Читать книгу ИНСАЙТ - Марк Грим - Страница 3

…и оказался в незнакомом месте. Голова раскалывалась от ноющей боли, а открыв глаза, я испугался, что ослеп. Но нет, просто вокруг было темно, хоть глаз коли. Пошарил руками под собой. Дощатый пол. Доски рассохлись и между ними, рассекая толстый слой пыли, зияют, голодными пастями, щели. Ругнувшись и посадив пару заноз, встал. И понял, что ни черта не помню. Вся память, до момента пробуждения, была будто срезана ножом и, пытаясь выудить из сознания какие-то факты, я натыкался на гладкую, холодную стену. Почувствовав поднимающуюся в груди волну паники, пока-ещё-не-Кот (я) зажмурился (что было совершенно лишено смысла в темноте) и сделал несколько глубоких вдохов. «В конце концов я же жив. И цел, не считая головной боли». Эта мысль немного успокоила, кулаки разжались, хотя в голове продолжали крутиться множество гипотез: похищение, розыгрыш, амнезия, лунатизм…? На мне были только грубые, мешковатые штаны до колен, ничего, что указывало бы на то, кто я и как тут оказался. Хотелось закричать что-нибудь банальное, вроде «Есть здесь кто-нибудь?!», но было страшновато. К тому же за всё это время не было ни единого звука, кроме скрипа досок и моего тяжёлого дыхания. В целом успокоившись и философски пожав плечами, я вытянул руки и осторожно, ощупывая пол босыми ногами (ещё не хватало провалиться в какую-нибудь яму), побрёл вперёд. Помещение оказалось на удивление маленьким. Просто комнатка, четыре на шесть шагов, со стенами, вроде из кирпича. Но самое приятное – здесь была дверь. Обычная, обитая дермантином, как в старых квартирах. Сознание подбрасывало эти ассоциации, хотя о себе и своей жизни я не мог вспомнить вообще ничего. Одной из таких ассоциаций было знание: меня всегда удивляло, как люди теряют память о себе и событиях, но остаются в курсе того, что есть что. Теперь мне самому довелось испытать это мучительное ощущение. Знаете, когда какой-то факт, который ты знаешь, но никак не вспомнить, дразняще пляшет на краю сознания? Вот, а теперь представьте, что это коснулось ВСЕГО. Малоприятно. Не оставалось ничего другого, кроме как открыть дверь. Потянув на себя тонкую металлическую ручку и вздрогнув от неожиданно громкого скрипа петель, я вытянул руку и пальцы упёрлись в тот же кирпич. Заглушенный было страх всколыхнулся: «Замуровали!». Несколько минут кулаки били в заложенный проём, а пыльный воздух оглашали крики, вроде: «Эй!», «Какого хрена?!» и куда менее цензурные. Наконец, обессилев, я опустился на пол, но ступни вдруг провалились в пустоту. Испугавшись (вокруг всё ещё была абсолютная темнота) я подобрал ноги и замер. Напряжение было такое, что казалось, одно движение, слишком глубокий вдох, и я лопну, как перетянутая струна. Но ничего не происходило, меня никто не хватал, я никуда не падал, была всё та же тишь и темень. Вновь вытянув руки (они слегка дрожали) я облегчённо, хотя с долей истерики, захихикал. Всё было просто – проём двери был заложен сверху, где-то до середины моих икр. Ощупав проём, я понял, что снаружи тянется узкий коридор, даже уже самого проёма. Опустившись в пыль и обдирая лопатки, я выполз на другую сторону. Вдоль сходящихся стен, практически боком, пошёл вперёд. Не знаю, сколько я шёл. Может несколько минут, может часов. Коридор резко поворачивал несколько раз, без ответвлений. Как кишка какого-то монстра. Жажда, боль в содранных о выкрошившийся кирпич плечах, голод и забивающая носоглотку вездесущая пыль съели ощущение времени. Наконец, не помню, на каком по счёту повороте, я увидел вдалеке слабое зеленоватое свечение. Всхлипнув от облегчения (я знаю, что всегда побаивался темноты) и оставляя на шершавых стенах ещё больше кожи, я ломанулся вперёд. Несколько минут задыхающегося, неловкого бега в каменной трубе, и я оказался в комнате, бывшей почти двойником той, где я очнулся. Отличали её пара окон, занавешанных мешковиной, сквозь которую пробивался слабый красноватый свет, кучки странных, похожих на поганки грибов, излучавших то самое слабое сияние, несколько тяжёлых на вид деревянных ящиков, ржавая железная кровать без матраса и огромный рассохшийся шкаф. В открытых дверях этого шкафа маячила изящная (это не скрывал даже мешковатый балахон) женская спина. Перебирая пыльный хлам на полках, незнакомка что-то напевала. Я хотел тихо окликнуть её, уже смирившись с сюрреализмом происходящего и решив следовать разворачивающемуся сюжету, но иссушенное горло меня подвело, издав странный, то ли вскрик, то ли хрип. Она резко развернулась (в воздухе вспыхнули красные волосы, в свете грибов отливающие медной зеленью), совершенно немелодично завизжала и, швырнув в меня что-то светящееся, метнулась в следующую дверь, захлопнув её за собой. Что-то, при дальнейшем рассмотрении, оказалось аналогом керосиновой лампы, в которой вместо огня были всё те же светящиеся грибы. И ещё она была тяжёлой. Лёжа на полу, с кровоточащим лбом я смутно осознавал происходящее вокруг. Сначала ничего не происходило. Потом дверь, в которую выбежала оглушившая меня девушка, скрипнув приоткрылась. Я услышал сдавленные шепотки. А потом сильный, уверенный голос, сопровождающийся, судя по звуку, легким подзатыльником: «Расколотый! Звона ещё не было, откуда здесь Расколотые? Это человек.» Вокруг замаячило несколько пар ног, босых, в обмотках, в рассохшихся башмаках. От их мельтешения меня замутило, накатила тошнота и я провалился в лёгкое забытье. Из него меня вывели весьма нетактично: парой лёгких пощёчин. В губы ткнулось горлышко и я, слегка приподняв голову, сделал глоток. Вода! Тёплая и с привкусом плесени. Никогда не пил ничего вкуснее. Когда плетёную бутыль отняли от губ, я протестующе замычал и, наконец, открыл глаза. Перед моим лицом маячила грязная ладонь. Ухватившись за неё, я встал на ноги. Рука принадлежала худому, даже тощему парню, на полторы головы ниже меня. Но хватка была неожиданно сильной. Что я тогда заметил? Ёжик светлых волос, мешковатую рубаху и такие же штаны, зелёные глаза и улыбку. Такую широкую и белозубую, что, я был уверен, не смотря на сосущий пробел там, где должны были быть воспоминания, что никогда такой не видел. Она была жутковато-комичной и будто делила голову надвое, как расколотое яйцо.

– Привет, я Улыбака! Ты новенький? – за спиной весёлого парня (это потом я узнал, что вечная улыбка была следствием чего-то вроде нервного паралича и никак не отражала эмоции) маячило ещё несколько лиц. Оглушившая меня девушка сердито сопела, огромный, раза в три крупнее того же Улыбаки, парень с насупленными бровями и рылом, похожим на свиное крутил в руках острую железку, ещё несколько ребят помладше мелькали позади.

– Дай угадаю. Ты ничего не помнишь, просто очнулся в темноте?

Я только кивнул.

– Окей. – парень похлопал меня по плечу. – Это нормально, здесь каждый такой. Я тебе всё расскажу, но сначала посмотри в окно. – Он подтолкнул меня к ближайшему.

Снова кивнув, нереальность происходящего совершенно отняла у меня способность рассуждать, я сделал пару шагов и откинул пыльную мешковину. За треснувшими стёклами был город. Вроде ничего особенного, старые дома, улица с растрескавшимся асфальтовым покрытием, проржавевшие столбы фонарей, какие-то нечитаемые вывески. Но кое-что сразу бросались в глаза. Ни людей. Ни машин (А я откуда-то знал, что они обязательно должны быть). Пусто. Каждый дом был будто оторван от остальных: особняк георгианской эпохи, спокойно соседствовал с обычной плановой пятиэтажкой. А мы все, насколько я мог судить, находились в небольшом домике, вроде таунхауса, максимум десять на десять метров. Но я-то помнил, что в бесконечном коридоре несколько раз проходил по прямой много больше. Задохнувшись от потрясения, я повернулся. На том месте, где, как я думал, был проём, приведший мне сюда, была гладкая, покрытая сырой штукатуркой стена. Все (семь человек с девушкой, свинорылым и Улыбакой) смотрели на меня с ожиданием и, вроде, со страхом. Только Улыбака, пока я ошарашенно открывал и закрывал рот, снова показал мне на окно:

– Смотри!

Этому голосу хотелось подчиняться, и я снова уставился в даль, через пестрящее трещинами, грязное стекло. Только тут на меня обрушилось то, что, казалось, должно было сразу броситься в глаза. Небо! Его не было! Или было, но оно не должно было быть! Не таким! Чёрная, сосущая пустота, с одиноким красным шаром луны! Помню, что я кричал и бился в конвульсиях на деревянном полу. Помню, что сорвал ногти, царапая выкрошившиеся доски. Пока меня корчило, никто не подходил близко. Только «свинорылый» со своей железкой смотрел на меня как-то голодно.

– Ч-что это? – я выдавливал слова с трудом, словно глину через узкое сито. Судороги отпустили, но в черепе с того момента и поныне, поселился ужас. И шёпот.

– Ну, это наша жизнь. – продолжая улыбаться, поднявший меня парень развел руками, ловко спрятав за пазухой что-то вроде длинной серебряной цепочки. – Хорошо, что ты всё-таки не свихнулся, многие не выдерживают, пришлось бы тебе помочь. – Он многозначительно провёл большим пальцем по шее. – Добро пожаловать в Город. Это Лиса – он указал на девушку, которая, о чём я тогда не имел представления, не раз станет для меня спасительным якорем в этом море безумия. – Это Хряк, – свиномордый сдержанно кивнул. – Это Дятел, Суслик, Прибой и Мумия. – Молодые ребята – один с длинным носом, другой с выпирающими зубами, обычный и страшно (даже больше, чем Улыбака) худой, соответственно, по очереди кивали. – Это Свора. Точнее её часть. И ты можешь стать её частью, если хоч…

Он замер на полуслове, когда раздался Звон. Тогда я не знал, что это. Просто угрожающая вибрация. Звук, настолько низкий, что я будто слышал его костями. Не знаю почему, но почувствовав этот звук, я зашипел сквозь стиснутые судорогой челюсти.

– Бежим… Кот? – Пока остальные поспешно проверяли содержимое своих мешков, улыбающийся парень снова, будто опять помогая мне подняться, протянул тощую, но сильную ладонь.

Что мне оставалось? Всё ещё ничего не понимая, я сжал его руку и кивнул. И мы побежали…

…Рабочий «день» заканчивался. Выживая в Городе достаточно долгое время, каждый приобретал своеобразное чутьё. Начиналось всё с лёгкого беспокойства, зудящего где-то в затылке. Потом начинало казаться, что из тёмных углов, кто-то смотрит тебе в спину. Голодно, угрожающе и, вместе с тем, жалобно. Это ощущение всё усиливалось, постепенно перерастая в настоящую панику. Отличить его от обычной паранойи, которой в Городе страдал каждый первый, требовало немалых усилий. Но все со временем научились. Если прожили достаточно.

Все оставшиеся несколько часов Воробей и Розочка держались поближе к Коту. Девочка иногда промокала текущую из порезов кровь, потом оторвала от своего лоскутного платьица длинный кусок, и повязала ему на шею, на манер банданы. Кот попытался улыбнуться, но лицо только как-то жалко скривилось, так что, чтобы выразить благодарность, он присел на корточки и на пару мгновений прижался лбом к её темени. Волосы Розочки, спутанные и грязные, как у всех, сохраняли остаточный запах будто каких-то цветов. Успокоенный этим, а также полнейшим отсутствием признаков гнили, он почувствовал на плече ободряющее пожатие маленьких пальчиков и вернулся к работе.

Относили плесень они тоже втроём. Терьер кривился, гримасничал, но исправно ставил отметки. Наконец, поднявшись в очередной раз ещё с парой задержавшихся ребят, они увидели, что площадка пуста. Корзины унесли, а остальные, чувствуя приближение Звона, видимо уже ушли. Кот на мгновение замер, без толпы людей вокруг страх всегда становился сильнее, но Розочка, изловчившись, перехватила свою корзину одной рукой, а второй схватила его за палец и целеустремлённо заковыляла вверх по плавно поднимавшемуся коридору. Оставшийся отрезок пути освещался обычными, похожими на поганки грибами, тут и там проросшими сквозь щели в камне. Проходя сквозь лужицы мутного света: зелёные, багровые, фиолетовые, охряные, и никуда не сворачивая, пятеро детей и один взрослый наконец вышли к огромному проёму, занавешенному чем-то, вроде пледа, сшитого из сотен лоскутов неопределённо-грязного цвета. Откинув полог, они увидели Терьера, раздающего подзатыльники остальным малышам, которые разбирали оставшиеся корзины.

– А, припёрлись наконец. – с плохо скрываемым разочарованием прогнусавил коротышка. – Всю работу почти без вас сделали. Тащите всё в кладовку и бегом в общий зал.

С этими словами, Терьер заспешил дальше по коридору, миновал поворот в кладовую пещеру и удалился в тот самый общий зал. Разумная часть Кота брезгливо поморщилась: оставить детей одних, перед самым Звоном! Но он только вздохнул, поставил на свою корзину ещё одну, поменьше, и последовал за остальными в ярко освещённую колониями добытых грибов кладовую.

Когда они вошли в общий зал (большое помещение в форме неровного круга, с несколькими, уходящими во мрак червеобразными коридорами и множеством неглубоких ниш) все уже готовились. Потрёпанные фигуры сновали у напоминающих бойницы окон у дальней стены, закрывая их всем, чем можно: обломками мебели и ставен, старыми мешками и непрозрачной тканью. Материал был не важен, лишь бы не оставалось щелей, через которые мог проникнуть ужас. Поэтому практически каждый, из находящихся внутри трёх десятков взрослых, считал своим долгом ещё раз обойти импровизированные укрепления, проверяя, подтыкая углы и добавляя что-то к их хрупкой защите.

В воздухе плавал горький дым от центрального костерка и нескольких горелок, горящих у кроватей тех, кто предпочитал спать в общей комнате. У стены справа собрались Рейдеры – молодые и безбашенные парни и девчонки, которые ходили в Город и искали полезные вещи в его бесконечно меняющих планировку и местоположение мёртвых осыпающихся домах, зловещих переулках и пыльных подвалах. Кот, будто споткнулся и часто, тяжело задышал, заставив себя ещё раз пересчитать охотников. Вот Пустельга, косой глаз высокой девушки будто смотрит прямо на него. Вот Петля, её скрипучий голос ни с чьим не спутать. Мумия, как обычно, молчит. Рупор – немой парень оживлённо жестикулирует над рассохшимся ящиком, полным кусков металла. Хряк – он стоит спиной, качает головой на немой монолог Рупора и крутит на пальце серебряную цепочку. Он уже не ходит в рейды, с тех пор, как сменил Улыбаку на посту вожака, только подсчитывает добычу и берёт себе, что приглянулось. Дятел тоже здесь. Давным-давно среди них стояли бы ещё Кот, Улыбака, Лиса, Суслик и Прибой. Но Улыбака, Суслик и Прибой, в лучшем случае, мертвы. Кот стоит здесь, продолжая задыхаться. Где же Лиса?!

К счастью, это был не один из тех окрашенных горем дней, когда кто-то не вернулся. Воробей, будто поняв о чём он думает, потянул Кота за руку и показал на центральный костёр, разведённый на куске ржавой жести в середине зала. В обрамлении пламени, будто ласкаемая его бесчисленными языками, маячила огненно-рыжая шевелюра. Заметив Кота, невысокая, ладно сложенная девушка, вскинула руку и отвернулась, рассказывая что-то успокаивающее группе окружавшей её малышни. Кот облегчённо всхлипнул и подтолкнул Розочку вслед за устремившимся к рассказчице Воробьём, а сам, опустив голову, побрёл к каменной нише, вход в которую был огорожен пустыми ящиками, и которая служила убежищем им с Лисой с тех пор, как он не мог спокойно воспринимать отсутствие других людей (раньше они делили небольшую комнатку-пещерку в верхнем коридоре). Войдя, он обессиленно растянулся на куче ветоши, заменяющей кровать и погрузился в своё обычное кататоническое состояние, которое сейчас только усилилось предчувствием Звона. Мысли путались, даже сегодняшний инцидент с Терьером будто выцвел. В последнее время он твёрдо помнил только страх. И Лису. Когда она наконец пришла, он приподнялся на локтях и, немного успокоившись, смотрел, как она наливает мутную воду в рыжий, с прозеленью, как её глаза, медный ковшик, бросает туда немного чайного гриба и ставит его на маленькую, заправленную трухой горелку. Уверенные движения её крепкой фигурки оказывали на него успокаивающее воздействие. В нём даже проснулись ошмётки забытых желаний: схватить её, прижать к себе, сорвать одежду, раствориться друг в друге, отвлечься от вечного холодного липкого страха… Но он так и не мог пошевелиться.

Закончив, Лиса разлила чай по сколотым глиняным чашкам, сунула одну из них, приятно обжигающую заиндевевшие, натруженные пальцы, в руки Коту и, облегчённо вздохнув, опустилась на груду ветоши позади него.

Только когда его пояс обхватили крепкие ножки, а мочку правого уха пощекотал горячий язычок, Кот, наконец, смог слегка улыбнуться. На несколько волшебных минут позабыв о страхе, не вслушиваясь, наслаждался её высоким, чуть повизгивающим голоском, рассказывающим о последнем рейде, о том, что хорошей добычи поблизости всё меньше, о том, что Рейдеры всё больше отдаляются друг от друга… Наслаждался этим звенящим ручейком речи, щекотным ощущением острых сосочков на спине, благодаря её пышной груди, чувствующихся даже сквозь ткань мешковатого платья, тёплым кольцом сильных бёдер…

Уже расчёсывая потёртым костяным гребешком, который Кот принёс когда-то после очередного рейда, его длинные, почти до пояса, тёмно-русые волосы, она вдруг сильно схватила его за шею и заставила откинуть голову. Любуясь её острыми, слегка неровными зубками, Кот не сразу понял, о чём она говорит.

– Ко мне подходила Розочка. Слышишь? Милый? Что случилось? Расскажи мне…

Жалобные нотки, пронизывающие её обычно сильный и уверенный голос, заставили его болезненно поморщиться и снова впасть в болезненное, тревожное оцепенение. Что он мог? Даже речи, этого вечного, привычного способа выразить эмоции, он был лишён тогда. Было отнято почти всё, остался только страх. Вот и сейчас, он мог только выплеснуть его, откинув голову на её плечо и чувствуя, как по распухшим от синяков щекам снова бегут злые, кислотные слёзы.

–Хватит! – её острые зубки впились в его распухшую щёку, заставив Кота слабо зашипеть.

Перетянув обрывком бечевы наполовину доплетённые волосы, Лиса скользнула по его талии и уселась спереди, вперив горящие зелёным огоньком глаза в его мутно-серые, стариковские.

–Я говорила с Хряком, но это почти бесполезно! Милый, ну хватит, ну поговори со мной! – её острые ноготки впились в голову, но он только зажмурился от удовольствия, практически не воспринимая то, что она говорила…

– Я не знаю, что делать! – Задыхающийся шёпот и её нежная ручка, жадно шарящая между его бёдер, надеясь найти остатки той силы, что там когда-то была. Остатки страсти, которая помогала им обоим не свихнуться и не сгнить…

– Мне пришлось, не злись, что ещё остаётся…? Мне надо тебя сохранить, может ты когда-нибудь очнёшься и поймёшь… Любимый…

Снаружи послышался глухой удар по стенке одного из ящиков. Лиса стремительно отстранилась и как раз успела поправить платье, когда сквозь мешковину протиснулась огромная тень.

Кот испугался и, опрокинувшись, попытался заползти подальше в тень. Лиса встала, почти задевая рыжей макушкой низкий, сырой свод ниши.

– И что ты с ним теряешь время, дура? – Свет костра упал на мясистое лицо с резко вздёрнутым носом. – Он не услышит тебя, хватит, бл**ь, уже. Это же быстро, – Хряк в очередной раз крутанул цепочку. Хищно блеснул кулон в виде месяца. – Раз, и он свободен, а Свора не кормит лишний рот…

Огромный парень, с гнилыми язвами на крыльях носа, шагнул к парализованному Коту, но Лиса, перелетев через горелку, встала перед ним.

– Не лишний! Он работает…

– Его работу может делать малышня, а едят они меньше. – взгляд маленьких свинячьих глазок скрестился с зелёным. – Нет! Я знаю, что ты скажешь! – в буркалах запылал недобрый огонь, а рука с толстыми пальцами взметнулась, отвергая возражения. – Он мне никогда не нравился, но он был полезен Своре. Больше даже, чем ты, бл*! Но сейчас он бесполезен!

Кот, слабо осознавая, что речь идёт о нём, наблюдал, как Хряк, наступает на съёжившуюся Лису и пытался сконцентрироваться на желании защитить её… Но все силы уходили на то, чтобы банально не обмочиться. Почему-то это казалось очень важным.

– Ты перестала ходить в рейды и теперь, вместо одного калеки, мы заботимся, как будто, о двух, бл**ь! – горячая слюна брызнула сквозь стиснутые в ярости зубы. Лиса пыталась возразить, но Хряк, сватив её за плечи трясущимися (типичный признак злоупотребления Пылью) ладонями, зарычал ей в лицо. – Ты знаешь, что мне нужно! Соглашайся и Терьер будет наказан, а твой инвалид, – он повернулся к Коту и брезгливо сплюнул. – Будет в шоколаде, раз так тебе нужен. Как домашнее животное!

Миг борьбы изумрудных и грязно-коричневых глаз. И Лиса опустила голову и дёргано кивнула.

Хряк мгновенно успокоился и, снова тиская цепочку с кулоном в толстых пальцах, отстранился, кинув в сторону Кота почти сочувственный взгляд, щедро приправленный презрением: – Вот и правильно. Слово?

– Слово! – пробормотала Лиса сквозь зубы.

Кот замычал и забился, чувствуя, что происходит что-то неправильное, но успокоился, когда Лиса посмотрела ему в глаза, скрывая собственную боль за фальшивой улыбкой. Остатки здравого смысла вопили и требовали чего-то, но их было почти не слышно.

– Вот и правильно, бл**ь! – жирная рука по-хозяйски легла на её талию. – Завтра. До Звона. А это твоему инвалиду. Я умею быть щедрым. – Запахивая за собой занавеску, Хряк, с неожиданной ловкостью, извлёк из-за пазухи пластиковый мешочек с серым порошком и подбросил его в воздух.

Тот, с глухим шлепком, ткнулся в ветошь и Кот, мгновенно узнав его, пополз вперёд, жадно вытянув руки и чувствуя, как слюна брызнула из уголков рта. Пыль! А Лиса стояла перед опавшим пологом, опустив свои красивые руки и тихонько всхлипывая…