Читать книгу Бессмертный пони. Заметки участкового терапевта - Мария Бородина - Страница 7

Баба Ада слыла настоящим исчадием ада.

Округлая, кучерявая, с пухлыми ногами колесом и без единой морщинки в семьдесят три. Искусный эмоциональный манипулятор, чудесная актриса и при этом – человек феноменальной ядовитости и злопамятности.

Пойди туда – не знаю, куда. Выпиши то – не знаю, что. Приди ко мне – не знаю, зачем. Улыбнись так – не знаю, как. Чего хочу – не знаю, а это всё – не хочу. Это про неё.

Хороших людей для бабы Ады не существовало.

Вернее, хорошим для неё был только один человек: она сама.

По закону бутерброда, жила баба Ада на моём плохом участке! Вызывала плохую меня она ежедневно. Ну или почти ежедневно. Наверное, за неимением хорошей альтернативы…

Попала я к ней сразу. В тот же день, что на участок вышла.

И так получилось, что, не имея опыта, просмотрела у неё транзиторную ишемическую атаку. Вместо неё обозначила гипертонический криз. Но «скорую» всё же вызвала…

Последствий удалось избежать. Но баба Ада мне постоянно сиё припоминала.

– Написала б всё правильно, меня бы сразу на КТ повезли, – злобно ворчала она, когда что-то шло не так. – И положили бы в больницу. А так – домой вернули. Ну что Вы за врач!

Появляясь в её небольшой, с густым от запечатанных форточек воздухом, квартирке, я не могла уйти битый час. "Правило золотой минуты" с бабой Адой не работало. Да что там минута: с нею не прокатило бы и правило золотых суток… Жаловаться она могла бесконечно, да на всё подряд.

– Давление за двести, – плакала баба Ада, картинно покрывая ладонью лоб. – Лекарства не помогают! Что делать?!

– Давайте заменим Эналаприл на Телмтсартан, – кося под умную, предлагала я.

– Ой, да я этот телмисартан проглотить не могу!

– Так разломите таблетку перед употреблением.

– У меня ру-уки трясутся!

– Раскусите, взяв в рот.

– У меня зубо-о-ов почти нет!

– Давайте Кардосал попробуем, но он подороже…

– Никто не думает о том, как я жить буду на пять тыщ?! – подрывалась баба Ада. – Правильно, не вам же жить!

– Э-э-э… – запиналась я. И внезапно вскакивала с новой идеей, как тот самый Осёл из Шрека: – Амлодипин?!

– У меня на него аллергия, – зло возражала баба Ада. – Голова кружится и ноги отекают!

– Бисопролол, – предлагала я, уже скрипя зубами.

– Он противопоказан при бронхитах!!! Где вы вообще учились?!

– Ну а что ж Вы тогда предлагаете?! – я с возмущением захлопывала карточку габаритов микроволновки и с ехидным прищуром смотрела на бабу Аду.

Возникала невнятная тишина. Лишь нарочито тяжёлые вздохи бабы Ады её нарушали.

– Так что делать будем? – повторяла я.

– Не зна-а-аю, – она заливалась слезами. – Врач ведь Вы, а не я! Вам всем лишь бы обидеть меня. Что Вам, что «скорой»… А мне же плохо!!!

Вот и разберись: то ли назло делает, то ли тихо шифером шурша…

Я уходила, не попрощавшись. Потому что попрощаться с нею было невозможно. Бабе Аде постоянно нужен был надсмотрщик, тюремщег и санитарка с одном лице. И девочка для битья.

Спустя пару месяцев, я выстроила линию общения с бабой Адой.

Не морщить нос от бабкиных слёз.

Не потакать глупым просьбам.

Делать назначения ультимативно.

Быстро уходить.

Ох и не нравилось это ей!

Долго баба Ада думала, как мне шах и мат сделать.

И додумалась.

В очередной раз придя к ней, я застала в гостях соседку. Амелия Павловна – Божий одуван с лёгкой деменцией и вечной улыбкой – подносила к губам бабы Ады стакан с водой. А та – приседала с руками, вытянутыми вперёд.

– Что это за гимнастика? – удивилась я.

– Это всё, чтоб таблетку Вашу гадкую проглоти-и-ить! – завыла баба Ада койотом. – Надо же жи-и-ить как-то?!

– Изжога, чай, – с улыбкой прокомментировала Амелия Павловна.

– Вот, – кипела баба Ада, обращаясь как бы не ко мне. – Навыписывала мне! А что – сама не знает!

– Да что там в наши годы? – блаженно улыбалась Амелия Павловна. – Жива, да и хорошо!

В общем, Амелия Павловна поддержала меня, и тяжёлой артиллерии из неё не получилось.

В следующий раз, едва я порог переступила, баба Ада выбежала на лестничную клетку и отчаянно замолотила в соседскую дверь…

– Чё? Пришла врачиха? – прокаркал прокуренный женский голос за моей спиной.

Следом за бабой Адой в тесную прихожу ввалилась пышная девушка с крашенными чёрными волосами и неоново-оранжевыми коготками, вся в автозагаре и распахнутом леопардовом халатике. У таких в кармане непременно пачка тонких сигарет, а муж – где-нибудь в Умёте или Ударном. Или в Магадане, если не слишком повезло. Клянчит деньги, изредка присылает нажёванные из хлеба розы и ласково называет в переписках «малая»… Серьёзная, короче, дама: настоящий боевой танк.

Девушка сурово глянула на меня.

Ничего не сказала.

И пошла контролировать процесс осмотра бабы Ады.

Осматривала я старушку с ног до головы. Всегда. Включая ненавистную всеми терапевтами глубокую скользящую пальпацию живота по методу Образцова-Стражеско, пальпацию отёков и осмотр щитовидной железы.

– Не так слушаете, – то и дело раздавались суровые замечания боевой девушки. – Нужно дольше!

– Вы, наверное, преподаватель по пропедевтике? – съязвила я.

– Поговори мне тут ещё! Лечить не умеешь! Обследовать не умеешь! Микроинсульт пропустила! Назначаешь всегда какую-то ерунду, которая не помогает!

– Современный мир предлагает множество альтернатив, – заметила я. Мой голос набирал обороты. Орать я умела хорошо. – Не устраивает? Есть частные клиники.

– А ей жить на что? Ча-а-астные… Тьфу, б**!

– Можете сами в поликлинику приходить и посещать другого терапевта.

– Как она дойдёт-то?!

– Вот если Вы так переживаете за неё, могли бы раз в месяц помочь и сопроводить её до врача.

Баба Ада с блаженным удовольствием на круглом лице наблюдала за нашими перепалками.

А потом – устроила свои традиционные: "это – не надо, это – не вкусно, это – не хочу, это – дорого, а это не проходит у меня через горло". Да так качественно, что леопардовая девица обалдела и стукнула о пол отвисшей челюстью.

– Извините, – сказала она тихо уже у выхода. – Она просто меня очень просила на Вас повлиять. Мол, не делает ничего…

Через пять лет леопардовую красавицу заберёт цирроз…

Специально ли делала всё это баба Ада?

Не думаю.

Ведь, если присмотреться к ней, можно было найти и плюсы.

Самозабвенно заботливой баба Ада была всю жизнь. Иногда даже личные потребности стороной обходила. Но ради родных порвала бы последнюю ночнушку на бинты.

С тех пор, как любимая долгожданная дочь погибла в автокатастрофе, а послеинсультный лежачий деда Митя ушёл в лучшие места, заботиться, забывая о себе, стало не о ком. И смысл жизни бабы Ады, вместе с точкой приложения энергии, потерялся.

Был, правда, ещё сын. Но жил не так, как бабе Аде угодно было. Мамкиной удушающей заботы шугался, как огня. Да так не ладил с нею, что, изредка позвонив, кидал трубку среди разговора. А в гости вообще старался не приходить: не отпустит ведь!

Есть люди, которым позарез нужно быть нужными. А когда не пригождаются – медленно, но верно уходят в себя. Наверное, это акцентуация, которую нужно лечить; один из сторон треугольника Карпмана. Но раньше-то об этом не знали! Раньше это нормой считалось!

Баба Ада как раз такой и была. Никому не нужна – зачем тогда жить-быть?

Оттого упала баба Ада в депрессивную пустоту. И проваливалась туда с каждым днём глубже и глубже.

– Ну, вот что мне для Вас сделать? – возмутилась я, в очередной раз придя к бабе Аде не знаю зачем. – Поговорить с Вами?

– А о чём говорить?

– Ну, не знаю. Подумайте. Что Вам интересно? В чём для Вас смысл жизни?

Баба Ада достала из складок кресла кнопочный телефон и протянула мне. Пригладила растрёпанные кучерявые волосы и выдавила, залившись слезами:

– Серёже позвони.

– Какому Серёже?!

– Сы-ы-ыну!

Найдя в списке контактов заветное имя, я набрала номер.

Длинные гудки…

– Опять не берёт, – разозлилась баба Ада. – Мать не нужна совсем! Как нашёл свою сектантку, так и испортился…

– Сектантку?

– Евангелистку, или католичку какую-то. Старше него на пять лет, с двумя детьми. Ещё одного своего родили, так нет, ей мало! Ещё двоих усыновили! Совсем на шею Серёженьке сели!

– Так дело-то хорошее, благородное…

– Да он вкалывает теперь на них день и ночь! И обо мне забыл!

– А жена его что, не работает?

– Да так, ерундой мается: поваром что ли…

– Ничего себе "ерундой мается"! – возмутилась я. – А Вы бы на выходные взяли и внуков в гости пригласили! И сами бы отвлеклись, и детям интересно с бабушкой встретиться.

– Видеть их не хочу, – сквозь зубы проговорила баба Ада. – Чужие они.

– Может, к психотерапевту Вам? Таблетки выпишет?

– Да что я, чокнутая что ли, химозу эту глотать?!

Разговор был исчерпан.

Пустота накрывала бабу Аду всё сильнее.

Вот, она уже и готовить перестала, и мыться, и убираться. Всё соцработник за неё делала. А однажды – при соцработнике отказалась из ванны вылазить. Пришлось экстренно вызывать сына. Сын орал, что его сорвали с рейса, но всё же приехал, и бабу Аду из ванны достать помог.

А потом и вовсе легла баба Ада на кровать. И вставать отказалась. Никаких инсультов, никаких болезней, что препятствовали активности. Просто легла и не встала.

Не хотела больше вставать.

Ключ от квартиры она торжественно вручила Татьяне Арсеньевне, чтоб мы проведывали её иногда. Ещё к ней приходила соцработница: худенькая, хрупкая женщина с золотыми локонами. И иногда соседка-одуван Амелия Павловна, которая к тому моменту уже инсульт перенесла. Из чувств гуманистических. Накормить, напоить, дать лекарства…

Один раз пришли мы с соцработницей к бабе Аде, а она у кровати на полу лежит. В луже! В сознании, спокойная, умиротворённая – даже не плачет! И встать не пытается! Как мы вдвоём поднимали её – лучше не вспоминать. Как умоляли её хоть немного помочь нам ногами или руками, зацепиться, опереться – а она ни в какую!

Ничего плохого у бабы Ады не нашли. Всё оттого, что страдала она болезнью незримой, но страшной. Депрессией страдала. Раком души.

Рак души – он ведь так же болит, как и рак тела. Ничуть не меньше. И так же поглощает энергию. Так же разрушает. Истощает. Блокирует возможность получать удовольствие и энергию мира. Метастазирует, вызывая интоксикацию мыслями и психосоматические расстройства.

И, если его не лечить, в итоге убивает.

Так и умерла баба Ада на этой кровати.

Сын к ней так и не пришёл.

Осуждать его или не осуждать – дело личное. Но кажется мне, что не таким плохим он был, как баба Ада малевала.