоня, заглядывая внутрь сумки.

Без особого умысла, так, на автомате, она порылась среди книжиц внутри. И запустив палец между страниц одной из них, заметила строчки, написанные от руки. Определенно среди всех этих автомобильных руководств лежало что-то исписанное вручную. Тоня воровато оглянулась на Костю. Не заметил ли? Нет, он глядел на дорогу и явно не знал о наличии этого то ли блокнота, то ли тетрадки. Тоня сделала непринужденное лицо и сложила все на место. Хотя она уже решила в следующий удобный момент, когда Костя опять куда-нибудь выйдет, завладеть потихоньку этой вещью. И в тот же вечер, пока Костя стоял у киоска, склонившись к маленькому окошку, и долго объяснял продавщице каких ему надо сигарет, Тоня вытащила загадочный блокнот и переложила к себе в рюкзачок.

Придя домой, она не торопилась открывать блокнот. Сначала переоделась, поела, умылась. Потом уселась за стол, чтобы теперь спокойно разобрать, что в нем написано. Ей, конечно, было стыдно за то, что она как мелкий воришка, получается, выкрала то, что явно не предназначалось для чужих глаз. Уж очень тщательно был подобран блокнот по размеру так, чтобы не выделяться среди остальных книжек. И место такое – конверт с руководствами – никому и в голову не придет, что в нем может храниться что-то занимательное. Никому, кроме Тони. И Тоня рассуждала так – по крайней мере она, в отличие от какого-нибудь нехорошего человека, который мог бы первым найти эти записи, ничего дурного с ними не сделает, не обнародует, никуда не отправит. Она только посмотрит и все.

И вот Тоня переворачивает гладкую обложку с каким-то зимним сюжетом для детишек – снеговик в куче снежинок – и начинает читать. Трудно разобрать, все зачеркнуто-перечеркнуто – придется видимо покорпеть, чтобы все здесь понять. Периодически стоят числа, в той очередности как они идут в году. Да не числа, а даты. Ну конечно! Это дневник. Ее, этой девушки. Вот так да, вот так удача… Сколько Тоня пыталась представить ее и ее жизнь. И она ведь даже успела проникнуться к ней, к совершенно неизвестному, чужому человеку. И тут такая находка. Как сказал Стас? Наташка гоняла… Наташка – ну нет, это как-то грубо. Наталья. Ее, значит, звали Наталья.

Но хорошо ли это – читать чужие дневники? Возможно следовало бы передать его кому-то? Родным, например. Ну уж нет. От них-то она тоже его, получается, прятала и очевидно не хотела, чтобы они прочитала. Так что идея отдать кому-то абсолютно глупа. Вернуть на место – найдет Костик. Ну ладно, что ж теперь. Она прочитает этот дневник. А если вдруг наткнется на что-то такое слишком личное, то просто закроет его и уберет куда подальше.

3

22 декабря

Самая длинная ночь

Сегодня был такой студеный ветер. Как будто ледяной водой поливают лицо – так казалось, когда шла по улице…

Сейчас я дома, в тепле. Сижу перед раскрытой тетрадью с ручкой в руке. Мне хотелось бы написать книгу. С чего-то я решила, что могла бы это сделать. Писать надо для кого-то, наверное. Но сочинить интересную историю, такую, чтоб ее хотели читать, я не смогу. Не хватит фантазии. Значит можно описать свою жизнь. Но в моей жизни не было ни закрученного сюжета, ни драм, ни комедий. Приключения – все абсолютно стандартные, обычные. Все как у всех. Влюблялась, разочаровывалась, плакала, радовалась. Сейчас вот даже временами жить не хочу. В общем, все обычно.

Наверное, на самом деле писать нужно не думая о том, будет ли кто-то читать твое произведение с интересом, проникнется ли, не забудет ли сразу после того, как закроет последний лист… Пой так, как будто никто не слышит; танцуй так, как будто никто не видит. Ну и видимо пиши тоже так же – без оглядки на осуждение и издевки…

Конечно же я никому не покажу написанное. Хотя нет, не знаю, как будет потом, когда я допишу все, что хотела. Но пока постараюсь сделать так, чтобы никто не нашел мои записи. А раз так, вероятно надежнее хранить их не на бумаге, а, например, в «облаке»? Полагаю, никому не понадобится искать пароль, чтоб залезть в мои файлы. И я часто думаю, сколько же там, в этом невидимом хранилище, в этих «облаках», всего? Неопубликованных фотографий, неизданных песен, стихов? В том числе оставшихся от людей, которых и нет уже… Человека нет, а его файлы есть. И они так и будут всегда болтаться там, в этом пограничном пространстве – вроде бы существуют, а достать, увидеть нельзя и удалить, раз уж на то пошло, не возможно. Программисты скажут – да все возможно при желании. Но кто ж станет этим заниматься? Разве кому-то будет до того после утраты близкого?

Странно. Интернет – он есть, с этим не поспоришь. А потрогать нельзя. И документы эти… Мне кажется, они как неупокоенные души…

4

23 декабря

Скорость

Когда я думаю о скорости, почему-то всегда одновременно о самоубийстве. Страшно писать… В целом я, наверное, не фанат скорости, обычно езжу степенно. Да, бывает, под настроение на трассе я всех обгоняю. Хотя возможно, это и не моя заслуга – машина позволяет некоторые геройства. Но, тем не менее, в такие моменты, особенно, если я одна, я гоню. И каждый раз я все ближе подбираюсь к своему максимуму, но никогда не могу пойти до конца, не позволяю себе упереть стрелку. Как будто потом, за этим пределом, у меня уже не останется ничего, к чему можно стремиться…

И вот когда – конечно не всерьез, но все же – в моменты великой грусти и тоски, когда я как будто знаю, что ничего не будет хорошо, не будет так, как я мечтала; когда, в общем, я думаю о смерти, именно мысль о том, чтобы разбиться на машине приходит мне в голову. Разогнаться. Один раз. Суметь так, как я всегда хотела. Почему-то мне кажется, что я так смогу только тогда, когда уже нечего будет терять. То есть на подходе к смерти.

5

Тоня прочла эту главу и почувствовала, что все, она выдохлась. Не от того, что сильно устали глаза, а ум утомился соединять разрозненные, тут и там перечеркнутые и снова вставленные строчки. Скорее заболело сердце, настолько остро в него вонзились эти несколько абзацев. В каком-то душевном изнеможении она все побросала и завалилась скорее в кровать, укрылась одеялом с носом. Она уже собралась было уснуть, но мысли снова полезли, не давая мозгу забыться, и глаза не хотели смыкаться, то и дело раскрываясь, глядели через окно в серо-черное небо.

И Тоня вспомнила свою историю про максималку. У нее ведь тоже была быстрая, хорошая, много умеющая машина. Вот только ездила Тоня всегда как будто в пол педали газа. И это конечно правильно – ведь дороги они общего, а не личного пользования. Но все-таки. Как будто она могла и главное хотела нажать чуть больше. Но всегда боялась. И причем не разбиться, нет, об этом даже мысли как-то не приходили. А опозориться что ли, не справиться. Может это разумное чувство самосохранения и забота об окружающих, которых в случае аварии она могла бы зацепить за собой? Или стыд перед теми, кому потом пришлось бы чинить ее саму и машину? Да нет, скорее это просто была привычка бояться делать на полную то, чего очень хотелось.

Ей вспомнилось, как кто-то спросил ее однажды, мол, с какой максимальной скоростью ты ездила. Немного поразмышляв, Тоня ответила тогда – 218. Не 220 и не 210, то есть не какая-то ровная цифра. И она хорошо помнила тот летний вечер. Они были с Костей за городом и теперь возвращались домой. И когда уже на подъезде к городу полотно дороги раскинулось аж до четырех полос, она впервые решилась узнать, как быстро она сможет поехать. Далеко вперед уходили белые черточки размеченной пустой трассы. Сегодня суббота, это завтра здесь будет пробка. А пока – после двухсот цифры менялись так медленно. 201, 202… Она помнила странную смесь восторга и ужаса – это же за 200! И еще чуть-чуть ногой. 209! Смогу до 210, думала она. И дальше тоже смогу. И 216, 217. На 218 Тоня сдалась… Она выдержала эту скорость наверное секунды две. И отпустила. Не могла больше. Не из-за страха. Не страшно было. Оказывается, такая скорость совсем не ощущается, особенно если смотреть далеко. Просто она считала, что не должна так ехать, не может она так. А не может, потому что сама для себя так решила.

И Костик тогда сказал только, когда было уже за 200, спокойно так:

– На такой скорости руль лучше обеими руками держать.

А дальше молчал. Интересно, понравилось ему тогда, подумала сейчас Тоня. Наверное, не помнит уже, что тут такого. Тем более он сам любит погонять.

На самом деле Тоне конечно же хотелось достать до максималки, ну или хотя бы до какой-то круглой цифры. Рубеж, что ли, какой-то взять, высоту, как говорилось в одной ее любимой книжке из детства. И не хватило два километра в час…

А сон все не шел. И Тоня еще долго лежала так, уставившись из-под одеяла в тишину ночи.

А потом ей снились какие-то машины, проносящиеся мимо красные огни и слепящие фары, которые страшно надвигались на нее сквозь косым ливнем летящий снег. Потом она сама оказалась вдруг за рулем посреди ночи в каком-то безлюдном затерянном месте. И вьюга страшная, и переметает с полей уже и без того всю занесенную белым снегом дорогу. А Тоня одна одинешенька в этой дикой глуши, несется, не пойми куда и откуда. Хотя нет, не несется, а ее несет. Неведомо кем и зачем и что будет там дальше, когда этот снежный путь, с серой, протоптанной шинами колеей в одну сторону, в конце концов закончится.

Проснувшись, Тоня решила, что просто прочитать записи ей не достаточно. Она должна переписать их набело, рассортировать, расставить, привести в литературный вид. И днем она отправилась в книжный, выбрала там толстую тетрадь в лакированном твердом переплете с белой дорогой бумагой и тем же вечером принялась за работу.