Читать книгу Пары - Марина Яковлева - Страница 3

Часы

Рассказ основан на реальных событиях

Гроб с покойником стоял на большом обеденном столе в столовой. Комнату наводняли плакальщицы с распущенными волосами и нарочно искаженными лицами. Они кричали, вопили, кривлялись, то заводили тихим плаксивым голосом, громко заливались плачевными причетами, то вдруг умолкали и потом заводили снова. По сторонам гроба горели четыре свечи, на подоконниках стояли плошки с водой.

Андрей Иванович Пыжиков подошел к гробу, как того требовал обычай, и наклонился над телом, чтобы в последний раз проститься с почившим своим другом, Петром Сергеевичем Чижиковым.

Сложенные на груди руки покойного были в белых перчатках, на которых запеклась кровь от следов небрежного вскрытия. Андрей Иванович, пересилив себя, коснулся дрожащими губами холодного лба и отшатнулся.

Могильная чернота на людях вокруг, глубокая тишина, прерываемая завываниями, зловещий свет от свечей, бледные лица – все вместе представляло глубоко унылое, потрясающее зрелище.

С Пыжиковым случился приступ паники и удушья. Он, шатаясь, поспешил покинуть дом старинного своего приятеля. Выйдя на улицу, с треском рванул ворот и глубоко вдохнул по-ноябрьски холодный сырой воздух. До последнего сего момента извещение о похоронах он считал лишь неудачной мрачной шуткой, к каковым Петр Сергеевич имел необъяснимое пристрастие. Сейчас же Андрей Иванович испытывал ужас, отвращение, непонимание, скорбь, жалость и опустошение одновременно. Мысль об утрате никак не умещалась в его голове.

Словно в горячечном бреду, сам не помня как, Пыжиков очутился в кабаке и приказал подать водки. Выкушав почти целый графин, он засобирался домой. Нетвердым шагом, теряясь в сумерках, в шинели нараспашку, Андрей Иванович добрался до квартиры, как вдруг столкнулся с прохожим. Невнятно пробормотав слова извинения, наш герой скрылся в темноте подъезда.

Уже дома, раздеваясь, он по привычке опустил руку в карман жилета. Карман был пуст! Проверив остальные карманы, Пыжиков так и не обнаружил пропажи. Огорченно рухнув на стул, он сокрушенно пояснил стоявшему рядом слуге:

– Сперли… Сперли, суки.

– Что сперли-с, барин?

– Брегет. Золотой брегет сперли.

– Может, обронили-с? Или где за подкладку завалили-с?

– Обронили-с, – передразнил Андрей Иванович старика Тихона. – Ступай вон.

После чего Пыжиков поднялся, махнул рукой и ушел к себе, хлопнув дверью. Расстройство от потери любимых часов вытеснило переживания по поводу смерти дражайшего Петра Сергеевича, завладев всем естеством Пыжикова.

На следующий день он лихорадочно обыскивал квартиру – вдруг и впрямь завалились куда. Прошел улицей, заглянул в кабак, где пил – безрезультатно. Идти со своей проблемой в дом покойного Петра Сергеевича в самый день похорон он уже не отважился. Даже послеобеденный отдых его был заполнен лишь грезами о потерянном брегете.

Вечером начался дождь, дул холодный ветер. Барометр упал на целый дюйм. Непогода усиливалась. Сильные порывы ветра сотрясали окна и кровли, стекла звенели от крупных дождевых капель. Тихон беспокоился. Андрей Иванович бредил брегетом.

С рассветом слуга разбудил Пыжикова: в городе началось наводнение. Вода сильно волновалась и уже начинала захлестывать набережную. Фонтанка высоко поднимала пенистые волны и с ужасным шумом и брызгами разбивала их о берега. Нева уже затопила Адмиралтейскую сторону, ставшее необъятным пространство казалось кипящей пучиной. Множество деревянных построек уже не могли противостоять стихии и с треском обрушились.

– Надо спасаться, барин! Пока не поздно!

– Чушь. Подумаешь, очередное наводнение, эка невидаль. Закрой все окна, да задвинь ставни поплотнее.

Слуга нехотя повиновался. Меж тем вода хлынула в город. В первом часу пополудни все улицы были залиты водой почти в рост человека. Люди искали спасения, кто где мог.

В темноте комнат, взаперти, Андрей Иванович потерял счет времени, что лишний раз напомнило ему о пропаже часов.

Вдруг в окно постучали. Стук был глухой, но сильный. Отворить окно и посмотреть, кто бы это мог быть, не затопив при этом комнат, не представлялось ровным счетом никакой возможности. Стук повторился. Пыжиков в раздражении перешел в другую комнату. Но следовало ему перейти из гостиной в спальню, как стук в окно раздался и там, повторяясь с каждым разом все настойчивее. Андрей Иванович переместился в кабинет, но стук последовал за ним. В столовой, в людской, в кухне – везде повторялось то же самое. Этот звук сводил с ума.

Вернувшись в гостиную, Пыжиков послал слугу послушать, везде ли стук так силен. К его изумлению, вернувшийся вскоре Тихон доложил, что туканья нигде нет вовсе, слышен лишь гул воды на улице.

Через секунду в окна начали стучать, на этот раз сильнее. Ставни трещали, раздался звон бьющегося стекла, окно распахнулось настежь. В комнату с шумом хлынул поток воды. Вслед за тем, на волне в гостиную вплыл гроб. Крышка его резко отворилась. Тихон забился в угол, зажмурился и, не переставая, осенял себя крестом. Андрей Иванович, держа в руке канделябр, взгромоздился на стол, не имея ни малейшего представления, что теперь делать.

В гробу сел Петр Сергеевич Чижиков. Вытянул вперед правую руку, в которой были зажаты те самые пропавшие золотые часы на цепочке. Пыжиков ахнул:

– Брегет!

– Подавись, жмот! – Чижиков швырнул часы в их хозяина, лег обратно в гроб, захлопнул крышку, и гроб выплыл из комнаты.

Следующим днем вода начала спадать. А еще через день от полиции повсюду появилась повестка с объявлением: кто из обывателей найдет гроб с непогребенным покойником, унесенный со Смоленского кладбища, и представит его, тому дано будет пятьсот рублей.

Роковой резец

Вот уже которую ночь Шарль мучился от невыносимой боли. Днем она слегка отступала, вытесняемая работой. Нет, не проходила, просто времени задумываться о постоянно ноющей челюсти решительно не было. В минуты же покоя боль накатывала, словно волна, разливаясь, казалось бы, по всему телу. Когда же поздними вечерами, в темноте, голова воссоединялась с подушкой, а тело принимало горизонтальное положение, кровь приливала к больным зубам, и Шарль тонул, тонул, тонул в красной пелене агонии.

Настои из трав уже давно не помогали. Сон стал тревожным, порождая кошмары. Шарлю снились то пляшущие в голове черти, то рот, разрываемый на части несущимися галопом лошадьми, то мясник, отрезающий ему язык, а то и вовсе гильотина. Так продолжалось почти месяц.

Теперь уже любая пища вызывала острые приступы, словно во рту и голове взрывались салюты и фейерверки. В конце концов, Шарлю пришлось перейти исключительно на бульоны, поглощаемые через соломинку. И ему меньше боли, и младшим братьям – сестрам с матушкой больше мяса и овощей достанется. Старый проверенный дедовский метод – одно движение кузнечными щипцами, и ты здоров – был бесполезен. Определить, который из семи зубов правой половины верхней челюсти повинен в бесконечных терзаниях хозяина, Шарль не мог. А перспектива остаться без всех семи в свои девятнадцать лет молодого человека не прельщала.

Стылая осень, а затем и ранние зимние морозы лишь усугубили дело. Шарль пробовал спать сидя, а затем и вовсе потерял надежду на покой. Разум его стал туманиться, реакции притупились, образовалась общая слабость в теле, что не лучшим образом сказывалось на работе. И без того скудный заработок стал еще меньше, отчего уже вся семья перешла на постные бульоны и пресный хлеб. Кошмары из сна превращались в кошмары наяву.

Будь у семьи Шарля деньги, он бы смог навестить доктора Виардо, имеющего зубоврачебный кабинет через два квартала, и славящегося своим мастерством на весь Париж. Однако же бессмысленная гибель старшего брата на полях далекой Московии лишила семью единственного кормильца и поставила ее на грань выживания. Восстановившийся в своих правах монарх отменил пенсии вдов и сирот по утрате кормильца, пусть жалкие, но все деньги. Шарль бросил учебу в университете. Хилый от рождения, юрист-недоучка вряд ли мог рассчитывать на приличную работу и достойный заработок. Да и бывшая приверженность покойных отца и брата Наполеону сейчас отнюдь не играла Шарлю на руку. Единственным шансом на спасение стал владелец кузнечной мастерской на окраине, в коем еще с юных лет теплились нежные чувства к матери Шарля, мадам Жоли. Так бывший блистательный студент, подававший надежды, превратился в мальчика на побегушках. Однако Шарль не жаловался, благодаря судьбу хотя бы за этот кусок хлеба.

Боль не отступала ни на минуту. Мучения стали столь невыносимы, что в один злосчастный день побороли совесть и загнали в угол сознания все приличные манеры и страх, заставив несчастного Шарля украсть кошель с деньгами. «Вот вылечу зубы и отработаю, все до последнего су отработаю» – думалось тогда Шарлю.

Кабинет доктора Виардо блестел чистотой и благоухал как аптечная лавка. Молодая девица в белом чепчике и опрятном чистом переднике, слегка присев в знак приветствия, проводила Шарля в смотровую и усадила в кресло. Доктор, бегло осмотрев рот пациента, лишь недовольно поцокал языком.

– Да, молодой человек, запустили вы себя. Шестерку и пятерку удалим так, а вот передний зуб, думаю, придется менять на протез.

– Протез? – Испугался Шарль. – А из чего протез?

– Ну как из чего, из зубов, вестимо. Как раз недавно новый материал поступил, неплохой по качеству, с Березены, будь неладна эта война. Это, конечно, не Бородино и не Лейпциг, как у доктора Кошоне, ну да и не дворянчиков лечу.

Через день опухоль в щеке спала, через неделю развороченная десна стала заживать, а еще через две и новый зуб прижился так, словно был свой родной. Шарль пробовал улыбаться сам себе в зеркало, пока никто не видит. Сначала робко, потом все смелее, осознавая, что протез неотличим от его родных зубов. Кузнец пропажи кошелька не хватился или же сделал вид, что не заметил, но и противиться не стал, когда Шарль отказался от очередной честно заработанной платы.

И все бы ничего, но кошмары от боли сменились иными, куда более страшными для разума и душевного равновесия кошмарами. Днем ли, ночью ли, стоило Шарлю лишь сомкнуть глаза, на час или на минуту, как в грезах ему являлся погибший брат, сильный, статный, молодой, в форме. Он неизменно тыкал штыком в щеку Шарля, вырезая лезвием клеймо вора, и проклинал за кражу.

– Маман, а, мамам, скажи точно, где погиб Жан? – Шарль в который раз задавал один и тот же вопрос, силясь успокоить свои расшатанные нервы.

– Да уж сто раз говорила тебе, совсем головой плох стал? Под Березиной, будь она проклята. А ведь почти вернулся домой – и мадам Жоли неизменно утирала подолом штопаной юбки подступающие слезы.

К середине зимы, аккурат после рождества, в кузницу заглянул конный патруль, перековать захромавшую некстати лошадь. Пока подмастерья трудились, мастер развлекал господ патрульных занимательной беседой, да угощал горячим вином у жарко растопленных печей. Шарль же, маясь не проходящим чувством вины, таился за конторкой.

– А тот что прячется у тебя по углам, да ныкается в темноте? Никак вора приютил, папаша? – усатый детина в форме недобро зыркнул на кузнеца.

– Да какой там? Взял вот из жалости на работу парнишку – студента, да какой с него прок? Семья шесть ртов, а кормилец на войне пал, вот и приютил. Так, помогает по мелочи.

– А, ну ладно тогда. А то смотри, быстро на суку вздернем. Развелось сейчас всякой падали, особливо после войны.

Спустя час патрульные уехали, сунув в ладонь хозяина пару монет. Подойдя к кассе, чтоб кинуть оплату, мастер встретился с безумным взглядом Шарля.

– Что ты там лопочешь?

– Я не вор, я не вор, я не вор… – шепелявил тот в ответ, стараясь не смотреть хозяину в лицо.

– Конечно, не вор. Успокойся, парень, иди, хлебни вина что ли.

Шарль медленно попятился и растворился в глубине мастерской. Когда же кузнец отпер ящик с кассой, то увидел поверх кожаного мешочка белеющий осколок: свежевырванный передний зуб с ровными окровавленными краями.