Читать книгу Большая книга ужасов – 79 - Мария Некрасова - Страница 4

Слепой фонарь над проходной блестел металлическим ободком. В будке охранника не горел свет, и ворота были не освещены: просто глухой лист железа в темноте. Оглушительно стрекотали цикады: только они и заставляли думать, что мы в реальном мире, а не во сне – уж очень все это было странно.

– Умер он там, что ли? – Лысый постучал ногой в ворота. Противный металлический стук, я даже уши зажала. – Михалыч! Выходи, дачники приехали.

Сторож Михалыч ждал нас на даче всю неделю. Ну, должен был ждать. А вот мы приехали – и никого. Темнота, тишина.

– Не надо говорить, что он умер!

Но Лысый меня не услышал. Он стучал в темное окно проходной, потом прижался лицом к стеклу, заслоняясь ладонями:

– Михалыч! Дрыхнет, что ли…

Флер встала на лавочку у бетонного забора, подтянулась на руках и уселась верхом. Лысый не видел, был занят тем, что пытался достучаться в будку на проходной. А я полезла к Флер. Мальчишки, наблюдавшие все это из машины, тут же повыскакивали и устремились к нам на забор. Они крались осторожно, чтобы Лысый не заметил, но он был слишком занят и вообще не смотрел в их сторону.

Бетонный забор вокруг нашей дачи обожают местные художники. Каждый год, как ни приедешь – обязательно новые рисунки. Михалыч ругается, грозится поймать и заставить красить, но еще никого не поймал. Сейчас я видела что-то новенькое, но не могла разглядеть в темноте. Вскарабкалась на забор, уселась рядом с Флер.

Холодный бетон после теплой машины пробирал до костей. Больше всего хотелось спрыгнуть, но на забор уже карабкался Лео, и карабкался с моей стороны. Когда рядом с тобой садится Лео, холод можно и потерпеть. Он залез, уставился в темноту на территорию дачи, и я сделала вид, что тоже туда смотрю.

…А через секунду между нами втиснулся Бад, а за ним еще Васька и Руди! Флер молча глянула на вот это все и только сочувственно мне кивнула. Что тут скажешь, когда все за нас решают Бады! Не люблю Бада. Он дурак.

Мы ухитрились усесться вшестером на одной секции (Софи, похоже, уснула в машине). Все пытались разглядеть хоть что-то на неосвещенной территории школьной дачи.

– Что-нибудь видишь?

По ту сторону забора было так же темно, как по эту. Я еле разглядела асфальтовую дорожку, ведущую к корпусам, и черные безглазые коробки – сами корпуса. Вся территория утыкана фонарями, ночью здесь бывает светло как днем, а сейчас нет. Ни один фонарь не горел. Мрак. Ни души. В ухо ударил холодный ветер, желудок свело спазмом. Последний раз мы ели в школе, это было в обед. Потом долго ехали, Лысый забыл сумку с продуктами и полдороги ворчал об этом, а вторую половину говорил, что ничего страшного, поедим на даче, Михалыч нас ждет. Ну вот и приехали. Темно и холодно. И Михалыча нет.

Лысый колотил в дверь так, что я вздрагивала каждый раз. Если бы Михалыч был на месте, он бы давно услышал. Куда же он делся? Лысый еще разок саданул по двери (мне показалось, что бетонный забор качнулся под нами от этого удара), ругнулся и сел на крыльцо.

– Что видно? – Он спросил как ни в чем не бывало, даже ничего не сказал, что мы сидим на заборе.

– Ничего. Темно.

– Вот мы влипли! И не позвонить…

Телефон Лысого остался в школе. Большей частью – на столе в спальне мальчишек. Еще несколько мелких частей затерялись навечно где-то под кроватями, Лысый их не искал, он сказал, что телефон сдох. Мальчишки натянули веревочку над порогом, и Лысый споткнулся вместе со своим телефоном. Лысый ушибся, телефон сдох. После этого Лена отобрала все наши планшеты до осени, чтобы мы за лето не отупели окончательно. В общем, мы все без связи. У Лысого еще есть ноутбук, но у Михалыча нет скайпа.

– Михалыч!

Тишина.

Я сидела на заборе и таращилась на темные дачные корпуса. Странно, что в этих слепых черных коробках когда-то была жизнь. Корпуса выглядели так, будто там тысячу лет никто не появлялся. Жесть крыши, блестящая в свете луны, в одном месте разошлась, образовав огромную дыру – я бы, пожалуй, пролезла. И окно в ближайшем корпусе. Выбито? Стекло блестело только в нижней части окна, а выше – черный мрак. Или мне плохо видно, или… На дорожке блеснул крупный осколок. Точно: стекло выбито.

Я крикнула Лысому, но он опять заколотил в дверь будки и не услышал.

Я показала Флер и еще Руди, который теперь сидел рядом со мной. Они долго не могли разглядеть, пока Бад не ткнул пальцем:

– Смотрите, ураган был!

Кажется, он прав. Я сразу разглядела поломанное дерево и большие ветки, разбросанные тут и там…

– Может, это просто Михалыч танцевал! – заржал Васька. – Или на дачу напали бандиты и убили Михалыча!

– Дурак! – Руди повис на заборе вниз головой и с умным видом рассматривал темноту. – Хорош девчонок пугать, а то я сам боюсь.

– А чего пугать-то? – Васька попробовал повиснуть так же, но поскользнулся и сел как раньше. – Сам посуди: все вокруг поломано, человека нет…

– Дерево тоже они поломали? – спросил Бад.

Руди заржал.

Васька слишком много смотрит телевизор, особенно всякие ужастики и про бандитов. И любит нас пугать.

* * *

Наконец-то лязгнула задвижка, и дверь будки открылась. Мы с Флер свесились с забора и уставились вниз.

– Михалыч! Ну ты здоров спать, я уж не знал, что думать!

Свет по-прежнему не горел. Сверху я видела блестящую плешь Михалыча, он вышел, ссутулившись и опираясь на палку. Вторая рука висела на перевязи, в темноте ярко белел бинт. Сломал? Нам не говорили.

Флер тут же соскочила с забора и помчалась обнимать сторожа:

– Михалыч, что с тобой?

Он пытался отстраниться, но от Флер еще никто не уходил. Пришлось мириться с неизбежным.

– Ничего страшного, руку сломал. Ураган был, два столба упало. И вот мне досталось.

– Больно?

– Терпимо. Но света на даче нет. До кучи еще и авария в котельной.

– И ты только сейчас об этом говоришь?! – Лысый смотрел на него так, будто это Михалыч устроил ураган.

Флер под его взглядом быстро драпанула обратно на забор. Бад и Васька с Руди спрыгнули на территорию и побежали смотреть, как там все поломало. Михалыч заметил:

– Осторожнее там! Еще ничего не убрали!

– Какой осторожнее! – рявкнул Лысый. – Назад быстро! Ты раньше сказать не мог?! Вот что мне с ними теперь делать?!

Мальчишки возвращались бегом. Когда Лысый так разговаривает, с ним не надо спорить.

– Дальний корпус почти не пострадал. – Михалыч смотрел в землю, и я могла детально изучить его плешь. – Заночуете там, одеял у меня много. А утром ремонтники приедут…

– И провозятся до конца лета! Ты понимаешь, что ты говоришь?! Как я их здесь оставлю?! У половины из них уже была пневмония, а вторая половина…

– Да чего ты боишься – лето на дворе!

Лысый двумя пальцами взял Михалыча за рукав свитера, оттянул и потеребил в пальцах, пробуя толщину. Михалыч сник.

– Ладно. – Лысый отпустил его рукав. – Поедем в старый корпус на ночь глядя. Спасибо, Михалыч, за наше счастливое детство! Только бензина дай, а то по дороге заправок нет.

Михалыч уставился на него шальными глазами и сказал:

– Не дури, Степанов! – голос у него совершенно изменился. Он шептал, этот Михалыч, но так, будто сейчас набросится на Лысого с кулаками.

– Ой, да ладно тебе, цирк с конями! – Если Михалыч шептал, то Лысый орал. – Давай хоть ты меня не грузи бабушкиными сказками! Бензина дай!

Мальчишки вышли с территории через проходную, промылились мимо Михалыча и встали в сторонке вдоль забора. Михалыч глянул на них, на нас, что-то зашептал и втащил Лысого в будку.

Бад тут же подскочил и прижался ухом к двери проходной, но из окна показался кулак Лысого, и Баду пришлось отойти на пару шагов. Я только тогда заметила, что и это окно выбито.

Я спрыгнула с забора, потихоньку подлезла под окно будки и попыталась послушать.

Говорили очень тихо. Михалыч шипел как охрипший, я не разбирала слов. Да еще мальчишки с Флер подлезли ко мне под окно послушать, топтались по ногам и громко дышали в уши. Я слышала только Лысого.

– Ну что, что ты мне еще придумаешь?

– Пш-ш-ш-ш.

– И?

– Пш.

– Знаешь, сколько народу тонет по синьке в этом водохранилище?

– Пш-ш.

– А вот это уже выдумки! Хотя если они в воду полезли, то башки у них и при жизни не было. Так что, может, и не выдумки.

– Пш!

– Да не смеюсь я! Просто противно, когда взрослый мужик рассказывает байки про чупакабру.

– Про кого? – потихоньку спросила Флер.

– Это я знаю! – Васька отошел от окна и стал объяснять. – Это такая тварь, которая пьет кровь у животных. Никто не знает, как она выглядит, потому что приходит по ночам и нападает на скотину. Хозяин утром встает – а собака мертвая. Или ребенок. Или…

– Прекрати! – это уже Лысый. – Чупакабра, Баба-яга – какая разница? Бред это все.

– Пш-ш.

– Что на деревьях? Вот не выдумывай! Ну черт с ним, убили кого-то, ладно, верю. В лесах все время кого-нибудь убивают. Но мы там будем на маленьком острове и всех маньяков переловим сами, им там негде спрятаться.

– Пш-ш-ш.

– И чупакабру тоже.

– Пш.

– И бабку-ежку тоже поймаем и съедим! Уймись, Михалыч, а то я начну думать, что у тебя крыша поехала. Нормально доедем, на лодочной станции сейчас спокойно. Или нет?

– Пш.

– Ну и ладно. Бензину дай.

Флер покрутила пальцем у виска. Бад слушал разинув рот, а Васька не унимался:

– Я видел по телику то, чего боится Михалыч. На днях. Вы дрыхли уже, а мне не спалось, Лена разрешила мне посмотреть с ней «Новости». Я пытался ее уговорить на фильм…

– Ну не тяни уже!

– Короче, на берегах какого-то водохранилища, я не понял, который год находят тела…

– Не какого-то, а нашего, – поправил Руди. – В это время по телику местные новости.

– Ну и что, там все время кто-нибудь тонет.

– В том-то и дело! – Васька сделал паузу. – В том-то и дело, что эти не утонули. Их убили. То, что нашли в тех «Новостях», было обезглавлено и висело на дереве выше человеческого роста. В другие годы находили…

– Заткнись! – рыкнул Бад. – Если вы с Михалычем смотрели одно и то же, то все понятно. Правильно Лена говорит: телевизор – зло.

– Она потом жалела, что дала мне это смотреть.

– Ну вот!

– Что-то мне уже не хочется на дачу, – сказал Руди.

Бад только глянул на него, но тут Лысый рявкнул Михалычу «Уймись!» – и мы дружно рванули к машине.

Все, кроме Софи. Она как раз проснулась и выходила из машины посмотреть, где все и чего это Лысый разорался. Я налетела прямо на нее. Мы упали, попались под ноги Руди, и тот полетел через нас в открытую дверцу машины. Но не долетел, потому что его подхватил Лео, но все равно споткнулся о нас и закрыл головой злополучную дверцу, заодно прищемив волосы Флер, потому что она уже лежала на земле, я не помню, как это произошло. Люблю своих одноклассников! С ними бывает всякое, но никогда не бывает скучно.

* * *

– Ты не прав, Степанов. – Михалыч подошел со своей палкой, неся канистру в той же руке. Наверное, было неудобно. – Ты рискуешь не только собой…

– Ничем я не рискую! – Лысый отобрал у Михалыча канистру, отвинтил крышку и шагнул к закрытому бензобаку. – Михалыч, хоть при них не начинай.

– Вот и пусть знают, кого благодарить, ежели что. Кому ты тут свою удаль показываешь, Степанов, мне? Или им? Иванова бы поняла…

– Иванова тебе скажет то же самое! Позвони ей и спроси, у меня телефона нет. Она скажет: «Михалыч, ты сбрендил!» – Лысый плеснул бензина на запертый бак, ему попало на штанину, а он так и лил бензин, пока Бад не схватил его за руку:

– Осторожно.

– С вами и я сбрендил. – Лысый наконец поставил канистру и пошел в машину за ключами.

Он сел за руль, достал ключи, вставил в зажигание, повернул…

– Бензин, – напомнила Флер. Лучше бы не напоминала! Лысый так глянул, что она пригнулась на своем заднем сиденье. Михалыч это все видел.

– Ну вот куда ты собрался ночью?

Лысый выпрыгнул из машины, задев Михалыча дверью:

– Ехал бы днем, если бы ты вовремя сказал мне об урагане! Отвали уже! – Он стал ковырять ключами дверцу бензобака, но, кажется, не попадал, потому что было темно.

Потом Руди напомнил ему про воронку – и тут же драпанул к забору, потому что у Лысого было и правда страшное лицо. …А потом Лысый пытался нас всех собрать и загнать в машину (после всей этой заварухи внутри осталась сидеть только Флер). Лично я боялась к нему подходить и залезла на забор, где уже были Софи и Руди. Бад сидел неподалеку на дереве, рвал и лопал зеленые вишни, сплевывая косточки в кого повезет. Васька кругами удирал от Лысого вокруг машины, Лео культурно сидел на скамейке у забора и наигрывал на бас-гитаре поверх чехла.

* * *

Лысый опять повернул ключи в зажигании, машина опять взвизгнула и замолкла.

– Съездили! Михалыч там колдует, что ли?! Совсем старик сбрендил. – Лысый двинул кулаком по рулю, и гудок врезался в уши, я аж вздрогнула.

– Это похоже на знак, – потихоньку сказал Васька. – Знак, что ехать не надо. Сперва бензина не было, теперь машина не заводится…

Бад влепил ему затрещину, а сам сказал:

– Лень, может, правда ну его? Я устал. И голодный.

– И я! – поддержал Руди. Бад дотянулся с переднего сиденья и тоже влепил ему затрещину.

– А в старом корпусе здорово! – заметила Софи. Она в школе дольше нас всех, и, кажется, она одна помнит этот старый корпус. Лично я видела только новый, где Михалыч. А о старом только слышала, что он есть и его никак не могут продать, не знаю почему.

Лысый посмотрел на нас в зеркало, и мне захотелось опять сбежать на забор. У него были жуткие красные глаза, я думала, он сейчас рявкнет так, что я еще долго ничего не буду слышать. Но вместо этого он молча повернул ключ. Странно, но в этот раз раздался не визг, а ровное тарахтение мотора. Кажется, мы все хором вздохнули тогда. Лысый сразу ожил:

– Ну вот, а то «Не поедем, не поедем!».

Он включил музыку, и мне сразу стало спокойнее. Играло что-то медленное и очень тихо. Я откинула сиденье и нацелилась поспать, но Лысому это не понравилось:

– Не спать, а то я сам усну. Только этого нам не хватало… – Он стал крутить ручку магнитолы, и машина наполнилась противным шипением, иногда перебиваемым музыкой. Лысому все не нравилось, а спать под это было невозможно. Я заткнула уши и смотрела, как он вертит ручку магнитолы, другой рукой удерживает руль и еще что-то беззвучно ворчит. Когда он отнял руку от магнитолы, я рискнула открыть уши.

– Когда же они проснулись, кругом была темная ночь[1]. Гретель стала плакать и говорить: «Как мы из лесу выйдем?» Но Гензель ее утешал: «Погоди только немножко, пока месяц взойдет, тогда уж мы найдем дорогу».

– Вот сказку слушайте, – довольно сказал Лысый. – Хоть так не уснете.

– Подходящая сказочка, – заржал Бад. – Скажи честно, куда мы едем?

– На дачу в старый корпус. Там остров, лес…

Все заржали.

– Так шли они всю ночь и еще один день с утра до вечера и все же не могли выйти из леса и были страшно голодны, потому что должны были питаться одними ягодами, которые кое-где находили по дороге. И так как они притомились и от истомы уже еле на ногах держались, то легли они опять под деревом и заснули.

– И эти спят, – ворчал Лысый. – Вставайте уже!

– Мы не спим.

– Да я не вам…

Лысый и в школе все время разговаривает с телевизором. Обычно это смешно, но в этот раз было как-то непривычно, наверное из-за того, что вместо телевизора было радио.

– А старуха только покачала головой и сказала: «Э-э, детушки, кто это вас сюда привел? Войдите-ка ко мне и останьтесь у меня, зла от меня никакого вам не будет».

Она взяла деток за руку и ввела их в свою избушечку. Там на столе стояла уже обильная еда: молоко и сахарное печенье, яблоки и орехи. А затем деткам были постланы две чистенькие постельки, и Гензель с сестричкой, когда улеглись в них, подумали, что в самый рай попали.

– Лень, нам обязательно слушать этот бред? – спросил Бад.

– Поворчи у меня!

– Но старуха-то только прикинулась ласковой, а в сущности была она злою ведьмою, которая детей подстерегала и хлебную избушку свою для того только и построила, чтобы их приманивать. Когда какой-нибудь ребенок попадался в ее лапы, она его убивала, варила его мясо и пожирала, и это было для нее праздником. Глаза у ведьм красные и недальнозоркие, но чутье у них такое же тонкое, как у зверей, и они издалека чуют приближение человека. Когда Гензель и Гретель только еще подходили к ее избушке, она уже злобно посмеивалась и говорила насмешливо: «Эти уж попались – небось не ускользнуть им от меня».

– Леня, что мы слушаем?! – заныла Флер. – Ночь кругом, как-то неуютно под такой аккомпанемент.

– Зато точно не уснете, – зевнул Лысый.

– Это всего лишь сказка, – зевнул и Бад. За ним стали зевать все, пока Васька не выдал:

– А я видел по телику такую ведьму. Только она всамделишняя.

– В смысле не сказочная?

– В смысле убивала и жрала людей. Ее в «Новостях» показывали, когда арестовали.

– Прекрати!

– Да ладно, она в тюрьме давно. И вообще не у нас, а где-то в другом городе, я не запомнил.

– Не запомнил и молчи. – Бад дотянулся и влепил ему затрещину.

А я подумала, что теперь точно не усну.

Салон уже прогрелся. Я сидела, втиснувшись между Флер и Софи – тепло. Радио бубнило свою сказку, Бад с Васькой ругались, я не заметила, как все-таки уснула.