Читать книгу Украденное дитя - Мария Николаевна Сакрытина - Страница 6

Но не понять вам, каково

Мне было хоронить его,

Как было мне дышать невмочь,

Когда я уходила прочь.

«Вдова с границы», английская баллада

– Срезанный цветок его юности мы собрались оплакать сегодня… – звучал торжественный голос жреца в домашнем храме Виндзор-холла.

Его Величество император Генрих внимательно, не отрываясь, смотрел на открытый гроб. Он всё ждал, что этот «срезанный цветок» сейчас вскочит и по своему обыкновению закричит: «Что вы тут устроили?! Пошли вон из моего дома!» Но похожий на восковую куклу герцог Виндзор был страшно неподвижен.

«Да не может быть, чтобы ты умер! – сердито думал император. – Давай, вставай, прекрати этот розыгрыш! Ты это задумал, чтобы меня позлить, я знаю. Смешно – как ты мог погибнуть в пожаре? Ты, который постоянно лез в камин, к открытому пламени и умывался углями?»

Хор мальчиков в чёрных мантиях с белыми накрахмаленными воротничками завёл унылую долгую песню. Император перевёл взгляд на них и внезапно пожелал отобрать у ближайшей дамы пышный веер из чёрных перьев. В храме было очень душно. Двери закрыли, как только внесли гроб, и ветер теперь тщетно завывал снаружи, а в высокие узкие окна ломился дождь. Погода соответствовала антуражу, но император не мог оценить всей прелести: его ощутимо подташнивало после вчерашнего вечера и, хм, ночи. Не стоило пить столько мадеры… И таскать на себе ту, рыжую, как там её?.. А в постель вообще больше одной девицы брать вообще не рекомендуется, не юнец же он восемнадцатилетний, чтобы всю ночь с целой оравой кувыркаться…

И потому, когда серым и во всех отношениях хмурым утром курьер привёз вести из Виндзор-холла, Генрих им не поверил. Да этот Эш издевается! Конечно, кто угодно мог умереть, пусть и внезапно – все мы смертны. Но заносчивый фейри всегда казался императору чуть менее смертным, чем остальные. А порой и намного менее смертным.

В храме было сумрачно: медовые тонкие свечи горели слабо, тускло и, вдобавок, чадили. У Генриха зверски болела голова, а чёрный цвет лез в глаза, тревожа и наводя тоску. Дамы, упакованные в чёрные глухие платья, в шляпках и частых вуалях, закрывающих лица, – одинаковые, как куклы, сидели, склонив головы. Их кавалеры, тоже в чёрном, с лицами сумрачными и торжественными, слушали хор. Никто не проронил и слезинки.

Генрих прижал руку в чёрной перчатке ко рту и попытался отдышаться. А потом, когда стало полегче, снова посмотрел на герцога. Виновник торжества, чью юность срезали до срока, утопал в белых розах, покоясь в обитом бархатом гробу. Облачённый в свой единственный чёрный костюм, Эш казался мирно спящим, и по тому, как тихо он лежал и слушал этот бред, Его Величество вдруг ясно понял, что всё это, похоже, правда. Что его придворный маг, компаньон детства, неуправляемый фейри действительно покоится здесь, сейчас. Что он действительно мёртв.

«Но как? Эш?» – беспомощно подумал император, глядя на закрытые глаза герцога, на его неподвижную грудь, на тонкую красную полоску, выглядывающую из-под шейного платка. Она была не больше царапины, но Генрих решил всё равно отправить в Виндзор-холл графа Цевета, главу Тайной полиции. И этих… его полукровок. «Пожар» – официальная версия гибели герцога Виндзора. Все видели огонь, полуживую герцогиню вынесли из горящей комнаты. Но кто-то из лакеев проговорился, что в спальне, старательно потом прибранной, на полу были нарисованные кровью странные знаки. Здесь точно замешана магия, но кто оказался настолько силён, чтобы убить настоящего фейри и чуть не прикончить его жену-ведьму? Другой фейри? Исключено – они столетиями не показывались в мире людей. И зачем?

Император взглянул на замершего в изголовье гроба Ричарда – никому отчего-то не казалось странным, что камердинер, а не близкие друзья и родственники занимает место главных скорбящих. Впрочем, чему удивляться? Вся столица давно уложила эксцентричного герцога в постель со своим тихим валетом. А герцогиня была не в том состоянии, чтобы присутствовать на церемонии.

Его Величество заглянул к ней по приезде – конечно, она же носила будущего придворного мага, теперь единственного и особенно нужного империи. И словно в насмешку над императором, жизнь этого мага сейчас тоже висела на волоске. «Прогноз неблагоприятный, – сообщил придворный врач, приехавший вместе с Генрихом. – Леди Фрида сильна и здорова, но потрясение оказалось слишком велико, Ваше Величество. Она вряд ли сохранит ребёнка». Впрочем, надежда ещё была, потому что, по мнению врача, у леди с таким обильным кровотечением давно должен был случиться выкидыш. Но не рождённое дитя, видимо, цеплялось за жизнь с таким же упорством, как некогда его отец.

Герцогиня лежала без сознания в своей спальне, вокруг сновали слуги, тихие и испуганные, а такие же испуганные доктора устроили консилиум, когда император уходил. Генрих прямо сказал, что случись у леди Фриды выкидыш, они потеряют свои посты. Мрачная атмосфера, и так царившая в комнатах герцогини, после этого заявления стала ещё угрюмее.

Но она ни в какое сравнение не шла с тем, как тоскливо было на похоронах. Так и должно быть, естественно, но… с Эшем никогда не было так, как должно.

Вздрогнув, император отвернулся, чувствуя, как режет глаза. От дыма, должно быть. Проклятые свечи.

Кто-то вцепился ему в локоть. Ах да, леди Маргарет, его нынешняя фаворитка. Император криво улыбнулся ей – и позволил слезам течь по щекам. Ничего более тоскливого, чем спокойный, торжественный Эш в гробу, он никогда не видел. И тусклые, робко горящие свечи – в присутствии фейри огонь всегда бесновался. Больше не будет. Больше никогда…

Сквозь пелену слёз император различал теперь только сумрачную тень гроба и прямой, как столб, силуэт Ричарда. По бледному, словно восковому лицу камердинера не протекло ни слезинки. Только глаза застыли, стеклянные, слепые от горя.

«Лучше бы он рыдал, – поймал себя на странной мысли император. – Со слезами легче…» И сам себе удивился: неужели он думает об этой кукле, тени, слуге Эша? Ничтожестве, которое отныне потеряло всякую ценность. Вот для кого жизнь закончилась – Ричард и жил-то только Эшем. Интересно, что он теперь сделает? Вскроет вены? Повесится? Никто не удивится. Никто и бровью не поведёт.

После церемонии император лично вместе с Ричардом, графом Цеветом и – смешно – лордом Валентином, тестем Эша, нёс гроб в склеп Виндзоров. Великая честь – провожая лично в последний путь, монархи таким образом отдавали дань уважения лишь близким родственникам или очень дорогим друзьям, а другом Эш императору никогда не был. Но Генриху это казалось правильным. А ещё он до последнего надеялся, что фейри восстанет из мёртвых, и всё это действительно дурацкий розыгрыш.

Но вот закрыли крышку, и император лично возложил на неё букет васильков и колокольчиков – потому что знал, что Эш любил их. И чуда не случилось.

Эш действительно был мёртв.

Генрих прижал пальцы к переносице, морщась от слёз пополам с головной болью, и первым вышел из склепа. Стоило ему показаться на пороге, как императорская гвардия, выстроившаяся почётным караулом, вскинула ружья. Три залпа прозвучали, перекрывая похоронный звон колоколов. Император взглянул на плачущее небо и резко выдохнул, снова не видя сквозь слёзы (или дождь?) ничего, кроме тумана.

Поминальный ужин Генрих взял на себя: не стоило обременять больную герцогиню и остекленевшего Ричарда. До столицы от Виндзор-холла было далековато, но за васильковым полем, начинавшемся у Виндзорского леса, прятался в дождевом тумане один из особняков, принадлежащих короне. Туда и увезли гостей, там император устроил богатый, хоть и собранный наспех, прощальный ужин. И там, в украшенном чёрным бархатом холле он пил вино, которое горчило слезами, и слушал бесконечные тосты в честь своего почившего придворного мага. Ни один не был искренним – всего лишь дань традициям. У Эша не было друзей, в высшем свете его боялись и не любили. А теперь не скорбели.

Император речь произносить не стал, что тоже было знаком. Но, упиваясь вином, думал: «Мерзавец ты, Эш. Как же ты мог умереть, вот так запросто. И – сейчас?..» Что теперь делать с оборонной магией? Сыну Эша ещё нужно вырасти. Если он вообще родится.

«Мерзавец ты, Эш. Ну какой же мерзавец!»

А тем временем в покоях герцогини громким шёпотом спорили врачи. Будь их воля, никого из них здесь бы не было – тяжёлый случай наверняка закончится плохо и навредит их репутации. Или вовсе её разрушит, как намекнул император.

Магия или что там случилось в супружеской спальне («Да прибили они друг друга!» – в сердцах воскликнул один врачей, а остальные молча согласились; весь свет знал, что между герцогом Виндзором и его молодой женой согласия нет), но леди Фрида таяла на глазах, и действительно чудом было, что она ещё не потеряла ребёнка.

«Спасите мою дочь», – сказал лорд Валентин, когда придворный врач объяснил ситуацию ему, главе семьи Уайтхилл, к которой принадлежала юная вдова, не выноси она ребёнка.

«Спасайте ребёнка!» – приказал император. Что было невозможно, учитывая то, в каком состоянии была мать. «Милорд, простите, – попытался внять к императорскому благоразумию придворный врач. – Вы видите, в каком состоянии герцогиня. А ребёнку всего два месяца, мы не можем…» Император ничего не сказал, но так красноречиво посмотрел, будто уже представлял и своего врача, и всех его коллег на виселице. Пришлось пообещать, что они сделают всё возможное.

Но приближалась полночь, и всё понятнее становилось, что спасти и будущего герцога, и его мать (а одно без другого никак) невозможно.

Бесполезные споры ничего не давали. Господа врачи уже охрипли, вспоминая заграничные методики, но ни одна из них не смогла бы сотворить чудо. Лорд Валентин, единственный из семьи герцогини, приехавший на похороны (леди Уайтхилл, юный Уилл и Эвелина как раз за день до этого отправились на источники Флоры в горы Свэлла и никак не успевали вернуться), держал леди Фриду за руку – тонкую и лёгкую, словно пёрышко, как будто неживую. Он уже несколько часов был вынужден наблюдать, как убивают его дочь: все врачи, как один, сходились на том, что, если помочь леди «сбросить» ребёнка, она выживет; но из-за приказа императора никто этого не делал, и Фрида таяла и таяла с каждым часов. А сейчас кто-то даже предложил продержать в таком состоянии герцогиню все оставшиеся семь месяцев – дескать, в Конфедерации известно некое зелье, говорят, наполовину магическое, которое это может. Раз дитя, даже такое незрелое, столь сильно цепляется за жизнь, то и потом оно точно выживет. Правда герцогиня в этом случае наверняка умрёт, но император же приказал…

За всеми этими спорами никто не заметил, как сквозь открытые окна (дождь к вечеру поутих), в спальню вполз туман. И с последним ударом колокола в замковой часовне, возвестившим полночь, споры неожиданно смолкли. А ещё пару мгновений спустя абсолютно все, даже лорд Валентин, поклявшийся себя, что не сомкнёт этой ночью глаз, заснули кто где – на креслах, полу, даже в вповалку на диване. Какое-то время по спальне разносился мощный храп (пара докторов маялись сердцем), но стоило туману заполнить комнату, как храп тут же стих. Густая тишина наполнила спальню, сонная, пахнущая лесом после дождя. В ней увяз звук открывшейся двери и карканье ворона, севшего на подоконник.

Неся свечу, в комнату вошёл Ричард. Быстро осмотрел спящих, поставил свечу и ловко, сноровисто принялся доставать из небольшого ларца, который принёс с собой, деревянные пластинки с рунами.

Заснул весь замок. На последнем ударе замер колокол. В тумане громко прокричала сова, и из-за рваных туч выглянула серебряная луна. Ричард дорожкой разложил руны – от спальни герцогини к кладбищу. Ещё раньше он проверил, чтобы ничего железного на пути или поблизости не было. И, закончив, вернулся в комнату. Склонился над свечой, что-то прошептал.

Зашелестели деревья в лесу, дрогнул от ветра огонёк свечи и вдруг сделался зелёным. Где-то далеко завыли волки, ветер стукнул створками окна, и снова наступила тишина, но уже не мёртвая и вязкая, а такая, как бывает ночью в лесу, где деревья тихо шепчутся, пугая случайного путника.

Так, шелестя длинными одеждами, вошёл в спальню Лесной король.

Ричард, побледнев ещё сильнее, рухнул на колени. Фейри, лишь искоса взглянув на него, прошёл к кровати и склонился над дочерью. Фрида тихо, рвано вздохнула.

Король невесомо провёл длинными тонкими пальцами по лицу девушки – Фрида задышала ровнее, – потом спустился к животу. Замер.

В пляске света и тени казалось, что не тонкий фейри навис над кроватью, а могучий дуб раскинул над герцогиней свои ветви. Время как будто замерло, только капли воска падали на чашу подсвечника, но тихо, неслышно.

Фейри качнулся вниз, к губам дочери. На мгновение сверкнуло тёплым солнечным светом. Вздохнув, Фрида потянулась и свернулась в постели калачиком, в мгновение ока потеряв всю свою нездоровую бледность.

Лесной король выпрямился, снова пробежал пальцами по лицу дочери, потом отошёл от кровати. Его взгляд упал на лорда Валентина, продолжающего во сне держать Фриду за руку. Король тонко улыбнулся и, наклонившись, поцеловал лорда в висок. Лицо Валентина тут же разгладилось – его кошмар сменился солнечной рощей в июльский день. А в лице Лесного короля на мгновение проглянуло что-то человеческое – точнее, то, что было общим и у людей, и у так непохожих на них фейри.

Потом он отвернулся и двинулся к двери.

Ричард содрогнулся и – было видно, как физически тяжело даётся ему каждое движение – рухнул на колени перед открытой дверью, на пути фейри.

Лесной король остановился. Колдовские зелёные глаза на миг встретились с тёмно-карими, почти чёрными – и Ричард поспешно опустил взгляд. Но всё равно это было как посмотреть в глаза лесу.

В тишине Ричард, потупясь, открывал и закрывал рот, но так и не смог выдавить из себя ни слова. Фейри спокойно смотрел на него – так вечный лес, должно быть, смотрел на первых людей, додумавшихся до топора.

И когда Лесной король заговорил, в его голосе слышался тихий шелест листвы во время дождя, и пение птицы, и поскрипывание деревьев на ветру.

– Ты помог мне спасти дочь, человек, седьмой сын седьмого сына. Что желаешь ты в награду?

Ричард боялся – его страх дымом горчил в пропахшем деревом и влажной землёй тумане. И голос звучал ломко, надтреснуто и хрипло:

– Отпусти его. Прошу тебя, господин! Забери меня, но его отпусти!

Лесной король склонился над сжавшимся Ричардом – как гнётся под порывом ветра дерево. Легко коснулся туманными пальцами подбородка вздрогнувшего мужчины. И, снова глядя в чёрные глаза, ответил:

– Не могу.

Ричард плакал – слёзы текли из его глаз, и так он смотрел на короля.