Читать книгу Падает снег. Сможет ли жизнь стать прежней? - Марина Зенина - Страница 9

– Не бойся, наступай прямо на лед, – подбадривая и крепко держа за руку, подруга выводила меня на ледовую площадку. Ее парень стоял рядышком, наготове, если вдруг придется меня ловить. Ну, или поднимать, если не успеет.

Таня заливисто смеялась, глядя, как я, с изяществом каракатицы, делаю первые боязливые шаги по скользкой поверхности. Ей хорошо, она умеет кататься.

– Вот только не надо ржать, – злилась я, одной рукой вцепившись в подругу, другой – опираясь о невысокий бортик. – Я вообще не понимаю, как вы заставили меня сделать такую глупость.

– Да почему же сразу глупость? – продолжала хохотать одногруппница, по совместительству моя соседка, без труда скользя рядом. – И вообще прекрати ворчать, как старая бабка. Разве тебе не весело здесь?

Я подняла на нее тяжелый взгляд и тут же опасно поскользнулась. Только пока я смотрела на свои ноги, неудобно сдавленные коньками, я могла их более-менее контролировать.

– Оп! Осторожнее! – поддержала меня Таня.

Ее молодой человек – Вадим – без усилий патрулировал местность поодаль от нас, следя за тем, чтобы мне никто не помешал делать первые шаги.

– Ты, правда, считаешь, что поход на каток сможет отвлечь меня? – спросила я, скрипя зубами и на этот раз не поднимая глаз.

Ноги предательски разъезжались в стороны. Я все больше раздражалась от своей неуклюжести, чувствуя уже привкус подступающего скандала, если все и дальше так продолжится.

– Ну а почему нет?

– Потому что, – процедила я, – потому что это всё равно что утешать мать, потерявшую ребенка, Чупа-чупсом.

– Ну, знаешь! Ты переоцениваешь свой случай. Я хотя бы что-то пытаюсь с этим сделать, в отличие от тебя. А в ответ одна агрессия.

– А я должна быть твоей должницей?

– О, боже, началось.

– Да даже не кончалось, – ответила я, решительно отпуская ее руку. – Ладно, езжай к своему. Я сама попробую, а то никогда не научусь.

– Уверена? – с сомнением спросила Таня.

– Да. Иди.

– А если упадешь?

– Как упаду, так и поднимусь. Как сказал Тони Старк – «Не можем ходить, будем бегать». И неужели ты думаешь, что если Я начну падать, тебе хватит сил меня удержать?

– Зато ты хотя бы упадешь не одна.

– Езжай уже.

– Ладно! Мы будем поблизости, – легко бросила напоследок Таня и, топнув ножкой, покатилась к Вадиму.

Я выдохнула почти судорожно. Досчитать до десяти и продолжать двигаться. Я почти сорвалась. Почти. Это было бы так ни к месту здесь. Да и она не заслужила этого. Это все я. Я и моя расшатанная психика, которую мне порой так трудно контролировать.

Народу на льду, судя по звукам вокруг, было не слишком много. Я медленно двигалась вдоль бортика против часовой стрелки, не рискуя надолго отрывать взгляд от собственных ног и поэтому не имея особой возможности к обзору.

Я полностью сосредоточилась на передвижении по скользкому покрытию. Шажок – и вторая нога уплывает назад, я крепче прижимаюсь к бортику и на время останавливаюсь, переводя дух. Пытка. Почему это так сложно? И как они делают это так легко и просто, будто умели с рождения? Раз – оттолкнулись – и поехали. Мне стало досадно. Даже такой мелочи у меня и то не получается. Как ни старайся – выходит лишь семенить ногами на месте, стараясь восстанавливать равновесие, туда-сюда, ни на сантиметр не продвигаясь дальше.

Когда я преодолела метров семь, остановилась отдохнуть и с вымученной улыбкой махнула Тане: все в норме. С меня сошли семь потов, и я проклинала весь свет, в первую очередь себя, неумеху, за то, что согласилась на эту дурную затею. Лучше бы на квартире осталась – полезнее бы время провела.

Знакомый женский голос звонко окликнул меня:

– Вера!

Я вскинула голову и стала рыскать глазами в толпе. Вика и несколько ее однокурсниц, знакомых мне, кружили неподалеку. Людей заметно прибавилось, особенно на противоположной, южной стороне арены, где катались более опытные люди, а не такое дно, как я.

– Привет, – махнула я в ответ.

– Ты что, одна тут? Пошли к нам, мы тебя научим быстро! – Вика была насквозь пропитана дружелюбием ко мне, несмотря на то, что произошло между мной и Птицей. Это настораживало и удивляло меня одновременно. Не привыкла я к таким людям. Слишком редко мне такие попадались. Точнее, никогда. Но эта, кажется, была искренна. Хотя почем мне знать. В последнее время я слишком крупно ошибалась в людях, чтобы утверждать что-то наверняка.

– Я с Таней и ее парнем. Да все в порядке, я сама, – отмахнулась я.

– А мы вот запланировали поход на каток всем курсом! – поправляя шапку, похвасталась Викина подруга, Лиза. – Ну, знаешь, типа как всеобщее мероприятие под Новый год. Скоро и остальные подтянутся! – договорив это, она, толкаясь с еще одной девчонкой, уехала вбок, смеясь.

Вика посмотрела на наручные часики, потом на меня:

– Он должен быть тоже. Просто… предупреждаю.

И – поехала к своим.

Ну вот. Теперь – полноценное счастье. Я вновь начала считать. На этот раз – до пятнадцати.

Меня даже не удивило то, что я ничего не слышала об этом всеобщем мероприятии – о подобных массовых вещах я никогда ничего не знала.

Птица не заставил себя долго ждать. В толпе парней с его курса, он смело спрыгнул на лед и окинул арену своим открытым, беглым взглядом. Я жалась к бортику и медленно двигалась вперед, изо всех сил делая вид, что не заметила Птицу. Но он уже меня увидел и покатился в мою сторону. Неужто решил спустя такое время все же обсудить произошедшее? Видел ли он, что Вика уже здесь?

– Вера! – раздалось громогласное и удивленное откуда-то справа. Я не узнала голоса, но послушно замерла.

С южной части арены на виртуозной скорости ко мне несся Андреев. Я вглядывалась в его складную, высокую фигуру в черном спортивном костюме, принявшую профессиональную позу для идеального скольжения, и была благодарна Максиму Викторовичу за столь неожиданное появление. Птица тоже его заметил.

Улыбка на смуглом лице Андреева становилась тем шире, чем ближе он подбирался к сектору, где находилась я, и уже освещала пол-арены. Я глянула на Птицу – тот замедлился, понимая, что уже не успеет ко мне первым. Андреев пер, как локомотив, и мне вдруг стало страшно, будто он сейчас не сумеет затормозить и по инерции раздавит меня. Но вроде не похоже на то, чтобы он не смог справиться с управлением.

Я приветливо улыбалась, в уме подготавливая отговорки на предлог научить меня кататься, который, я не сомневалась, последует незамедлительно. Круто притормозив чуть поодаль, чтобы не обсыпать всю меня ледяными крошками, брызнувшими из-под лезвия коньков, Андреев уже спокойно подъехал, облокотился о бортик напротив меня и преградил мне путь собой.

– Здравствуйте, Максим Викторович.

– А Вы-то чего на севере ползаете? – бодро спрашивал мужчина, явно не собирающийся сейчас придерживаться официальности. – Я там, на юге, уже полчаса летаю; так удивился, заметив Вас здесь!

Он смотрел на меня с лицом нараспашку, «с поднятым забралом», как я это окрестила; нос – красный от холода, легкая синеватая щетина, румяно-смуглая кожа и атласные пряди сильно отросших темных волос, заправленные за уши.

– Рано мне еще… на юга, – проговорила я, замечая про себя, что с длинными волосами ему намного лучше, и он даже чем-то напоминает теперь одного русского покойного панка в свои зрелые годы. Да, сходство феноменальное. Почему я не заметила раньше?

– Ой, это Вы так считаете! На самом деле все иначе, – смело хватая меня под локоть, засмеялся Андреев. – Все здесь умеют кататься, просто некоторые не верят в это! А Вы же Вера, вот и поверьте! – он потянул меня на открытое пространство, вынуждая оторваться от бортика. Мое тело гневно запротестовало, ноги стали разъезжаться, сердце заухало.

– Максим Викторыч, пожалуйста, не надо! – кричала я. – Я упаду сейчас, не надо, мне будет перед Вами очень стыдно!

Я упиралась, как могла, но Андреев был сильнее и не реагировал на мои протесты. Странно, что никто вокруг тоже не обращал на это внимания. Похоже, такие крики тут – каждодневное явление. Особенно если эти возгласы женские.

– Я не допущу, чтобы Вы упали, – серьезно произнес Андреев, подтягивая мое напрягшееся тело к своему. – Держитесь за мой локоть.

– Нет, не хочу! Пустите!

– Доверьтесь мне.

– Но я же!

– Расслабьтесь. Не нервничайте. Не глядите постоянно под ноги – так Ваш корпус начинает перевешивать вперед, нарушая равновесие. Поэтому и ноги разъезжаются. Смотрите строго перед собой и представляйте, что просто идете со мной, ну, скажем, под ручку.

– Но я никогда не гуляла с Вами под ручку! – пискнула я в страхе, и вдруг…

…поехала.

Словно всегда это умела.

Так вот, как оно бывает. Так же легко и складно, как Таня, Вика, Птица. Как все. Будто это и не мои ноги с такою простотой и привычкой мягко отталкиваются ото льда и позволяют мне скользить рядом с Андреевым.

Глупая, самая глупая в мире улыбка появилась на моем лице и не сходила с него, усиливаясь с каждым минувшим метром. Я подняла голову, чтобы посмотреть на Максима Викторовича. Он глядел мне в глаза и снисходительно, по-доброму улыбался, не показывая зубов. Он тоже видел это чудо, только для него оно – уже стало привычкой.

– Только не вздумайте меня отпускать, – предупредила я, представив вдруг весь свой ужас, если такое придет ему на ум.

– Даже не собираюсь, – уверил меня Андреев, и оба мы, засмущавшись вдруг непонятно чего, стали смотреть перед собой.

С поднятым забралом он нравился мне гораздо больше. Я наблюдала за ним в университете с прошлой нашей задушевной беседы, и поняла, что он ни с кем более не вел себя так же открыто и искренно, как со мной. И чем же я заслужила такой особый подход? Не верится, что только кулинарными способностями.

– Все и всё умеют изначально. Надо делать, не задумываясь, обманывая свой мозг. И окажется, что у тебя ко всему найдутся способности и навыки, как только отбросишь сомнения. Чем больше сомневаешься и выжидаешь, тем больше уверяешь себя, что не сможешь. А здорово я его, а? – хвастливо и самодовольно закончил Андреев секунду молчания спустя.

Я вдруг поняла, что он видел Птицу, спешащего ко мне и не успевшего, и намеренно его обогнал. А теперь – был несказанно доволен этой пусть маленькой, но победой.

– Здорово, – согласилась я. – Спасли Вы меня.

Мне и правда не хотелось разговаривать с Птицей. Он долго меня игнорировал и избегал, и я не понимала, почему. К тому же мне было обидно за Вику. И устраивать какие-то разборки, тем более, здесь, было ни к селу ни к городу.

Андреев посмотрел на меня, но я не повернула головы, замечая его движение лишь боковым зрением. Он понял, что я не хочу углубляться в эту тему, и не стал задавать вопрос, который застыл у него на губах.

– Первый раз на катке? – спросил он вместо этого, когда мы проехали в полном молчании первый полукруг арены и вернулись в начальную точку.

– Третий, – неохотно призналась я, мертвой хваткой впиваясь в его локоть вытянутой рукой – ехать совсем рядом было неудобно. Чтобы двигаться без проблем, требовалось немного личного пространства.

– Сегодня здесь, кажется, решило собраться пол университета, – мрачновато заметил он, впрочем, без особого расстройства. Уж он-то точно не боялся грохнуться на глазах у всей той самой половины студентов.

– Много падений? – словно читая мои мысли, прибавил он после паузы.

– Нет. Но не хотелось бы увеличивать их число.

– Ясное дело, – кивнул Андреев сам себе. – И не придется: я не позволю.

Происходящее меня не слишком удивляло: после того, как я позаботилась об Андрееве в тот день, между нами возникла какая-то тонкая, но теплая и прочная, несомненная связь, такая же хрупкая, как первый ледок на лужах в морозное утро ноября. Намного более были удивлены происходящим окружающие нас знакомые. Во взгляде Вики, Птицы и особенно Тани – не просто читались, а горели, пылали костры вопросов, щедро политые самым стойким воспламенителем – любопытством. Но пока рядом со мной находилась монолитная черная фигура Андреева, будто темный страж, – никто из них не рискнет подходить ко мне. А меня даже не волновало, что будет, когда наше катание вместе кончится, и может ли это кончиться вообще. Я чувствовала себя уютно в эти моменты, не более чем уютно, и мне этого хватало.

– А Вы, как видно, занимались фигурным катанием, – выдала я зачем-то.

– В юности занимался хоккеем, – ответил Андреев, помолчав. – Такие навыки не забываются.

Ну вот, он научил меня кататься, что же дальше? Ему не обязательно продолжать ездить со мной, по логике вещей, так? Но он едет, молча едет рядом, словно это даже не обсуждается, словно все так и должно быть. И я тоже в тот миг ни мгновения не удивлялась, и ни мига не сомневалась, что все происходит так, как положено.

А Птица, тем временем, уже катался вместе с Викой. Та счастливо улыбалась и сияла, словно новогодняя звезда. Дура она. Влюбленная дура. Простила ему, а он? Воспользовался ее чувствами к себе, и снова теперь в шоколаде. Мне вновь стало обидно за нее – ведь какое это унижение. Простить измену. Невообразимо. Но что для любящего сердца предательство близкого человека? Я вспомнила себя и зареклась осуждать Вику. Хоть в моем случае и не было измены, но унижение с моей стороны было – готовность простить и принять назад до сих пор теплилась в моей душе. Но никто не собирался просить у меня прощение. И уж тем более – возвращаться.

Оставшееся время мы катались, не обмолвившись ни словечком до самого прощания. И в этой тишине между нами что-то происходило. Что-то незримое, но ощутимое, заставлявшее понимать, что слова – лишнее, ненужное, низкое. Что нам сейчас необязательно говорить, потому что разговором этим мы только все испортим и отяготим. И я замечала, как несколько раз Андреев поворачивал ко мне голову, словно собирался что-то сказать, и так же молча отворачивался, или не находя нужных слов, или же понимая, что слова эти лишь нарушат происходящее между нами.

В очередной раз встретившись глазами с Таней, я заметила, что подруга показывает мне на свое запястье: время. Андреев заметил это тоже и приостановился, взяв меня за руку.

– Мне пора, – сказала я, хотя он и так это знал.

Секунду он смотрел мне в глаза.

– Вера, скажите мне: Вы тоже это заметили?

Андреев глядел с надеждой, опаской и добротой одновременно, этот ребенок в теле взрослого мужчины, так похожего на Горшенева и внешне, и простотой своей.

– Разумеется, – прекрасно понимая, что он имеет в виду, ответила я. – Еще тогда, на кухне.

– Вы хотите, чтобы это продолжалось?

Для эффекта и выдержала паузу. Затем ответила, абсолютно честно:

– Да.

С облегчением Андреев выдохнул.

– Вера! – уже довольно раздраженный голос подруги отвлек меня от мыслей.

– Я догоню! – крикнула я ей, и они с Вадимом вышли с ледовой площадки за бортик – разуваться.

– Я отведу Вас, – взявшись, как прежде, мы покатились к выходу с арены. – Как бы Вы описали это одним словом?

– Уютно, – не раздумывая, сказала я.

– Уютно… именно так, – кивнул Андреев, опуская «забрало» на лицо.

Мы не стали прощаться. Просто я пошла к своим, а он – не знаю.

– Это что вообще было? – сразу же налетела на меня Таня.

– Только то, что ты видела, – закатив глаза, я села разуваться. Как же, оказывается, устали ноги.

– Снова за свое, да? – уже веселее спросила она, решив меня подколоть. – Опять на взросленьких потянуло?

Мне вдруг стало противно.

– Не надо, – попросила я ее. – Ты так не говори. Ты же прекрасно знаешь…

– Ладно, извини. – Осеклась она. – Ну а все же?

– Да что тебе нужно? Решительно не пойму.

– Ай, да ну тебя!

– Таня. Я всего лишь пытаюсь жить дальше. Делаю то, что вы все мне только и советуете.

– Используя для этого симпатию других людей как средство повышения самолюбия? Это гадко.

Я посмотрела на нее, оставив шнурки.

– Гадко? – медленно переспросила я. – Гадко? Что ты можешь знать о гадостях? О том, как в этом мире все устроено гадко! И не тебе мне говорить о том, как поступать не следует. Меня жизнь и так наказала. Сам мир – гадкий. И уж если в нем не выходит жить честно, жить чувствами, умом и моралью, то я тоже сделаюсь гадкой. И может быть тогда этот мир меня примет, и я смогу быть счастливой!

– Это не по-божески, – сказав это, Таня тут же поняла, что наступила на мину замедленного действия.

– Что мне ваш бог… – насмешливо сказала я, почему-то не закипев от упоминания о нем, а наоборот, как-то сникнув. – Где он был, когда все то со мной происходило? Он затыкал уши и закрывал глаза, ваш бог. Он сделал все, чтобы я отказалась в него верить. А теперь пусть пеняет на себя. Когда человеку уродуют душу, он больше никому и ни во что верить не станет. Тем более, в такие глупости, как божество. Он станет злым. А я – такой же человек, как все.

Таня замолчала. Она знала, что спорить со мной в вопросах религии и философии – просто бесполезно. К тому же она в последнее время немного побаивалась выводить меня из себя.