Читать книгу Княжна из пепла - Марина Владимировна Болконская - Страница 4

Три года прошло с тех пор, как мамин смех затих в оранжерее. Три года, как Анастасия перестала быть барышней Зариной и стала «сироткой на побегушках» в собственном доме.

Три зимы.

Первая – когда она плакала по ночам в западном флигеле, прижимая к груди мамину перламутровую пуговицу.

Вторая – когда перестала плакать и начала считать дни по зарубкам на подоконнике.

Третья – нынешняя, когда она научилась молчать и видеть то, что другие не замечали.

Однако, была странная милость.

Отец не любил её – это Анастасия знала твёрдо. Но в его холодной жестокости была странная непоследовательность.

Каждую среду в усадьбу приходили учителя.

Мадемуазель Клер с тростью для выправки осанки – обучала менуэту и полонезу.

Старенький итальянец Карло с вечно красным носом – ставил вокал, заставляя петь арии до хрипоты.

Сухопарый немец Герр Вебер щёлкал линейкой по пальцам за ошибки в французских глаголах.

И самый добрый – старый Борис Борисович, учивший игре на клавесине, чьи морщинистые пальцы становились нежными, касаясь клавиш.

– Ваш батюшка приказал обучать вас, как подобает дворянке, – говорили они.

Анастасия не понимала, зачем человеку, которого сослали в дальний флигель и заставляли чистить подсвечники, нужны все эти науки?

Однажды, девочка притаилась за тяжёлым портьером, случайно подслушав разговор, который перевернул её понимание всего.

Отец и Элеонора стояли в кабинете, освещённые дрожащим светом камина.

– Ты забываешь, – холодно произнёс Арсений, постукивая перстнем по стеклу витрины с фамильным серебром, – что Анастасия до сих пор первая наследница. Пока ты не родишь сына, всё это – её.

Элеонора застыла, её пальцы сжали складки лилового платья так, что шёлк заскрипел.

– Ты угрожаешь мне? – её голос звучал как лёд, но глаза горели яростью.

– Я напоминаю, – он развернулся к ней, и тень от его фигуры накрыла её целиком. – Три года, Эля. Ты обещала подарить мне сына ещё в первый месяц. А вместо этого – одни выкидыши и мёртвые роды.

Тишина повисла тяжёлой пеленой.

– Если в ближайший год ничего не изменится, – он спокойно подошёл к бутылке коньяка, наливая себе, – я найду себе новую жену. Молодую. Здоровую. Которая не разочарует.

Глаза Элеоноры сверкнули чем-то диким, но она только усмехнулась, проводя пальцем по горлышку графина.

– Может, это не я разочаровываю? – её шёпот был опасно тих. – Может, твоя кровь уже слишком старая, чтобы дать жизнь?

Арсений замёрз. Затем – медленно, расчётливо – поставил бокал на стол.

– Осторожнее, дорогая, – он улыбнулся, но в этой улыбке не было ничего, кроме угрозы. – Иначе я решу, что тебе не нужны эти драгоценности, которые ты так любишь. Или комната, которую раньше занимала моя первая жена.

Анастасия не дышала. Она понимала теперь, почему Элеонора ненавидит её ещё сильнее, чем казалось.

Она – живое напоминание о том, что её положение шатко.

И если сын не родится скоро…

Элеонора может лишиться всего.

Утро пришло с ледяным дождем, стучавшим в заколоченные ставни. Анастасия проснулась от того, что что-то твердое и острое впилось ей в бок.

– Вставай! – гаркнула новая горничная Аграфена, бросая на кровать еще более грубое, чем обычно, серое платье. – Тебе велено служить в столовой. Никто не терпит лентяек.

В столовой царил холод.

Огромный дубовый стол блистал пустотой – ни скатерти, ни приборов, только один одинокий подсвечник с нагоревшим воском.

– Чисти! – Аграфена швырнула ей жесткую щетку. – Чтобы к обеду блестел, как зеркало.

Анастасия опустилась на колени, водя щеткой по уже и так идеальному дереву. В отражении стола она увидела себя – бледную, с синяками под глазами, в грубом платье, которое болталось, как на чучеле.

Вдруг из стены раздался глухой стук.

Один. Два. Три.

Она замерла. Стук повторился – теперь яснее, будто кто-то бил кулаком в стену из соседней комнаты.

– Не обращай внимания, – прошипела Аграфена, появившись как из-под земли. – Это старый дом остывает. Или души покойников скребутся.

Но Анастасия знала – это был ритм маминой колыбельной. Тот самый, который она выбивала пальцами по спинке кровати, когда укладывала дочь спать.

Тот стук за стеной не сулит ничего доброго.

Анастасия замерла, вспомнив, как мать шептала ей перед сном: «Если услышишь три удара, потом два – прячься, доченька. Это предупреждение».

Теперь предупреждение стучало в её стене.

Три удара. Пауза. Два.

Ровно как в тот вечер, когда мать умерла.

Ледяные пальцы страха сжали её горло. Это был не просто звук – это было напоминание.

Кто-то идёт за ней.

Три дня спустя после рокового разговора в кабинете, по усадьбе пополз шепот.

– Видела сама, как барышня травы в чайницу подсыпает…

– А ночью у ее дверей шепчется, заклинания читает…

– Недаром у госпожи животик на третьем месяце снова опустился…

Слова, как ядовитые змеи, переползали из людской в кухню, из конюшни в барские покои. К утру слухи дошли до Арсения.

Анастасию втащили за руку, швырнув на персидский ковер перед отцовским креслом.

– Ну что, дочь, – голос Арсения был тихим, как полоз змеи перед ударом, – оказывается, ты не только бесполезная обуза, но и ведьма?

Элеонора сидела рядом, бледная, с фиалковыми тенями под глазами, играя платочком у рта.

– Я… ничего… – Анастасия задохнулась от ужаса.

– Молчать! Отец врезал кулаком по столу. Чернильница подпрыгнула, оставляя кровавые брызги на бумагах. – Ты отравила мать, теперь губишь мачеху? Наследства заждалась?

Анастасия вскинула голову, впервые за три года осмелившись возразить.

– Если бы я хотела наследства, я бы отравила вас обоих!

Тишина повисла густая, как смерть.

Элеонора вдруг закашлялась – истерично, наигранно, указывая на девочку дрожащим пальцем:

– Видишь? Видишь, как она на меня смотрит? Она и сейчас наводит порчу!

Арсений медленно поднялся, подойдя к окну.

– Сегодня же отправишься к тетке в пансион. Без слуг, без учителей. Пусть крестьянский труд выбьет из тебя дьявольщину.

Анастасия заметила, как Элеонора улыбнулась уголком рта, поправляя мамину брошь на своей груди.

Барышню выпроводили из кабинета, а за ней следом вышла Эйхлер.

– Ну что, наследничек? – прошипела Элеонора, наклоняясь так близко, что Анастасия почувствовала запах мятного ликера на ее дыхании. – Теперь это мое. Как и все остальное.

Внезапно рядом с Анастасией возник Доктор Гросс, как тень на стене больничной палаты, а теперь стоял за спиной Элеоноры, нервно перебирая золотую цепочку карманных часов, шепча что-то на ухо мачехе – слова, от которых та резко побледнела и сжала веер до хруста костяных пластин.

Из обрывков шепота Анастасия успела уловить лишь три роковых слова, сорвавшихся с губ доктора: «Всё готово, ваше сиятельство».

Карета ждала у черного хода – простая, без гербов, запряженная одной тощей клячей. Старый кучер Степан, единственный из слуг, кто осмелился проводить ее, бросил в кузов узел с жалкими пожитками:

– Держись, барышня…