Читать книгу Наследник - Марк Арен - Страница 5

Свою заначку Катя съела где-то над Сибирью. Смахнув с себя невидимые крошки, она решила чуточку вздремнуть и проснулась, когда объявили о том, что самолет подлетает к Петербургу. Потянувшись, она взглянула на часы. «Пленарное заседание конгресса уже началось, – подумалось ей, – и сейчас начнется подведение итогов, как выразился Майкл “раздача слонов". Он сейчас, наверное, оглядывается вокруг и ищет, в каком же ряду зала сидит его вчерашняя спутница, и ни за что не догадается, что она сидит в третьем ряду самолета. Ничего, поищет, поищет да и забудет. Наверняка забудет».

Относительно себя ей казалось, нет, не казалось, а она хотела убедить себя в том, что уже через пару дней она и не вспомнит о токийских прогулках. Но прошла неделя, другая, и однажды, увидев на экране отца, Катя вспомнила сразу о Майкле. И поняла, что все это время тайком от себя думала о нем и даже скучала. Отец слушал доклад какого-то министра с таким же выражением лица, какое было у Майкла, когда тот говорил о книге Беринга: серьезное, немного расстроенное, и поэтому, торопливо схватившись за пульт, она увеличила громкость.

Хотя в углу экрана светилась надпись «прямой эфир», Катя знала, что трансляция таких заседаний идет с паузой в несколько минут. Редакторы успевали вычистить из записи какие-нибудь погрешности или непарламентские выражения, которыми славился лидер фракции либерал-демократов. По словам отца, из трансляции иногда вырезались изрядные куски, особенно если говорилось о каких-то проблемах. Именно поэтому выступления докладчиков казались зрителям однообразными, а обсуждения – пресными. И поэтому передачу «Парламентский час» никто не смотрел.

Но вот отец, поморщившись, поднял карандаш, останавливая гладкую речь министра:

– Я сразу понял, что вы вошли в роль, и не стал бы мешать, но у нас много дел, и поэтому я вас все же прерву.

Министр обреченно замолчал, понимая, что такое предисловие отца не может сулить ничего хорошего. Замолчал и отец. С каменным лицом он смотрел на лежащие перед ним бумаги, но Катя знала, что на самом-то деле он пытается совладеть с собою и считает до десяти. По всей видимости, это помогло не очень, потому что буквально через пару мгновений он поднял голову и, в упор взглянув на чиновника, спросил,

– Скажите, я похож на идиота?

На несчастного министра жалко было смотреть.

– Нет, – ответил он еле слышно.

– А тогда на кого была рассчитана ваша речь о том, что ваше доблестное министерство «приложит все усилия для ускорения решения вопроса по стабилизации производства стройматериалов»? Может, вы держите за идиотов наш комитет? А может, народ, что случайно зашел на этот канал? – Сказав это, отец кивнул на горящие рубиновым глазом телекамеры.

Министр отрицательно покачал головой.

– Странно… – пожал плечами его безжалостный визави. – Отрицая и то и другое, вы лишаете ситуацию интриги, а меня, соответственно, выбора. И поэтому не остается ничего иного, как считать… Впрочем, не будем вас больше мучить, а целесообразность вашего дальнейшего пребывания в правительстве мы обсудим на втором профильном комитете.

Бледный министр на полусогнутых ногах покинул заседание, а отец, обратившись к председателю промышленного комитета, спросил:

– Может, вы знаете, сумеем ли мы до начала весны возобновить работу этого цементного завода? Конкретно – да или нет?

«Вот-вот, – подумала Катя, – фраза вполне в духе Майкла».

Она не стала слушать ответ депутата и выключила телевизор, потому что захотела увидеть кое-что более живописное, чем кремлевские интерьеры. Катя поудобнее устроилась в кресле с камерой в руках и стала просматривать видео, снятое во время прогулки по набережной Йокогамы. Море, чайки, корабли, японцы. И снова море. Ни в одном кадре не было Майкла. И только иногда слышался его голос.

– Что и требовалось доказать, – сказала себе Катя. – У них даже голоса похожи. Нет, у меня не психоз. Они действительно очень похожи, вот и все.

Она могла бы сказать что-нибудь еще такое же убедительное. Но в квартире не было никого и ей некого было убеждать. И не перед кем оправдываться в том, что она уже две недели постоянно думает о человеке, которого случайно встретила на другом конце света. И которого больше уже не увидит.

На следующий день у нее была лекция в университете. Войдя в аудиторию, она заметила, что студенты слишком оживлены. Оборачивались то и дело к верхним рядам и как-то странно поглядывали на Катю. Но она быстро установила рабочую атмосферу, заставив их под диктовку записывать длинные цитаты о тонкостях японской социологии из Тиэ Наканэ. Звонок прозвенел как всегда некстати. Сказав «на сегодня – все. До следующей недели», она села за свой стол, а студенты, в одиночку и группками, потянулись к выходу. Очень скоро в аудитории установилась тишина. Но Катя показалось, что в зале кто-то есть. Она подняла голову и едва не вскрикнула от неожиданности.

С самого последнего ряда ей улыбался Майкл.

– Прекрасная лекция, – сказал он, поднимаясь. – Никогда не думал, что можно так интересно рассказывать о практике return’s, между лидерами и сублидерами социальных групп. У вас дар трибуна.

– Вы прятались. Вы подглядывали и подслушивали, – стала укорять его Катя, пытаясь за деланой обидой скрыть охватившее ее волнение.

– Я же не виноват, что ваши студенты такие рослые. За их широкими спинами можно спрятать добрую половину Афин. А потом еще говорят, что в России вырождается молодежь! – Он спустился к ее столу и остановился с поклоном. – Ну, здравствуйте, Катя. Как видите, ваша теория вероятности продолжает действовать. Мы снова встретились. И вновь – случайно. Да-да, я совершенно случайно оказался в Петербурге, со мной совершенно случайно оказался ваш диплом, которым вас наградили на следующий день после вашего совершенно случайного исчезновения, я совершенно случайно узнал о том, что у вас лекция и, наконец, совершенно случайно оказался здесь. – С этими словами он передал ей памятный диплом прошедшего конгресса и сказал: – Единственное, что не было случайным в этой череде случайностей, так это то, что дипломом наградили именно ваш доклад.

Катя выхватила у него диплом, и они, смеясь, вышли в вестибюль. Там, сидя на подоконнике, болтал ногами молодой мужчина в черном плаще, провожая взглядом всех проходящих мимо студенток.

Завидев их, он соскочил с подоконника и шагнул им навстречу.

– Разрешите представить моего афинского коллегу, – обращаясь к Кате, сказал Майкл. – Андрей Ким, профессор кафедры социологии.

Широкое узкоглазое лицо Кима осталось непроницаемо спокойным, и только губы чуть дрогнули, изображая улыбку. Он был невысокого роста и, судя по всему, из-за этого комплексовал, чем, вероятно, и объяснялась непомерная длина его плаща. Церемонно наклонив голову и по-военному щелкнув каблуками, он произнес:

– Екатерина Николаевна, я счастлив встретиться с вами и сочту за честь получить ваш автограф.

Едва завершив фразу, он, словно фокусник, незаметным движением извлек из-под плаща ее последнюю книгу «Теория японца: социологический аспект». В другой руке у него вдруг оказался наготове фломастер. И Кате не оставалось ничего иного, как расписаться на первой странице.

Победоносно взглянув на Майкла, Андрей спрятал книгу во внутренний карман плаща, на что Майкл, с явным неудовольствием наблюдавший за этой сценкой, не преминул заметить:

– И этот человек называл себя моим другом! Вот вам типичный образчик азиатского коварства.

– Не ссорьтесь, мой автограф того, право, не стоит, – сказала она и, взглянув на Андрея, спросила: – А какую цель преследуете здесь вы?

– Что касается меня, то я никого и ничего не преследую, – сразу нашелся с двусмысленным ответом Андрей. – Мне нужно было посетить несколько частных выставок, вот я и напросился в попутчики Майклу…

Начальная фраза Андрея смутила Майкла, и это не ускользнуло от Катиных глаз. Но, не подав виду, она спросила:

– А что за выставки?

– Не столько выставки, сколько просто коллекции, – ответил Майкл, оправившись от смущения. – Хотим обойти несколько адресов. Договориться с владельцами. Возможно, удастся собрать и настоящую выставку. Тема, надеюсь, заинтересует и вас. «Невидимая Россия».

– «Невидимая Россия»? – подняв брови, спросила Катя.

– То есть картины, написанные по памяти, – пояснил Майкл. – Например, у Федора Васильева есть несколько рязанских пейзажей, которые он создал в Крыму, во время лечения. Или вот еще пример: этюды облаков Архипа Куинджи. Я уж не говорю о Шишкине или позднем Саврасове…

– Почему только частные коллекции? А Академия художеств? А запасники Русского музея, вы о них не подумали? – вопросительно взглянула на мужчин Катя.

– Подумать-то подумали. Да кто нас туда пустит? – ответил Ким.

– Моя сестра, – ответила Катя. – Я постараюсь вам помочь.

Созвонившись с сестрой, Катя уладила все за пять минут и прямо из университета повела своих гостей в Академию художеств.

Стояла та самая погода, из-за которой Петербург до сих пор слывет местом, малопригодным для жизни. Пронизывающий ветер гнал по брусчатке поземку и раскачивал фонари, уже понемногу тлеющие мертвенным светом, потому как надвигались ранние зимние сумерки. Майкл взял Катю под руку, и та, невольно прижавшись к нему от ветра, вновь ощутила знакомое по Токио пьянящее ощущение спокойствия и комфорта.

А Андрей шагал впереди, и полы его плаща развевались и хлопали, как крылья. Прохожих на набережной не было, точнее, почти не было. Над плотным потоком машин висела дымка, сквозь которую на другом берегу желтело здание Адмиралтейства…

В вестибюле их встретила Даша. В синем рабочем халате с засохшими каплями гипса и красок, да еще и в косынке, туго охватывающей волосы, она меньше всего походила на профессора академии.

Катя представила ей Андрея и Майкла.

– А вы знаете, что у нас тут хранятся рисунки Брюллова? – спросила Даша, стягивая желтые резиновые перчатки. – Итальянского периода с видами Петербурга, написаны по памяти. Я даже бросила мастерскую, как только вспомнила о них. Идемте посмотрим вместе. Меня заинтриговало название вашей выставки. Думаю, зритель к вам пойдет косяком, как рыба на нерест.

Они задержались в хранилище рисунков до позднего вечера, пытаясь отыскать все этюды Брюллова. Попутно нашлось множество других замечательных работ, как живописных, так и графических, вполне отвечающих идее проекта. Андрей, не переставая, уточнял и развивал замысел выставки, который все более захватывал воображение Даши, и она, несмотря на поздний час, стала обзванивать всех, кто мог бы принять в ней участие. А Катя и Майкл бродили вдоль стен, густо увешанных картинами выпускников Академии. Они почти все время молчали. Трудно сказать, думал ли о чем-то Майкл, в то время как Катя убеждала себя не думать о нем…

Расставаясь, они договорились на следующий день отправиться всем вместе в Рождествено. Там, в усадьбе Набокова, была выставлена самая большая коллекция ученических работ Федора Васильева. Чтобы не тратить время на лишние переезды, Катя решила заночевать у сестры. Живя в одном городе и даже в одном районе, они редко встречались в последнее время. И поэтому, оказавшись вдвоем, всю ночь проболтали на кухне. Говорили обо всем. Но только к концу разговора Даша, как бы невзначай, спросила:

– Он женат?

– Кто? – сделала вид, что не понимает, Катя.

– Не прикидывайся, – взглянув на сестру, сказала Даша.

– А зачем мне знать? – отмахнулась Катя.

– Он влюблен в тебя, – накрыв рукою Катину ладонь, сказала Даша, – я это вижу. Смотри, не обожгись. Потому как на сей раз тебе нравится это. Нравится не потому, что в тебя влюблены. О нет, это было бы для тебя слишком просто. А потому, что в тебя влюбился именно он. Не Пашка Мельников, не Деев, не Андрей. А Майкл. Да Господи, о чем я говорю. Ты не поверишь, но за эту пару дней у тебя изменились глаза.

Катя удивленно посмотрела на сестру.

– Да, да, – тебе это просто не видно. И я знаю, почему это так. Потому, что он тот, кто тебе нужен. Именно это написано в твоих глазах. Возможно, умом ты этого пока не поняла. Но душой уже знаешь. А глаза – это зеркало. Говорят же, что цена настоящего мужчины проявляется в спокойствии в глазах его женщины. Вот они, наконец, у тебя успокоились. Значит, это твой мужчина.

– А раньше какие были мои глаза? – спросила ее Катя.

– Как у потерянной собаки, – глядя почему-то в сторону, глухо ответила Даша и тут же продолжила: – Но это лирика! Будь бдительна и осторожна и, главное, не обожгись!

– Не бойся, не обожгусь, – ответила Катя. – А обожгусь, согреюсь.

Даша удивленно взглянула на сестру. Такой ее она видела впервые.

Утром Майкл с Андреем заехали за ними на арендованном стареньком джипе. Как обычно, когда девушки выезжали за город, за ними увязалась охрана. Когда они отъехали от дома, Майкл глянул в зеркало и сказал:

– Кажется, за нами «хвост».

– Следят, но не за нами, – ответила Катя, – а за тем, чтобы с нами чего не случилось.

– В России телохранители есть даже у профессоров и художниц? – подняв брови, спросил Майкл, прибавив газу. Поминутно косясь в сторону навигатора, он довольно уверенно выбрался из центра. Андрей, сидя рядом с ним, вертел головой, словно ребенок, впервые попавший в большой город. И все спрашивал, поворачиваясь к Даше: «А это что за дом? Модерн? Неужели новодел? Но вот это здание, это же точно модерн? Как, тоже переделка?» А она рассказывала, как были загублены все памятники архитектуры, от которых остались только фасады, да и те изрядно обновленные.

Промчавшись по шоссе, джип сбросил скорость и плавно покатился к посту ГАИ, стоящему на городской границе. И здесь идущий у них по пятам «гелендваген» ушел в отрыв. Майкл тут же дал по газам, но Катя коснулась его плеча:

– Не надо. Они знают, что делают.

Проехав мимо поста, они поехали по шоссе, то разгоняясь на ровных участках, то снижая скорость там, где дорожное полотно было разбито, словно после обстрела. За сугробами на обочинах чернели голые деревья с обрезанными ветками. Вид за окнами был угрюмым, неприветливым. Наверно, чтобы сгладить впечатление, Даша принялась рассказывать, как красиво выглядят окрестности Петербурга весной, а еще лучше – осенью. Особенно карельское направление с сопками и озерами.

В Рождествено Майкл вышел из машины, счастливо улыбаясь.

– Хорошо-то как! – глубоко вздохнув, сказал он и, разведя руки, словно желая обнять все, что их окружало: и укрытую снежным покрывалом равнину, и вековые сосны подле старинной церкви, и нарядный голубой особняк с белыми колоннами, возвышающийся на холме за речкой, и саму речку, застывшую среди белых обрывов, продолжил:

– Потрясающе! – сказала Катя. – Ваши?

– Куда мне, – вздохнув, ответил Майкл, – Николая Петрова.

– Пианиста? – удивилась Катя.

– Нет, – покачал он головой, – банкира.

– Банкира?! – поразилась Катя.

Катя и сама любила это место, и ее почему-то не удивило, что Рождествено так приглянулось и Майклу, словно так оно и должно было быть.

– Чистый! А ведь уже весной пахнет. Господи, как здесь хорошо… – блаженно улыбаясь, сказал Майкл, пригоршней зачерпнув и поднеся к лицу снег.

– Да, здесь хорошо, – ответила Катя, взяв его под руку, чтобы спуститься к речке. И ей на самом деле было хорошо. По-настоящему хорошо, не так, как часто бывает у всех и у каждого по поводу какого-то события или какой-то удачи, но потом проходит, не оставив за собой и следа, а хорошо так, что кажется будто это навеки. И только одно смущало ей душу; она понимала, что ей хорошо оттого, что он – рядом. И понимая это, еще и еще раз попросила себя держаться от него подальше. Как можно подальше… Но то было похоже на глас вопиющего в пустыне…

Прошло несколько дней. Они продолжали встречаться и дальше. Если у Кати не было занятий, то днем они ходили по музеям и выставкам, а вечером, если позволяла погода, гуляли по городу, а если она бывала против, шли в театр или в кафе. С Андреем и Дашей, реже вдвоем. В один из вечеров, когда погода не особенно располагала к прогулкам, изучив театральную афишу, Катя сказала:

– Как насчет того, чтобы посмотреть современное? Возможно, это не Чехов, но ведь и он когда-то был Антошей Чехонте. Ну, если уж очень не понравится, уйдем!

Через полчаса они были в театре. И как уже не раз с ними бывало, бумажка на кассе гласила: «Билетов нет». Но стоило Кате позвонить сестре, как тут же, словно по мановению волшебной палочки, у кассирши нашлись билеты на два места в первом ряду. Скучая в ожидании звонка и разглядывая вместе с Катей развешанные по стенам портреты артистов, Майкл вдруг заметил, что многие из фланирующих в фойе зрителей, поглядывая на них, перешептываются друг с другом.

– Почему на нас смотрят? Вы кинозвезда? – озадаченно спросил ее Майкл.

– Наверное, это мои студенты, – смутившись, ответила Катя.

– Странно, – удивился Майкл, – многие из них намного старше вас.

– Ну и что же? Многие из них заочники или учатся на вечернем, – ответила Катя и, услышав звонок, увлекла его в зал.

Спектакль был «сырой». Майкл откровенно скучал и от нечего делать исподтишка наблюдал за нею. Вдруг перед самым занавесом на антракт события на сцене вновь привлекли его внимание. По замыслу режиссера, один из героев пьесы, почувствовав себя плохо, распластался перед Катей и Майклом на самом краю сцены, а двое других собрались перенести его на стоящую рядом скамью. Но не успели они наклониться, как Майкл, встав с места, занес ногу на сцену, всем своим видом показывая, будто хочет на нее влезть. Актеры оцепенели. Ситуацию спасла Катя. Прошипев: «Вы куда?», она обхватила его за талию и усадила обратно в кресло.

– Так помочь! Вон, какой он здоровый! Эти двое не справятся, – начал оправдываться Майкл, кивнув в сторону лежащего напротив них актера, который с ужасом смотрел на него.

– Кому помочь?! Это театр, не цирк! – прошипела Катя.

– Так ведь театр, как и любое искусство, должен пробуждать в нас добрые помыслы, в том числе стремление помочь ближним, вот он и добудился, – стал оправдываться Майкл.

Через пару минут, когда дали занавес и они вышли в фойе, все косились уже на него.

– Ну о-о-чень ценная находка с подсадным актером из первого ряда, ну о-о-чень! – втолковывал своей даме человек с шевелюрой Альберта Эйнштейна.

– Вы этого хотели, да? С вами нельзя появляться на людях. На нас снова смотрят, теперь из-за вас! – дернула его за рукав Катя.

– Я предлагаю покинуть театр, чтобы все подумали, что я и в самом деле подсадной актер, и поужинать, – предложил Майкл. – Если не удалось насладиться духовной пищей, будем надеяться, что в ресторане нам повезет больше.

Уже через четверть часа они сидели в небольшом уютном ресторанчике, коих великое множество в центре второй столицы, и под тихую музыку пили хорошее итальянское вино, заедая его удивительно свежим и нежным карпаччо. Он смотрел на нее и тонул в ее глазах – озерах, а она благосклонно позволяла ему утопать…

По традиции в Северной столице давался бал Дворянского собрания Санкт-Петербурга. Дамы готовились к нему так же серьезно, как мужчины к Петербургскому форуму. Предметом особых их забот были наряды, и многие подбирали их за несколько месяцев. Не придающая этому особого значения Катя позвонила Даше, и та привезла с собой чуть ли не весь свой выходной гардероб.

У сестер были не только похожие фигуры, но и одинаковый вкус. Едва не поссорившись из-за платья, они, в конце концов, пошли на компромисс: младшая выбирает себе наряд, старшей достаются украшения.

Впрочем, оглядев критическим взглядом Катю, Даша сняла с шеи колье и надела его на сестру:

– Ладно. Тебе оно нужнее. Андрея нет, он на встрече по выставке, а, впрочем, даже если бы и был, мне с ним все равно ничего не светит, а у тебя, может, что-нибудь и получится.

– Не получится, – сказала Катя.

– Он занят? То есть я хотела сказать, женат?

– Я занята, – ответила Катя.

– Занята? Кем? – удивилась Даша.

– Собой, – любуясь бриллиантами, ответила Катя.

– Сколько ему? – продолжала допытываться Даша.

– Сорок, – пытаясь застегнуть колье, ответила Катя.

– В сорок лет жены нет – не будет, и не жди, – насмешливо пропела Даша. – Разведен?

– Нет. Говорит, некогда было жениться. То одно, то другое, – повернувшись спиной к сестре, ответила Катя.

– Знакомые сказки. Нет, сестренка, старого холостяка тебе не обломать. На него нужен другой калибр, – сказала Даша, защелкнув на колье замочек.

– Ты о себе? – обернувшись к ней, спросила Катя.

– Ну… – Даша прижалась щекой к ее щеке, чтобы вместе посмотреться в зеркало. – Ну неужели не видишь, какая между нами разница? Ты домашняя кошка, а я пантера. Этот волк слопает тебя за милую душу. А я его могу растерзать. Так что подумай, подумай. Может быть, все же отдашь платье мне?

– Ни за что! – отрезала Катя.