Читать книгу Секрет Галатеи - Мария Тёрн - Страница 5

Корабли лежат разбиты,

Сундуки стоят раскрыты.

Изумруды и рубины осыпаются дождём.

Если хочешь быть богатым,

Если хочешь быть счастливым,

Оставайся, мальчик, с нами –

Будешь нашим королём.

~ “В синем море, в белой пене”⁴

Скрючившись у стены бункера, Кирста тщетно пыталась осознать значение свершившейся катастрофы. Произошедшее казалось чем-то нереальным, словно декорации в магиотеатре, и кто-то вот-вот должен был разрушить наваждение. И тогда снова начнётся путешествие, улыбающаяся Сивилиста, новое будущее… В какой-то момент Кирста действительно поверила в эту безумную, спасительную фантазию; она сидела, спрятав голову в колени и сжавшись, ожидая, когда кто-нибудь её заметит и скажет:

“Эй, ты что тут сидишь? Идём скорее, все уже ждут”

“Это всё сон, это всё сон,” – повторяла она себе. Встреча с Сивилистой в Цифее, поездка и девочки точно не могли ей присниться – слишком детальными были воспоминания, слишком живыми были не умершие ещё надежды, но разве возможно, чтобы вместо работы в фирме их продали за деньги? Нет, так не бывает, не бывает, не бывает!

Но время шло, и пальцы на руках и ногах Кирста стыли в неподвижной позе. Холод поднимался вверх по конечностям, достигал костей и пробирал крупной дрожью тело, а вслед за ним тихой поступью подбиралось онемение. Когда стопы и кисти окончательно потеряли способность ощущать, Кирста была вынуждена пошевелиться и поменять позу. А для этого – поднять голову и столкнуться лицом к лицу с реальностью. Ничего не изменилось. Стены бункера были на месте, и силуэты Рэнны и Нириэн всё так же темнели в полумраке, который разгонял тусклый магический светильник. Кровати были низкие и сколочены из неотёсанного дерева, тонкие серые матрасы без постельного белья покрывали невнятного цвета тряпки – о, как это было реально и в то же время жутко! Ком подступил к горлу Кирсты, и она поднялась на шатающихся ногах, ощупывая шершавый камень. Ударила стену один раз, другой, словно надеялась так разбить оковы кошмарного сна – и почувствовала нарастающую боль в костяшках. Она не понимала одного – за что?

– За что?! – взвыла она, надеясь докричаться до тех, кто был по ту сторону этой стены. – Выпустите меня! Идиотка, идиотка! Зачем ты согласилась!

Её разум отказывался принять, что эта клетка – настоящая, и она никуда не может из неё деться. Ей всё ещё хотелось повернуть время вспять; отменить все встречи, отказаться от обещания, передумать в последний момент – эти простые решения, кардинально меняющие судьбу, были такими простыми и в то же время недосягаемыми.

Она колотила кулаками в стену до тех пор, пока полностью не выдохнулась и не потонула в глухих рыданиях.

– Кирста, – откуда-то из-за спины её позвал дрожащий голос Рэнны.

Кирста поднялась и машинально легла с ней рядом. Было очень узко, и они смогли уместиться, только перевернувшись на бок и прижавшись друг к другу.

– Мне страшно, – прошептала Рэнна. – Что теперь будет?

– Это не может быть правдой, – упрямо повторила Кирста, обнимая её за плечи.

– Знаешь, – всхлипнула Рэнна. – Я всегда боялась сказать, но теперь уже всё равно… Я ведь детдомовская. Там… нами не очень занимались. У меня был небольшой выбор, кем работать: продавщицей или поломойкой, больше профессий мы не знали. Я плакала в туалете каждый раз, когда приёмные родители выбирали не меня, и думала, почему же я такая отвратительная; почему я родилась настолько ужасной, что не могу получить хотя бы приёмную семью. Когда Сивилиста объяснила, что я нормальная, что виной всему моё окружение, что в новой стране я смогу совершенной новой дроу, я решила, что удача мне наконец улыбнулась. Что на этом свете есть справедливость. Кирста, чем мы заслужили это? Разве мы заслужили это? – её голос дрожал, требуя ответа от судьбы. От мира, который допустил этот произвол.

– Я не знаю… – прошептала Кирста.

Они с Рэнной ещё поплакали и так и заснули, тесно обнявшись; даже засыпая, Кирста лелеяла надежду что, быть может, завтра она проснётся – и всё окажется неправдой. Она бы с радостью согласилась проснуться на голом необитаемом острове без еды, воды и укрытия, чем в этой подземной, пожравшей их клетке. Но утром чуда не произошло. Их разбудил грубый мужской голос, приказывающий вставать, и воспоминания о криках Сивилисты, её жутком, равнодушном взгляде вновь, как ножи, пронзили сознание. Как было бы хорошо замереть и больше ни на что не реагировать, просто исчезнуть…

– Так, либо вы жрёте, либо я сейчас подойду и собственноручно запихаю это вам в глотку.

– Давай держаться вместе, – шепнула Кирста перед тем, как встать.

– Да, конечно. Не отпускай меня, – одними губами ответила Рэнна.

Они с Рэнной нехотя поднялись – в дверном проёме бункера стояла пара мужчин-дроу, на полу перед ними лежали четыре бумажных пакета. В самом движении, чтобы подойти и взять еду, было что-то невероятно противное и унизительное, то, что Кирсте не хотелось делать всеми фибрами души – но сопротивляться было слишком страшно. Даже показывать во взгляде какое-либо несогласие было рискованно, и поэтому они с Рэнной покорно, как можно быстрее подбежали и так же быстро удалились, словно расстояние обеспечивало какую-то защиту. Нириэн молча забрала дополнительный пакет и отнесла его с трудом поворачивающейся на кровати Тиане. Есть не хотелось, но Кирста заставляла себя, говоря, что силы ещё пригодятся для побега. Когда они закончили, мужчина бросил им ещё один свёрток.

– Ты и ты, – указал он на Рэнну и Кирсту. – Снимайте все с себя и переодевайтесь.

– Прямо при вас? – тихо спросила Рэнна.

– При нас, при нас, – лениво бросил дроу. – Считай это тренировкой.

– И зачем Теншу захотел этих на вечеринку? Они же шуму наделают, – недоумённо вздохнул его напарник, когда Рэнна, неловко отворачиваясь, начала всхлипывать.

– У гостей могут быть разные вкусы, – пожал плечами первый. – Ну что, готовы? Тогда идём.

Им надели на руки внешне стилизованные под браслеты оковы – ограничители – которые перекрывали магические потоки. Всего у любого существа пять жизненно важных точек выхода магической энергии: шея, плечи и бёдра. И, хотя медленным смертельным исходом чревато только блокирование одновременно всех, Кирста ощутила мерзкое стягивающее чувство, будто её завернули в липкий мешок.

Их вывели на тот же задний двор, что и вчера, но в этот раз там стояла большая крытая повозка. Кирсте и Рэнне достались последние два места: остальные были заняты ещё парой девушек и двумя юношами. Этим утром Кирста была готова делать что угодно, лишь бы её не избивали, как Тиану, но, глядя на осунувшиеся, опустошённые лица проституток и проститутов поняла, что надо бежать. Несмотря ни на что. Уж лучше тюрьма и побои, чем тихо умирать заживо.

* * *

В тот день в доме Теншу, единственного сына семьи Лючень, собралось немало гостей с целью отпраздновать его дебют на предпринимательском поприще, который обеспечил семье новую и весьма основательную статью дохода. Собственно, сами плоды его блестящей инициативы и должны были быть представлены на обозрение и пробу. Дружеская вечеринка проходила в небольшом загородном доме, декоративным оформлением которого занимался сам Теншу – хобби для разгрузки мозгов, как любил он небрежно, с затаённым самолюбием, объяснять. Дом был замысловат внутри, со всеми необычной формы окнами, чучелами зверей и шёлковыми обоями представляя стремление хозяина продемонстрировать соединение индивидуальности и моды, однако снаружи мало чем отличался от домов округи: белые стены, тёмная крыша, кусты шиповника и другой растительности, скрывающие от чужих глаз лишние подробности. Казалось, главной его целью было слиться, до полного растворения, с милым полусельским пейзажем, дышащим невинностью и простотой, и, пожалуй, не имей посетители точного адреса, его было бы совершенно невозможно вычислить по каким-либо приметам.

Гости начали съезжаться после полудня – в основном молодые дроу, некоторые из которых, судя по сизому пигменту кожи, были смешанной крови, но всё же с достаточной тёмноэльфийской долей – и всех их радушно принимал и встречал тёплым рукопожатием Теншу, одетый со свойственным ему чувством стиля. Смеясь и приветствуя друг друга, дроу проходили в гостиную, где, в уюте широких диванов и коктейлей, начиналась неспешная приятная беседа. Пожалуй, только некоторые ленивые жесты или случайно оброненные слова и могли выдавать их принадлежность к особенным кругам общества – тем, о которых говорят лишь понаслышке. Описать каждого из гостей не составило бы особого труда, однако достаточно будет и слова, что любой из присутствовавших являл собой образец молодого и привлекательного дроу, при том с существенным материальным достатком, что находило отражение как во внешности, так и в широте жизненных планов и возможностей. Только один из них вызывал недоумение своим диссонансом с окружающей обстановкой: угрюмый, почти не шевелящийся в угловом кресле дроу, исподлобья взглядывающий по сторонам вокруг себя. Он был очень худ, с тонкими, будто кукольными, руками и заострёнными чертами лица. Некоторое время назад тактичный швейцар, с недоверием оглядев его висящие колтунами волосы, два раза внимательно перечитал пригласительное письмо, прежде чем пропустил его в дом.

Теншу знал о том, что к нему приедет младший из семьи Жонг, был предупреждён, что это за дроу, – фактически, Теншу упросили пригласить его – а потому не показал неудовольствия видом гостя, что в ином случае мог бы посчитать за оскорбление. Пара серых глаз из-под тонких бровей смотрели на него, не мигая, и по каменно-неподвижным мускулам лица невозможно было понять, о чём сейчас думает этот мужчина. “Ну и скука! – подумал Теншу про себя, с некоторым отвращением и в то же время по привычке оценивающе приглядываясь к сутуловатой фигуре. – Такие либо тупицы, либо зануды, и с ними совершенно невозможно иметь дело”.

– Вишенг! Как я рад тебя видеть, – воскликнул он, энергично пожимая гостю руку.

Словно рябь пробежала по недвижимому лицу, оно вздрогнуло, смягчилось, будто пробуждаясь ото сна, и названный Вишенгом слабо улыбнулся, демонстрируя приятные манеры и даже нечто сродни приязни. Теперь это был вежливый, тихий, несколько иронично улыбающийся молодой мужчина, и только непроницаемый, неуловимый взгляд оставался в нём неизменным. Вишенг извлёк из-за пазухи довольно пухлый конверт из плотной бумаги и протянул хозяину дома:

– Поздравляю от всей нашей семьи Жонг. Мы, в общем-то, вместе с Сиюнь прийти хотели, но она в последний момент, к сожалению, не смогла. Шлёт тебе самые тёплые пожелания.

Это была всего лишь формула вежливости, так как женщины на эту вечеринку не приглашались, и предполагалось, что их и не будет, однако, как у центральной фигуры семьи Жонг, официально у Сиюнь были все причины приехать сегодня и отдать дань уважения своему деловому конкуренту; чисто формально ей было даже выслано приглашение. Однако Сиюнь была женщина умная. Во всяком случае, она поступила именно так, как Теншу и рассчитывал, и, ещё раз широко улыбнувшись, он повёл Вишенга вглубь дома:

– Что ж, проходи: гостем дорогим будешь.

В гостиной их ожидало человек семь, рассевшихся вокруг стеклянного стола с закусками; в большинстве бокалов и рюмок уже блестел различных оттенков алкоголь. Благодаря выпивке разговор тёк оживлённо и гибко, порой прерываемый чьим-то смехом, и Теншу потребовалось призвать к тишине, чтобы представить нового члена их компании. Появление Вишенга произвело впечатление, и несколько пар глаз с неприкрытой заинтригованностью обшарили фигуру мужчины, так мало соответствующую их представлениям. В то время семья Жонг имела значительный вес во всей северо-восточной части Объединённой Республики Фавнов, известная в основном как крупный владелец линий конок и торговых магических домов; гораздо меньше слышало о покровительстве семьи северному сектору азартных развлечений; и уж совсем особый слой населения знал, что до тридцати процентов доходов компании составляют публичные дома, во множестве своём рассеянные по обозначенной территории. Вишенг приходился племянником Нинзу Жонг, нынешнему главе компании – родство достаточно близкое, чтобы наряду с двоюродными сестрой и братом занимать весьма высокую должность, и потому многие ожидали увидеть нечто отличное от того, что представилось их глазам.

Однако первоначальное любопытство исчерпало себя так же быстро, как и появилось. Вишенг действительно оказался замкнутым, немногословным собеседником, неуклюже отвечающим на вопросы. Некоторое время Теншу с приятелями развлекались тем, что расспрашивали его на разные лады, от души смеясь над некоторыми из ответов, но очень скоро даже это наскучило им, и они потеряли к Вишенгу какой бы то ни было интерес. Он сидел нахохлившись, ничем не выдавая своего присутствия и, когда комната разражалась хохотом, уголки его губ едва заметно подёргивались. Однако, если бы кто-нибудь из веселящихся отбросил своё пренебрежение и потрудился изучить это неподвижное лицо, удосужился присмотреться к мельчайшим изменениям мимики, которые всё же не могли не присутствовать – он бы в конце концов разглядел за этим камуфляжем живые глаза, совершенно здраво и внимательно оценивающие каждого из них и – исполненные презрительной насмешки.

По мере того, как тусовка продолжалась, а развязность присутствующих и производимый ими шум увеличивались, губы Вишенга растягивались в бледную, неподвижную тонкую нить, больше всего напоминающую оскал загнанного в ловушку зверя; очевидно, находиться здесь ему было нестерпимо мучительно, а самым большим несчастьем была невозможность как-либо заявить о себе и исчезнуть из общества. Вначале он просто сидел, подперев рукой голову и разглядывая потолок, но вскоре начал беспокойно, исподволь оглядываться. Невозможно было определить, что он искал, так как лихорадочный его взгляд ни на чём не задерживался, но чем дальше, тем больше в нём проявлялось отчаяния. Безусловно, в его смятении было нечто большее, нежели ощущение нарастающего дискомфорта – это была обречённость утопающего, который оказался вынужден спасаться в трясине от волчьей стаи. Можно было наблюдать, как судорожно сжимаются его ладони, как расширяются зрачки и учащается дыхание, как всё его тело невидимо корёжится от нечеловеческих усилий сохранять спокойствие. В какой-то момент о Вишенге вспомнили и предложили выпить, но, увидев, с каким отвращением он уставился на поставленный перед ним бокал, участливо спросили, чего бы он хотел. Принесённый стакан воды он осторожно взял и, зачем-то понюхав, отпил лишь пару маленьких глотков. Он становился всё бледнее и бледнее и, возможно, всё закончилось бы в итоге чем-то ужасным, если бы в этот момент Теншу не хлопнул в ладони:

– А сейчас, уважаемая публика, к нам наконец приехали гостьи, которых мы все давно ждали, – он картинно раскланялся, в его размашистых жестах уже чувствовалось вдохновляющее действие алкоголя.

Под одобрительный гул голосов в комнате появилась группа вызывающе одетых девиц. Среди них можно было заметить и фривольных, и совсем новеньких, испуганно созерцающих эту ревущую и алчную толпу, но тонкая, полупрозрачная одежда, обрисовывающая каждый изгиб их тела, служила им лучшей рекомендацией. Гости поднялись, воодушевлённо хлопая в ладоши и перебрасываясь комментариями по поводу достоинств той или иной кандидатки. Теншу гостеприимно приглашал выбирать.

Кирста с Рэнной стояли ровно посередине и оттого казалось, что всё внимание направлено именно на них. В плотоядных, масляных от спиртного взглядах читалось нечто неотвратимое, и осознание, что всё будет реально, по-настоящему, пришло к Кирсте только теперь. Даже крепко сжимающая её ладонь Рэнны не придавала никакого мужества. Ей захотелось броситься отсюда куда угодно, закричать – не столько, чтобы кто-нибудь услышал, а чтобы хоть на мгновение облегчить душу.

– Дроу в бирюзовом платье.

Бесстрастный, с мрачным взглядом дроу указывал прямо на неё. В следующий момент Теншу разорвал их с Рэнной руки, оттаскивая Кирсту в сторону. Кирста вскрикнула, бросаясь обратно, но пальцы Теншу больно, точно клещи, сжали её плечо, возвращая в чувство и заставляя умолкнуть.

– Ты ведь постараешься, верно? – медленно произнёс он вполголоса.

– Д-да, – только и смогла выдавить Кирста.

По знаку гостя Кирста направилась вслед за ним на второй этаж. Даже несмотря на охватившую её панику – а, возможно, именно благодаря ей, обостряющей все чувства до передела – Кирсте сразу бросилось в глаза, насколько сильно его шатает. Это было странным, учитывая, насколько неподвижным, по сравнению с окружающими, он выглядел всего несколько секунд назад, и у неё промелькнула мысль, что, возможно, это приступ. Если он упадёт без сознания, можно будет запереть его в комнате и попробовать сбежать через окно.

С трудом переставляя заплетающиеся ноги, мужчина буквально ввалился в ближайшую комнату и уже на ощупь – это было видно по тому, как его пальцы лихорадочно ощупывают раму в поисках задвижки – распахнул окно. Ледяное дыхание осени ворвалось в комнату, трепля его волосы, но мужчина ничего не замечал. Его выпученные глаза, уставившиеся в одну точку, не выражали больше никакой осмысленности; вся его скорчившаяся, напряжённая фигура, вцепившаяся до побелевших костяшек в подоконник, свидетельствовала о мучительной борьбе с самим собой. Он сделал резкий вдох, потом другой и тяжело задышал, обмякая и мелко вздрагивая. Кирста напряжённо выжидала. Голоса веселящихся звучали где-то вдалеке, словно другой, отдельный мир, и это предавало ей уверенности в себе. Они одни… может, ей самой стоит сделать всё быстро и решительно? Она растерянно оглянулась, но не нашла ничего полезного в крошечной комнатке, обставленной лишь кроватью, столиком и стулом. Впрочем, мужчина не выглядел особенно сильным, и, вполне вероятно, она могла бы… задушить его? Переломить трахею? Кирста почувствовала, как ладони становятся липкими и влажными. Она не знала, с чего начать, и неопределённость вгоняла её в ступор. В этот момент мужчина обернулся.

Она прокляла себя за то, что мешкала, но глубинный, продирающий морозом страх тут же поглотил любые чувства и мысли, подсказывая, что выражение её лица может выдать все намерения. Кирста, казалось, примёрзла к полу, а мужчина всё смотрел, не отрываясь, тем же мутным и непроницаемым взглядом. Казалось, он впервые увидел, кого выбрал – нет, осознал сам факт существования выбора и его результат. А затем вдруг стремительно приблизился к ней и так же резко остановился рядом; медленно коснулся пальцами плеча Кирсты, будто проверяя, что это не мираж; и затем его неподвижный, будто вылепленный из воска рот раскрылся…

– Гиппогриф… Тебе действительно подходит это имя, неправда ли?

– Что… простите… – потрясённо пролепетала Кирста. Только теперь у неё оформилась ясно и отчётливо догадка, что перед ней, возможно, сумасшедший.

– Я хочу, чтобы ты запомнила, что тебя зовут Гиппогриф. Ты можешь это сделать?

– Да, – сипло выдавила она, готовая ко всему.

– Хорошо, сядь пока куда-нибудь… Сядь, – мужчина указал на единственный стул в комнате, и, когда Кирста неуверенно опустилась на него, добавил. – Я не буду тебя трогать, можешь пока отдохнуть, – с этими словами он забрался на единственную в комнате кровать и, обняв руками колени, прикрыл глаза.

– Вы… Вы совсем не будете со мной ничего делать? – неуверенно, нервно переспросила она.

– Нет, только не мешай мне. Не вздыхай, не спрашивай, не шурши, не скрипи стулом, не стучи ногтями по столешнице – словом, как будто тебя здесь нет. Ясно?

Что происходит внутри, далеко не всегда проявляется снаружи; даже в тех редких случаях, когда слабый всплеск нарушает кажущуюся спокойной водную гладь души, редко кто придаст этому значение. Сосредоточенный взгляд мужчины, устремлённый куда-то вдаль… что он там видел? О чём он думал, когда рассеянно разглядывал дроу, беззвучно опустившую голову на прикроватный столик в усталой дремоте? Возможно ли на протяжении трёх часов – а именно столько двое провели вместе в комнате – непрерывное движение ясной, сознательной мысли?

Или, если оставить эти пространные рассуждения в стороне – какой выдержкой должно обладать существо, чтобы посреди развёртывающегося разврата оставаться равнодушным к предложенному ему юному, соблазнительному телу? Не показалось бы вам нечто жуткое в расслабленной позе, в то время как воздух вокруг пропитан похотью, когда демоническим хором раздаются из застенок голоса, призывающие к лёгкому и доступному удовольствию, и вся обстановка располагает к эйфории ощущений? Не найдётся такой силы воли, в которой при определённом воспитании и подобных условиях не шевельнулась бы хотя бы тень желания; таковым может быть лишь качество души – холодной, ещё более холодной, чем звери, торгующие подобными себе, ибо она окаменела даже к естественным живым инстинктам, души пустынной, вечно живущей сама в себе и недоступной никому. Загляните вновь в эти серые, спокойно уставившиеся в пространство глаза – и было бы трудно решить, принадлежат ли они безумцу или выходцу с того света.

Через три часа мужчина встал с кровати, и Кирста, уронившая голову на стол, тут же встрепенулась – она ни на минуту не расслаблялась, чутко прислушиваясь к тому, что происходило в доме и вновь размышляя над путями побега.

– Мне пора, – мужчина уже стоял на пороге двери. – Можешь сходить в уборную и спускайся к гостям. Охрана быстро спохватится, если задержишься, так что не вздумай чудить.

Он быстро спустился в гостиную, где на диване, пыхтя и отдуваясь, один из гостей вжимал в диван проститутку. У той были пустые, остекленевшие глаза, и всё её тело колебалось, как кусок мяса, который хозяйка разделывает семье на ужин. Всё это мужчина миновал с абсолютным безразличием, скользя взглядом мимо предметов и лиц. Словно придя к какому-то внутреннему решению, он искал что-то совершенно определённое, и ни на что другое не способно было обратить на себя его внимание. Шагнув в соседнюю комнату, отделяемую от гостиной одной лишь аркой, он обнаружил небольшой бассейн, где Теншу и ещё один его приятель, пили коктейли, тогда как абсолютно голая девица сидела на бортике и стряхивала пепел с сигареты – дорогой, явно подаренной хозяевами. Она скользнула по Вишенгу ничего не выражающим взглядом и глубоко затянулась.

– Эээ, салют, приятель, – Теншу отсалютовал бокалом, но не рассчитал движения, и полупрозрачная жидкость потекла по руке. – Как отдыхается?

– Прекрасно, – губы мужчины растянулись в подобие улыбки. – Настолько прекрасно, что мне хотелось бы кое о чём переговорить.

– Это интересно.

– Как ты смотришь на то, чтобы отдать мне ту девчонку насовсем?

– Что, так понравилось? – хрипло засмеялся Теншу. – А ты с ней справишься? Такой дохляк? С этими девками нужна сила. Впрочем… Пять тысяч, и она твоя. Расписка швейцару.

– Издеваешься? Это все мои сбережения за двенадцать лет.

– Жизнь тоже дорогая штука.

– Она же ничего не умеет.

– Вот именно поэтому. Не притворяйся, что не понимаешь. Пять тысяч, и ни монетой меньше.

– Четыре пятьсот.

Теншу неторопливо отпил из стакана, задумчиво посмотрел его на просвет, на перекатывающиеся в глубине кубики льда.

– Это ведь эта, на треть дроу? Да? Ну и что ты жмотишься? Ей всего двадцать лет. Симпатичная. Между прочим, неправда, что она ничего не умеет, ты у неё не первый. И послушная: как приехала, никаких проблем от неё не было. Зато ты знаешь, сколько труда мне стоило провезти их сюда? Таможня, полиция, губернатор – всем дай на лапу. А ещё эта Сивилиста, демон во плоти, деньгу тянет… А еда, одежда для них, гигиена, чтобы выглядели ухоженными? И потом, у тебя губа не дура: она из последней партии самая крепкая, между прочим. Ты видел её мышцы? При общей выживаемости года в два, я предсказываю ей два с половиной. Целых полгода прибыли – это разве мало? Так что нет, никаких скидок.

– Мне нужна рассрочка на год, – ответил после краткого молчания мужчина.

– По рукам. Но если нужно оставить на ней ограничители, то доплачивай.

– Не надо.

– Что, неужели сам справишься? – пьяно усмехнулся Теншу. – Ты, такой дохляк?

Но Вишенг уже не слушал его. Всё так же хладнокровно разыскав швейцара, он попросил разрешения воспользоваться миниатюрным магическим порталом, используемым для отправки писем. Мраморная пластина, испещрённая рунами, вспыхнула под его взглядом, отправляя сообщение, и тут же погасла. Тогда он развернулся и отправился назад, в глубину дома.

Едва Кирста покинула уборную, где простояла как можно дольше, ей тут же ударил в нос навязчивый запах алкоголя; развязные голоса сразу стали громче и омерзительнее, и она на негнущихся ногах пошла вперёд. Спускаясь по лестнице, она не сразу определила источник звуков, сверху была видна лишь валяющаяся на полу вперемешку одежда; но затем Кирста заглянула за перила… Дурнота ударила ей в голову, окутывая смрадным туманом. Увиденное зрелище было невыносимым, душераздирающим, это невозможно было сознавать в здравом уме. Кирста почувствовала, что земля уходит у неё из-под ног, куда-то далеко-далеко, и только на периферии она успела заметить вновь смотрящего на неё знакомого мужчину.

Это был удобный момент. Быстро подойдя, он подхватил её под руку, протащил через вестибюль и, навалившись на тяжёлую дверь, вытолкал на крыльцо.

Никто их не окликнул и не пытался удержать. Дом и его обитатели погрузились в хмельное марево, где каждый был наедине с собственным миражом. Единственное существо, не поддавшееся его заманчивым чарам, покидало его без сожаления, собираясь сделать невероятное, о чём никто из них никогда не задумывался.

Тут же к крыльцу подкатила крытая коляска, запряжённая двумя лошадьми, и спрыгнувший с козел кучер расторопно отворил дверь. Кирста в полусомнамбулическом состоянии послушно брела, куда её вели. Только у самой подножки она вдруг резко дёрнулась в сторону, но мужчина, не оборачиваясь, продолжил тащить её, и только раздавшиеся позади странные, нечленораздельные звуки заставили его обернуться. Кирсту рвало. Схватившись свободной рукой за живот, она согнулась пополам, судорожно хватая воздух. Вышло совсем немного – очевидно, ела она давно; но судороги одна за другой сжимали её желудок, и она кашляла и кашляла, иногда сплёвывая слюну. Не предпринимая никаких действий, мужчина равнодушно понаблюдал, пока она не закончит, а потом позвал на помощь кучера. Вдвоём они практически затащили её в коляску и там, обессиленная, она упала на сиденье и больше не шевелилась. Лошади тут же тронулись, выходя со двора и исчезая в вечерних сумерках.

Вишенг