Читать книгу Падает снег. Сможет ли жизнь стать прежней? - Марина Зенина - Страница 8

В дверь позвонили.

Ну черт возьми, – наскоро вытирая руки, подумала я. – Кого там принесло!

Сделав газ под кастрюлей потише, я, не снимая фартука, отправилась к двери. Не люблю, когда меня отвлекают от готовки. А если это еще и рабочие снова со своими трубами – зарежу ложкой на хрен. Целый месяц не могут отопление нам сделать.

Проигнорировав глазок, я приоткрыла дверь и тут же съежилась от проникшего из подъезда холода. Передо мной стоял, виновато переминаясь с ноги на ногу, Андреев.

– Здравствуйте! – бодро произнес он, потирая свои покрасневшие от мороза руки и пытаясь согреть их дыханием. Андреев даже не пытался войти внутрь, хотя я видела, как ему холодно; наоборот, когда я открыла дверь пошире, узнав его и ошалев от удивления, Андреев отступил на шаг назад, словно боялся нарушить правила приличия.

– З-здрасьте, – в полной растерянности кивнула я. – А Вы к кому?

– Я? Я к Беленко! – наигранно весело и скоро отвечал Андреев, пританцовывая. – Вас не предупредили? Я буду рецензировать ее дипломную работу, мы договорились о визите на это время. Ее что, нет дома?

– Н-нет, я дома одна… – часто моргая, я опустила глаза и снова их подняла.

Наши взгляды встретились слишком открыто. И я поняла, как ему неловко и холодно одновременно; как он колеблется, решая, что предпринять в этой глупой ситуации: уйти и звонить Вике, ругая ее за непунктуальность, или напроситься войти и подождать ее здесь. И было видно, что он подумал, будто сильно мне неприятен, будто я не рада ему и не пущу в квартиру. И мне вдруг стало так жалко его, в этом его хлипком, тонком пальто, слезшей на глаза шапке и растрепавшемся шарфе. Ведь он не виноват, что пришел к назначенному сроку. Но Вика могла бы предупредить меня.

– Простите, я идиотка, – негодуя на собственную негостеприимность, я хлопнула себя по лбу и отошла в сторонку. – Зайдите, Максим Викторович, я же вижу, Вы замерзли.

– Да ничего, ничего! – преподаватель замахал руками. Сейчас еще скажет, что ему вовсе не холодно и у него вообще бычье здоровье. Ох уж эти мужчины… – Не хочу Вас тревожить, сейчас вот позвоню ей…

– Входите, прошу Вас. У меня сердце кровью обливается, – схватив его за рукав, я всё же втянула мужчину внутрь и закрыла сквозящую дверь.

– Да я же… – запротестовал было он.

– Позвонить ей можете и в квартире, – тоном полноправной хозяйки заявила я.

– Вам правда удобно, что я вот так ввалился? Вы все же были не в курсе, как я понял… – снимая шапку и приглаживая давно не стриженые волосы, с неподходящей для его внешности робостью спросил Андреев.

– Ввалились? – засмеялась я, и он улыбнулся, глядя на меня. – Скорее это я Вас заставила. Не говорите глупостей, лучше снимайте верхнюю одежду и отогревайтесь, а потом разберемся.

– Ладно, ла-адно, – со смирением в голосе протянул Андреев и стал разматывать шарф, освобождая раскрасневшуюся шею.

По правде говоря, этот визит несказанно осчастливил бы меня с полгода назад, когда Андреев Максим Викторович еще только стал мужчиной моего сердца, так сказать, временной пассией. Он преподавал в нашем университете, и при первой встрече произвел на меня колоссальное впечатление. Да и не может мужчина с такой внешностью и, что немаловажно, таким воспитанием, не произвести впечатления. Однако все это вспоминается мне теперь как туманный пережиток далекого прошлого, к которому я отношусь с холодной насмешкой.

– Вешалки у нас тут нет, так что давайте вещи мне, – попросила я Андреева, пока он стаскивал пальто с задеревеневшего тела. Словно послушный ребенок, он со светящейся улыбкой отдал мне все, что снял, и остался стоять, не зная, куда деть себя и свои пустые руки.

– Шапка и шарф мокрые совсем, – заметила я, окончательно входя в роль матери, отчитывающей непутевого сына за слишком долгую гулянку на морозе.

– Ну так снег валит, не останавливаясь, – оправдался Андреев и покорно улыбнулся.

– Повешу на батарею, пусть подсохнет, – решила я. – Так, Вы пока разувайтесь, вон тапочки, обязательно обуйте их, у нас плитка холодная, и ждите меня на кухне.

– Но где… А, впрочем, пойду на запах, – Андреев полностью смирился с тем, что ему придется остаться до выяснения обстоятельств, и кажется, уже был не против. По крайней мере, моим приказам не сопротивлялся.

Когда я развешала его вещи в зале, попутно размышляя, что веду себя слишком фамильярно с сорокалетним преподавателем, и вернулась на кухню, тот сидел за столом и уже заканчивал телефонный разговор. Я щелкнула кнопкой электрического чайника и, развернувшись к столу спиной, помешала суп, продолжая раздумывать.

– Ну что там? – осторожно спросила я, потому что тон его прощания мне не понравился – так говорят, когда сильно чем-то недовольны.

– Да ничего хорошего, – ответил Андреев и принялся яростно растирать себе шею до красных полос от ногтей.

Он поджимал губы и колебался, порываясь подняться и уйти. Ему было неловко. И, что странно, я не ощущала ничего подобного. Я даже самую малость не была смущена. Поэтому решила и его успокоить, а заодно выяснить ситуацию.

– Максим Викторович. Если Вам так неприятно в моем присутствии, можете уйти. Но если дело не во мне, и у Вас нет ко мне неприязни, то знайте: Вы мне ни капли не мешаете. Не надо чувствовать себя лишним, или дураком каким-нибудь, без права ввалившимся на чужую квартиру. Идет? – говоря это, я меланхолично помешивала суп, и видно, заразила Андреева своим спокойствием.

Щелкнул закипевший чайник.

– Ладно, – согласно кивнул Максим Викторович.

– Ну, что ж там Вика? – я стала наливать ему чай, как-то непроизвольно для себя решив, что ему нужен сейчас именно горячий чай, обязательно с медом и лимоном, чтобы не простудился.

– Говорит, из-за снегопада весь транспорт стоит, – начал рассказывать Андреев, внимательно наблюдая, как я размешиваю мед и затем отрезаю солидную дольку лимона. – Вот. И она в пробку попала.

– Следовало ожидать подобного по такой погоде. По-моему, легче ей теперь пойти пешком – дороги будут стоять до самого вечера, – заметила я и подвинула ему чай, поднимая глаза. Андреев глядел сначала на кружку, потом на мои руки.

– Ну да, – согласился он заторможенно, и я заволновалась, что я делаю не так? Надо было предложить ему кофе? – Спасибо большое. Она так и собирается поступить.

– И далеко она застряла?

– В районе памятника Ленину, – виновато ответил Андреев, не решаясь отпить чай, а просто отогревая ладони о кружку.

Ну вот откуда, откуда в этом мужчине столько умилительного смущения и боязни навязываться?

– О-о-о, – протянула я, – это ей долго оттуда, если пешком.

– Вот и я о том же… – грустно произнес мой внезапный гость, глядя на меня прямо. – Спасибо Вам за такую заботу, правда, но мне так неловко торчать здесь без дела, Вас отвлекать, ожидая ее неизвестно сколько…

– Все сказали? – спросила я, когда он, наконец, замолк, выжидающе глядя на меня. – Я теперь скажу. Ваше присутствие меня не отвлекает, а развлекает. К тому же Вы еще не выпили свой чай, и Ваши вещи еще не просохли, а выпустить Вас в мокром на мороз я себе не позволю в силу своего чисто человеческого долга.

Андреев просиял. Краснота с его лица уже сошла, а вот на шее остались ярко-алые полосы. Не снимая улыбки с губ, он принялся за чай. Я подбодрила его взглядом и решила завести ни к чему не обязывающий разговор.

– Так что же… какова тема дипломной работы, которую Вы будете рецензировать?

Андреев блеснул глазами.

– Антропоцентричное восприятие мира племен Южной Америки, – как скороговорку, произнес Максим Викторович. – Такая интересная штука…

– Ну так расскажите мне об этом, пока суть да дело, – попросила я, вспоминая о картошке с мясом, томящихся в духовке.

Наблюдая за моими манипуляциями, Андреев произнес:

– Как можно говорить об историко-культурных вопросах, когда находишься в помещении с такими запахами? – и он глубоко вдохнул, с удовольствием прикрыв глаза.

– Это Вам не в аудитории голодных студентов мучить, – усмехнулась я мстительно, проверяя зубочисткой степень пропеченности картошки.

– Вот что: забудем о дипломе. Вы, кстати, почему не на занятиях? – Андреев, наконец, вспомнил о субординации, приняв деловой тон, и это выглядело столь неподходяще к его нынешнему положению, что я засмеялась в ответ. – Что? – спохватился он.

– Да нет, ничего, – давя хохот, отвечала я.

Картошка пропеклась. Фарш под толстым, румяным слоем сыра, пропитанный соусом из сметаны, чеснока, укропа и соли, благоухал божественно.

– Глупо, да? – понял Андреев.

Я обернулась, стараясь придать лицу серьезное выражение:

– Нисколько.

И в следующий миг мы вместе захохотали в голос, сразу став как будто бы ближе. Глаза Андреева блестели от влаги, щеки порозовели от смеха, а широкая улыбка, обнажающая ровные зубы, не сходила теперь с его лица. У меня тоже заметно повысилось настроение.

– Выходной у меня сегодня. Вика на курс старше меня, поэтому расписание наше не совпадает, – с теплотой объясняла я. – Одногруппница моя в библиотеке, а еще одна девочка – у себя в колледже.

– Так вы вчетвером снимаете…

– Да. Но застали Вы меня одну.

– Решили потратить свободный день с пользой?

– Я за рациональное распределение времени. Почему бы не сегодня не наготовить на неделю вперед? Всяко лучше, чем поздно вечером, после пар, когда хочется отдохнуть. А ведь еще домашние задания.

– Действительно… Вот уж не думал, что хоть кто-то из современных студентов еще находит время готовить. Есть же гораздо более интересные вещи. Ну, Интернет, тусовки с друзьями, видеоигры… Вот когда я учился, помню, мы ели одни макароны и анакомы. Причем первое всегда была подгоревшим, а второе – сухим.

– Да-а уж, – я снова залилась смехом, вытирая руки о фартук. – Это так по-мужски! Зачем готовить, если для этого есть женщина?

– Ну-ну-ну, я ничего такого не имел в виду! Просто молодость, она такая – вечно не до того.

– Угу. А потом язвы и гастриты. Нет уж. Питаться надо правильно, с юности. Домашняя, здоровая пища собственного приготовления. Это и вкусно, и полезно, и напоминает о доме. А вот эти фаст-фуды, Макдоналдсы – давно пора запретить, – эта тема была для меня больной.

– Девушки с Вашими убеждениями сейчас редкость. Большинство и готовить-то не умеют, – вздохнул Андреев.

– Да меня тоже никто никогда ничему не учил, – призналась я. – Только попрекали всегда, что при замужестве мне будет нелегко, если не научусь… Но в то же время, опыт мне передавать никто не собирался. Оно как-то само пошло. Внутренняя предрасположенность, что ли, была. Для меня приготовление пищи своими руками – такой же важный ритуал, как и гигиена. Это даже больше, чем ритуал.

– Очень любопытно.

– Вы голодны? – просто и без предисловий спросила я в лоб.

Андреев промолчал, наверное, анализируя про себя, насколько мы сблизились, и не будет ли навязчивостью с его стороны отвечать на мой вопрос честно.

– Когда я шел сюда, я не хотел есть, – увиливая от прямого ответа, сказал он, наконец, и посмотрел мне в глаза.

Мы улыбнулись друг другу. Мы все поняли. Я взяла тарелку пошире, зная, как едят мужчины (им нужно пространство для маневра), и стала накладывать в нее блюдо из духовки.

– Господи, как же это пахнет! – воскликнул, не выдержав, Андреев. – Даже если бы я наелся до отвала за пять минут до того, как приехать сюда, я бы все равно не смог отказаться.

Я самодовольно улыбалась, ставя перед ним тарелку и кладя свою вилку.

– Вот уж не думал, что иду не работать, а нормально, по-домашнему обедать.

– Жизнь полна неожиданностей, – согласилась я, наливая себе чай и с особым удовольствием наблюдая, как принимается за еду этот высокий, треугольной комплекции мужчина, нависающий над столом, как пещерный человек над тушей убитого зверя.

– Слов нет, – пережевывая, вещал Андреев, – как вкусно. Не ел ничего вкуснее.

– Да уж, соперники у меня достойные – сгоревшие макароны да сухая лапша.

– Хотел бы я поспорить с Вами, да только Вы правы: с тех пор мало что изменилось. Я все еще готовлю себе сам… – задумчиво отвечал Андреев с полунабитым ртом.

Ах вот оно что. Оказывается, мы одиноки. Ну, теперь мне его еще жальче. О таких мужчинах, как он, хочется заботиться, как о родных сыновьях. Это неугасимое желание делать чью-то чужую жизнь вкуснее, теплее и уютнее всегда зажигалось в моем сердобольном сердце. Зажглось и сейчас. Но что я могу для него? Один раз накормить обедом?

– Так что там на счет ритуала? – перебил мои мысли Андреев.

– Готовка для меня – особенный процесс, а навыки – особенное мастерство. Они оттачиваются временем, методом проб и ошибок. Нельзя научить человека вкусно готовить – я в этом убеждена. Надо иметь талант от природы, как умение петь или рисовать. Человек может запомнить наизусть кучу рецептов, довести до автоматизма сам механический процесс, но если он не будет готовить еду с душой, если он не будет любить то, что он делает, если он не будет стремиться к идеалу, его еда никогда не будет вкусной. Все будет напрасно. Понимаете? Если человек без восхищения относится к тому моменту, как раздробленный набор ингредиентов становится в совокупности цельным блюдом, все будет напрасно. К этому процессу превращения нужно относиться как к магии, не иначе.

Андреев уже доедал, не прекращая, впрочем, улыбаться сам себе.

– Что смешного?

– Ничего. Просто моя мать говорила точно так же.

Снова повисла пауза, но нам от нее не было неловко, я это знала наверняка. Все его стеснение как ветром сдуло. Вот что значит – накормить мужчину: он автоматически становится твоим давним знакомым. А между давними знакомыми не может быть смущения или напряженного молчания.

– Когда Вы сказали о стремлении к идеалу, – отставив пустую тарелку, начал Андреев, – кстати, спасибо большое. Что Вы имели в виду?

– На здоровье, – улыбнулась я, чувствуя, что счастлива от выполненного долга: мужчина накормлен. – Я имела в виду, что существует эталон – тот человек, вкуснее которого, по твоему личному мнению, не готовит никто. И ты стремишься достигнуть его уровня, ты во всем равняешься на него в плане приготовления еды, понимаете?

– Понимаю, – серьезно кивнул Андреев. – И кто Ваш эталон?

– Как ни странно, но моя мать. Хоть она и говорит, что я теперь готовлю лучше нее, это далеко не так. Так вкусно, как она, не готовит ни один шеф-повар мира. Но я, по крайней ере, точно знаю, что в этой квартире равных мне нет.

– Вот это да! – воскликнул Андреев. – Неплохое самомнение!

– Считаете, незаслуженно я так думаю? – приподнимая бровь, поинтересовалась я.

– Ну-ну, стоп, – мужчина поднял ладони, словно боялся, что я могу обидеться, и хотел это предотвратить. – Я всего лишь приятно удивлен тем, что Вы знаете себе цену, ведь женщины в этом плане так любят прибедняться.

– Но не я. Если человек себя недооценивает – он дурак, если переоценивает – он сволочь.

Максим Викторович глядел на меня с нескрываемым восхищением.

– Знаете, мне не нужно пробовать чью-то еще стряпню, чтобы знать, что это – самое вкусное, что я ел с детства. Значит ли это, что Вы – мой эталон?

Он смотрел на меня открыто, с благодарностью и почти нежностью за то, что я его приютила, согрела и накормила. Еще бы спать уложила, – подумалось мне.

– Думаю, что нет. И на это есть много причин. Ну Вы как, согрелись? – почему-то мне захотелось перевести тему, и Андреев это почувствовал. И не стал противиться.

– Вы еще спрашиваете! Не знаю вот теперь, как не смутить Вас собой и своим поведением, – он опустил глаза.

– Слушайте, да что же Вы заладили одно и то же? Может быть, это я Вас смущаю, а не наоборот? – засмеялась я.

– Может быть, – он поднял взгляд и попытался улыбнуться, но вышло как-то вымученно.

Во мне вдруг взыграло то чувство, когда нечего терять. Захотелось выложить ему подчистую, как он мне когда-то нравился, как снился мне, как я страдала от его невнимания, пока небеса не послали мою настоящую, серьезную любовь. И я уж было открыла рот, но от спонтанного признания меня спасли.

В тишине вдруг отчетливо раздался звук повернувшегося ключа, и Андреев поник. Было видно, что эти последние секунды наедине со мной он хотел наполнить какими-то теплыми словами, но не находил их. Все говорил его расстроенный, потерянный взгляд.

– Максим Викторович! – обеспокоенный и виноватый голос Вики огласил наступившую тишину, затем сама девушка появилась в проходе.

Я едва зубами не заскрипела. Андреев оказался неожиданно приятным гостем, и мне не хотелось, чтобы кто-то его у меня сейчас отнимал. Я накормила этого мужчину, и теперь я имею на него право! – хотелось выкрикнуть мне. Судя по тому, как Максим Викторович нарочито не реагировал на появление подопечной, я сделала вывод, что он испытывает похожие чувства по отношению ко мне. Маска раздражения и холодности, словно невидимое забрало, опустилась на него смуглое лицо, и вмиг он снова стал вмеру строгим преподавателем, а не обаятельным мужчиной, так мило беседовавшим со мной какую-то минуту назад.

– Простите меня за опоздание, пожалуйста! – жалостливо просила Вика, снимая верхнюю одежду. – Я бежала! Правда, я спешила, как могла. Ведь я недолго?

Да, ты недолго. И как раз это теперь нас и злит.

– Все в порядке, – отрезал Андреев, поднимаясь. – Пробки – дело такое. От них никто не застрахован. Я и сам мог опоздать. Вам еще раз спасибо… кхм, за все, – обратился он ко мне.

Я степенно кивнула и сказала Вике, переводящей дыхание:

– Меня можно было и предупредить.

– Прости, да! Я была уверена, что успею. Пойдемте в комнату, Максим Викторович.

И она, пожав мне плечами и сделав прискорбно-виноватое лицо, увела Андреева.

Один – один, – подумала я. Если бы Вика хотела отомстить мне за Птицу, лучшей мести и придумать нельзя.

Носить маску и притворяться – это разные вещи. Первое – необходимость, как мимикрия в животном мире. Второе – гадкая, чисто человеческая, лицемерная привычка. Сегодня Андреев любезно приподнял передо мной свое забрало и не побоялся открыть истинное лицо. И я не забуду этого.