Читать книгу ИНСАЙТ - Марк Грим - Страница 8

Лучше бы я не выходил. Но нельзя ведь было просто ждать, и я выполз в общий зал, предварительно изведя на себя дежурное ведро воды и сменив одежду. Хорошо, что куртка и штаны, в которых я ходил в рейды, ещё не успели никому отойти. В пещере было пусто и тихо. Только снаружи, с кривых улиц, доносился замогильный шёпот. Я будто чувствовал, как ужас давит снаружи на толстые стены Шпиля, и те дрожат, как яичная скорлупка, от тяжести и отвращения. На жестяном листе до сих пор тлели угли. Подбросив топлива я сходил за ковшиком и высыпал в него остатки настоящего сокровища – кофе. Пока закипала вода, обошел забитые бойницы. Я чувствовал за ними, что-то пугающее, но, после пробуждения, и манящее. Возникало желание выдернуть весь этот мусор и впустить внутрь страх. Стать его частью. Почувствовать вкус чужих, угасающих эмоций, как это было с Терьером. Но я ведь не сумасшедший (по крайней мере тогда был), и я вернулся к огню. Я знал, конечно я знал, где искать мою девочку, на всё готовую ради меня, но все мы, периодически, стремимся оттянуть неизбежную боль. Поэтому я выпил кофе, сходил в нашу пещерку за старым когтем-ножом Улыбаки (настоящая сталь, огромная редкость в этом Городе гнилья и ржавчины). И только потом пошёл к «комнате», которую занимал Хряк.

Я не раз слышал, что смешав пыль с кое-какими видами грибов, можно получить другой эффект. Полное игнорирование ужаса и паранойи, усиливающихся со Звоном. Отсутствие сна. И прилив энергии. Видимо, Хряк знал рецепт. Потому что, через щель между служившим дверью куском ткани и каменной стеной, я, оставаясь для них лишь тенью в темноте зала (забавная аналогия, ха), видел всё. Лиса была там. Она, моя гордая, несгибаемая, огневолосая спасительница, стояла обнажённая, на коленях перед этим жирным, гниющим уродом. Его лапа по-хозяйски лежала на её голове, а другая периодически отвешивала по нежным щекам пощёчины. Ничто: ни боль, подаренная мне Звонарём, ни ужас перед Расколотыми, ни пронизывающая тоска плача толпы Теней, не идёт ни в какое сравнение с тем, что я чувствовал. Стыд, отвращение, злобу и… Любовь, как ни странно. Это изнасилование (а это, так или иначе, было оно) имело вкус плесени, пополам с напитанным солнцем, свежем апельсином. Мерзко. Вкусно. Маняще. Возбуждающе…

Я уже знал, что кровь пахнет сладко. Мне было только интересно, будет ли патокой кровь этой жирной твари. Пальцы до боли сжали костяную рукоять ножа. Не знаю, хотел ли я разрезать на куски (впиться зубами в вывалившиеся внутренности, да, ДА!!!) только его. Или их обоих. Или самому умереть над двумя телами. Но я… потерял сознание. Банально. Просто. Но потрясение от пробуждения и увиденного, пересилило мой рассудок, да и Звон… В общем я рухнул там, где стоял. А они ничего не заметили…

Я очнулся. Тело корчило и ломило, голова раскалывалась. Нож лежал рядом, на холодном камне, а центральный костёр почти погас. По лёгкости мыслей я понял, что только-только прозвучал «утренний» Звон. В пещере всё ещё было пусто. В ту же щель, между «дверью» и стеной я видел храпящую тушу Хряка, растянувшуюся на груде подушек и, сжавшуюся в жалкий комочек в углу, Лису. Оба спали. Он храпел, а она всхлипывала и стонала. Я подобрал нож и поплёлся к себе, борясь с желанием воткнуть коготь в горло. Своё или чужое – так и не понял. Ну ничего, сегодня всё решится по закону Своры (КАКАЯ ПОТРЯСАЮЩАЯ НАИВНОСТЬ!!!)

Никто не приходил. Кот стал не нужен. Даже Мумия (а я помню, что первое время, он заходил и пытался меня «оживить», звал в рейд) похоже махнул на меня рукой. Я вслушивался в повседневную возню своей семьи. Единственной семьи. Попытался поесть (черствый грибной хлеб, больше ничего не было) и ждал. Наконец, мешковина отдёрнулась, и вошла Лиса. Как же я не замечал последние несколько циклов, этих затравленных и заплаканных глаз?! Синяков на щеках и шее? Не глядя в мою сторону, (я, как обычно, лежал в углу) она принялась хозяйствовать. Без слов унесла куда-то загаженное одеяло. Вернулась, растопила горелку и поставила на огонь помятую кастрюльку. Добавила туда грибов и какой-то не слишком свежей крупы. Я приблизился к ней и протянул наш гребень.

– Хочешь, чтоб я тебя заплела, милый? – она как-то умудрялась улыбаться, чудо моё, – Хорошо, подожди немного, сейчас я…

– Нет! – мой голос, хриплый и сухой после стольких циклов немоты, заставил её замереть. – Сейчас!

– Кот! Киса! Ты…

– Сначала чеши! – отрезал я и, скрестив ноги, уселся к ней спиной.

Шок. Наверное, именно её шок избавил меня от вопросов. Хотя моя любовь периодически порывалась что-то сказать, но короткое шипение заставляло её замолкнуть, только скользил, и скользил гребешок, а мои волосы сплетались в длинную, до пояса, косу.

Наконец, она закончила, и я повернулся к ней:

– Я люблю тебя, ты знаешь? – её стыд был на вкус, как медная пуговица.

– Д-да. Но, Кот, мой Кот… Я…

– Молчи. – и я наконец сгрёб её волосы в кулак и впился в пышные, желанные губы своими. Я видел, что они делали, где были несколько часов назад. Мне было всё равно…

Поначалу она была зажатой и всё порывалась что-то сказать. Мне было всё равно. Я зажал ей рот. Прижал руки к полу. Моё колено скользнуло между её крепких бёдер и упёрлось в промежность. Она застонала и выгнулась. Левой рукой я продолжал обхватывать её кисти, а правой (как же много во мне теперь силы!) срывал с неё платье из мешковины, обнажая белое тело. Такое желанное. Такое нежное. Она вскрикнула, когда мои губы коснулись груди, а язык скользнул вокруг напрягшегося соска. Когда я целовал её бархатистый животик, её ладошки (как сто лет назад, ХА, ПРАВДА?!) легли на мою голову. Когда я скользнул ниже, протягивая между её пупком и своими губами ниточку слюны, она задышала часто-часто. Впившись ртом в сладость между её бёдер, я знал, с кем она была недавно. Мне было всё равно.

Я не успокоился, пока её маленькое тело не выгнулось в спазме удовольствия. Пока её ноги не сжались, перекрывая мне кислород. Пока она не заорала благим матом. Только после этого я поднялся выше, снова поцеловал её жадные губы и, помогая себе рукой, вошёл… Мы двигались синхронно, как волны и берег. Мои плечи покраснели от укусов, а уши не слышали ничего, кроме её стонов, слившихся в прекрасную симфонию. Страха, этого вечного покрывала Города, для нас не стало, как раньше. Потом я зарычал и, сжимая её нежную шейку, выплеснул всего себя, не сдерживаясь, не помня ни о чём…

Не знаю, сколько мы пролежали, вжимаясь друг в друга. Как только я почувствовал, что могу встать, я сел и, отвернувшись, спросил:

– Ты моя? Только моя?

– Только твоя… А ты – только мой. – она вжалась мордочкой мне в спину, но я сбросил её маленькие руки и встал.

– Хорошо.

Пещеру я пересёк стремительно. Слишком велик был соблазн сделать вид, что всё в порядке, что просто, во время сна, ко мне вернулся рассудок. Но я знал, что если не сделаю того, что должен, не смогу жить. Если сделаю, то, скорее всего, умру. А это не одно и то же…

Хряк стоял с Рейдерами. Они недавно вернулись, хотя я нигде не видел Пустельгу. Что-ж, бывает… Даже до Звона, в Городе полно опасностей (потом я узнал, что она заговорила с Тенью). Когда я подошёл, на меня уставились четыре пары изумлённых глаз. Хряк повернулся и смерил меня слегка злорадным взглядом:

– А, инвалид. Чего тебе?

Что нужно было ответить? Моё колено врезалось в его причиндалы. Когда эта туша рухнула, заблевав камни, я добавил ещё пару пинков.

– Сегодня. До Звона. Вызов!

Остальные, с расширившимися от потрясения глазами, по очереди кивнули.

– Слышал.

– Слышала.

– Слышал.

– Слышал. – даже Мумия открыл рот.

Потом я просто ушёл. К своей девочке. И любил её до потери пульса (НРАВИТСЯ?! НАСЛАЖДАЙСЯ!). Будто в последний раз.

Когда малышей отвели в их комнату, все члены своры старше пятнадцати (насколько мы могли судить) встали в круг в центре пещеры. Внутри круга были костёр, привычно горевший на жестяном листе, я, с ножом Улыбаки, и Хряк, с его же кулоном.

– Мне был брошен, бл**ь, вызов! – похрюкивал этот урод. – Кот, подтверждаешь?

Я только кивнул.

– Ты, бл**ь, совсем свихнулся. – оскалил мой противник гниющие зубы. – Ну что-ж, так и быть, тебе давно пора сдохнуть!

«Хорошо, что я накачал Лису остававшейся Пылью. Сейчас она бы чего-нибудь отчебучила.», подумал я. Ну ничего, даже разрезанный на куски, я вскрою эту жирную глотку. Я чувствовал его неуверенность, как малиновое варенье на языке…

– Но сначала я должен спросить, все ли согласны с происходящим, бл**ь? Всё ли справедливо?

«Давай, давай. Все тебя презирают, скотина пыльная. Только кулон даёт тебе власть. Власть страха! А это не то, что нужно Своре. Страха в нашей жизни и так слишком много…»

Тем больше было моё удивление, когда я услышал показавшийся незнакомым (Мумия и правда редко открывает рот) голос из-за спины:

– Я против! Ты наш вожак, а этот – падаль! – и свист. Это любимая игрушка Мумии, камень, оплетённый верёвкой (ох, как здорово он отпугивал тех, кто пытался поиметь с нашей группы законно найденную добычу) устремился мне в колено! Я успел отпрыгнуть, но меня тут же снёс Дятел.

– Я против! – крикнул он и ударил меня в почку, вжимая лицом в каменный пол.

– Против! – кричала Петля.

Протестующе мычал Рупор. Даже, не понятно откуда взявшаяся Розочка. Все они кричали: «Против!»

И каждый вбивал в моё измученное тело либо кулак, либо ногу, либо камень. А я был слишком шокирован, чтобы сопротивляться.

Почти теряя сознание, я услышал, как Мумия (схватив меня за горло и пытаясь пробить моим затылком пол) шепчет:

– Кошак, он же убьёт тебя! Подожди, дай нам время. Мы придумаем что-ни…

И забытье…

…Истерзанный язык больно потёрся о что-то остро-шершавое. Зубы. Похоже, улыбка у меня больше не такая обаятельная. Я с трудом разлепил заплывшие веки, на каждое будто подвесили по кому липкого теста, и попытался оглядеться. Фонарь с затухающим голубым грибом внутри, миска с несвежей водой, груда грязного тряпья на полу узкой пещерки (почти трещины в камне). Вход перекрывала дверь, сколоченная из разномастных, но толстых, брёвен и досок. Был ещё страх, он витал в воздухе. Я уже различал его оттенки: серая, безвкусная вата страха обычного, который был всегда и всюду; приторно-солёное облегчение Хряка; шипучие переживания ещё нескольких человек (видимо друзей, которые спасли меня). И возбуждающий мускус ужаса Лисы. Значит она уже побывала здесь.

Я попытался сесть, опираясь на стянутые за спиной руки. Левое колено пронзила острая боль, но ничего такого, что нельзя было бы перетерпеть. Я наслаждался истаивающими ароматами, испытывая почти экстаз (ВКУСНО ТЕБЕ? ТО ЛИ ЕЩЕ БУДЕТ). Я почти не удивился и, переполненный чужими эмоциями, почти не испугался, когда Звонарь, подпирая подбородок тростью, появился из ближайшей стены.

Жёлтый огонь в дымчатых линзах снова гипнотизировал меня. Но теперь я чувствовал в себе силы выдержать этот взгляд. Не знаю, правда, как долго, но Кошмар покачал головой, разрывая контакт:

– Входишь во вкус, ааааа? – он снова задёргался, будто на шарнирах болтались тощие конечности. По мозгам резанул полубезумный смешок.

– Ха! Ну ты дал, конечно! Молодец! Только выздоровел – сразу нужно потрахаться и убить кого-нибудь! Хххххах-хихихи! Обезьянки мои, я вас обожаю просто!

Голос его внезапно изменился, обретя глубину необозримых бездн, где гнездятся все страхи живых и мёртвых. Слитным, без всякого фиглярства, движением, он шагнул вперёд и, схватив меня за горло, поднял над полом, будто я ничего не весил:

– Похоже ты меня не понял в прошлый раз, а? У меня на тебя планы, не забыл? Так что постарайся не сдохнуть раньше времени, договорились, ненаглядный мой? – с каждым словом, его пальцы сжимались всё сильнее, темнело в глазах, а сам он встряхивал меня так, что я действительно чувствовал себя котом. Мелким котом, которого трясёт в челюстях огромный дог.

– Или, – он бросил меня на пол. – Я буду очень… Очень зол.

Маска внезапно поплыла, как воск над огнём, «клюв» раскрылся и оттуда, в обрамлении тонких черных клыков, на меня глянула та самая бездна. Сотни, тысячи освещённых гнилью лиц: свежих, разлагающихся, молодых, старых, щерились в безумных усмешках, разрывали рты беззвучными воплями, смеялись, рыдали. И всё это месиво, будто кипящий пластилин, пузырилось, волновалось и перетекало само в себя.

– Поверь. – почти сочувственно пробормотало это существо, захлопывая пасть, пока я кричал и бился головой об пол, стараясь выбить из головы жуткое видение. – Преждевременная смерть тебя не спасёт.

– НО! – Звонарь снова приплясывал, а голос стал высоким и противно-игривым. – У тебя есть шанс всей жизни! Подыграй мне, и, – он простёр руку с тростью и промолвил глухим басом, – Обретёшь спасение! Я и твою сучку могу спасти, раз тебе так её хочется. А может, хи-хи, ты и не захочешь никуда от меня уходить, а? Ты ведь уже почувствовал вкус?

Я наконец слегка пришёл в себя и утирал о плечо кровь, снова залившую лицо. Рассудок, видимо, окончательно отпустил вожжи, потому что я (-И помни, Котяра, – Улыбака серьёзно посмотрел мне в глаза. – Нельзя разговаривать с Тенями. Даже до Звона. Они будут плакать, просить, угрожать, умолять, звать. Не отвечай. Иначе – всё…) спросил:

– Ну что?! ЧТО ТЫ ОТ МЕНЯ ХОЧЕШЬ, ЧУДОВИЩЕ?!

– Фи! Чудовище, вы послушайте его! Я – художник, попрошу! Тела, души, чувства, всё, ВСЁ!!! пляшет по моей воле! Изменяется! СУЩЕСТВУЕТ! Умирает, правда тоже, ха.

– Ты не ответил мне… – а что мне уже терять, правда? Я избитый и связанный, один на один с самым ужасным существом Города, состоящего сплошь из кошмаров. Чего осторожничать?

– И не отвечу, душка моя! Кисонька! – тонкий палец (я отшатнулся, как от огня) издевательски замаячил перед моим носом. – Иначе где интрига, а? Лучшее представление – то, где актёры играют с душой! По-настоящему живут на сцене! И дохнут по-настоящему!

Снова приступ мерзкого хихиканья и дергающиеся, как у раздавленного паука, лапы.

– Хотя ты можешь посмотреть зачин, да. Да! Точно! Пойдём! – мерзкая тварь намотала мою косу на руку и шагнула в стену, волоча меня по шершавому камню.

Не знаю, как он это делает, но я не почувствовал никаких изменений. Просто каменный пол вдруг сменился знакомым пыльным матрасом. Я был в нашей комнате. Лиса лежала рядом, снова «под Пылью». Она улыбалась во сне. Я потянулся к ней, охваченный зефирной нежностью, но скрючившийся рядом Звонарь грубо одёрнул меня за волосы и прошипел:

– Не стоит. Мы пришли только послушать представление! Лишшшний звук – и я заставлю тебя жрать её живьём! Так что, не рыпайся, киса моя, я так не хочу тебя расстраивать! Смотри туда лучше. – пропев елейным голоском, он почти нежно повернул мою голову в сторону «двери» и отпустил, наконец, волосы. Я подполз ко входу, слегка отдёрнул мешковину и посмотрел в открывшийся проём.

Народу в пещере было значительно больше обычного. По одну сторону костра сгрудилась вся Свора, с Хряком во главе. Напротив – человек десять в странных, похожих на простыни грязно-белых хламидах, с намалёванным чёрной краской закрытым глазом на груди. Один из них, огромный, раза в полтора больше Хряка, мужик с грубыми чертами лица и клочковатой бородой, вещал:

– И мы путешествуем по Городу много циклов, неся благую весть! Столь велика и чиста её священная сила, что мы не боимся отвратительных порождений безумия! Многим, очень многим заблудшим душам принесли мы свет Истины и приняли в Лоно общества Озарения! Верно ли я говорю, братья?!

– Верно, отец Яков. – нестройно прогудела толпа в хламидах. Все эти люди выглядели… Счастливыми. Будто знали какую-то радостную тайну и тихонько ей улыбались. Я, было, заподозрил в них Пыльных (тем более, что именно Озарённые изготавливали порошок) но, присмотревшись, понял, что ни на ком нет ни следа Гнили. Кожа их была чистой, волосы обычными. Глаза, с чуть подрагивающими зрачками, не были покрасневшими и ввалившимися. В них не было выражения загнанности, как у всех жителей Города. А вкус их эмоций… Я сосредоточился, слегка высунув язык и пробуя воздух. Вот, перцем, настороженное ожидание толпы; вот чистый карамельный вкус наивного интереса, испытываемого детьми. А эти. Их будто не было.

Я повернулся, думая (а чего бы и нет?) спросить об этом Звонаря, но того не было. Желание разбудить Лису стало невыносимым, но я слишком хорошо прочувствовал страх, ужас и жестокость моего «благодетеля», чтобы рисковать. И я вернулся к «представлению».

– Вот! Многие из стоящих за моей спиной раньше были подобны вам! – среди Озарённых послышались согласные шепотки. – Выживали, как паразиты на теле Города, под властью отвратительных чудищ! В вечном ужасе перед когтистой лапой, что может в любой момент прервать их жизни! Но позвольте нашему свету омыть вас и обретёте надежду! Смысл! Избавитесь от страха!

Огромная рука Якова указала на Розочку, стоящую с другими детьми в середине Своры:

– Вижу я, среди вас много невинных душ. И это прекрасно, ибо наше общество верит, что дети – величайшее и ценнейшее сокровище в этом свихнувшемся мире! Не бойся, дитя, – Розочка, смущенно пытающаяся спрятаться за Воробья, замерла. – Под нашей защитой невинным ничего не грозит! Высшее милосердие и радость ждут вас всех! Присоединяйтесь к Обществу! Мы проведём вас в Храм, сквозь кошмар и ужас, и обретёте вы веру! Не бойтесь! Решайтесь! Я сказал!

С этими словами он отступил назад и выжидающе уставился на Хряка. Тот переминался с ноги на ногу и хмурил брови, в раздумьях. Минуту. Две. Только он открыл рот, чтобы что-то сказать, справа раздался воинственный, скрипучий голос:

– Да хрена с два! – Петля (с молчаливым Мумией) отделилась от группы Рейдеров и подошла к костру (черничное недоверие). – Наговорить всякий может, я так тоже умею! – Она встала в патетическую позу и завопила:

– Придите к нам и отведайте хлебов наших! Придите и испейте вин наших! Вечное блаженство, бла-бла-блаааа! – Мумия весело скалился, обняв её за костлявые плечи (наконец-то у них сладилось). – Мы-то на улицах часто бываем. И про вашу шайку, Яков, много болтают! Менялы вас побаиваются, одиночки стараются не упоминать. Да и Пыль! Не вы ли эту отраву придумали? А?!

– Ты, дева, заблуждаешься. – здоровяк снова вышел вперёд. – Людям свойственно бояться правды и истины, вот они и придумывают небылицы, оправдывая себя. Что до порошка… Скажи, что ты им никогда не пользовалась? Что дорогие тебе не вдыхали его покой? Вот видишь. Не так нас много, чтобы донести Веру всем потерянным душам. А Пылью, распространяя её на улицах, помогаем мы заблудшим перенести ужасы Града сего…

– Ага, превращая их в отупевшие мешки с гнильём! Не знаю, как остальные, а по мне, так катитесь вы отсюда! Как раз Звон скоро! И детей, – она подошла к младшим и приобняла Воробья и, по-моему, Хомку, – я к вам близко не подпущу!

Рейдеры вышли вперёд, Свора зароптала. Симпатии толпы были явно не на стороне проповедников. Но Яков спокойно стоял в горчичном облаке общей неприязни и, чуть даже насмешливо, злорадно смотрел на Петлю. Вперёд вышел Хряк:

– Тихо. Тихо бл**ь! – восстановив подобие спокойствия, он, улыбаясь (Я ХОЧУ ЕГО КРОВИ!), повернулся к гостям.

– Короче, сами видите, нам не плохо, как мы жили, да. Но дело-то добровольное, если кто захочет с вами, держать не буду. Есть тут у нас один буйный…

– Нет. – Мумия встал перед Хряком.

– Что? Что нет? Друган твой, бл**ь, очухался же, вот они его просто спросят и….

Из стены вынырнула тощая рука и, раньше, чем я вскрикнул от неожиданности, зажала мне рот и затащила обратно в камеру. На губах остался привкус горького пепла. Здесь было пусто и тихо, только из коридора раздавались шаги.

– Здесь он сидит. – булькающий голос Хряка и звук отпираемого ржавого замка. – Попёр против общественного, бл**ь, мнения! Значит, как договаривались, ты мне порошок и делайте с ним, что хотите.

– Сначала мы поговорим. – Яков вошёл в мою тёмную камеру и опустился на колено, брезгливо отодвинув тряпки. Он сочувственно поморщился, при виде моих синяков и кровоподтёков. А меня, всё ещё шокированного переходом через стены, не покидало ощущение чего-то неправильного. Аура, окружающая огромную фигуру Озарённого, вызывала у меня дурноту и желание отодвинуться подальше. – Привет. Кот, правильно? Я отец Яков, паломник общества Озарённых. Мы несём весть, которая способна воодушевить даже скорбных рассудком…

Я поднял голову, чтобы сказать, кто из нас скорбен рассудком, и куда ему засунуть эту благую весть. Но даже говорить не потребовалось. Как только он увидел ожог у меня на лбу, лицо его, на мгновение, превратилось в маску ужаса, глаза зашарили по камню стен, а губы хрипло прошептали:

– Меченый. Ты – меченый Кошмаром… И он ещё где-то здесь, да?!

Проповедник быстро справился с собой и, с тем же, что раньше, благожелательно-насмешливым лицом, встал и вышел за дверь:

– Этому несчастному мы помочь не способны. Подержите его ещё пару циклов взаперти, может он и придёт в себя. А мы уходим, множество душ алчут спасения.

– Порошок не отдам, бл**ь. – сквозь закрывающуюся дверь я видел, как Хряк (КРОВИ! КРОВИ!!!) прячет за спину увесистый свёрток.

– Оставь себе. Общество не скаредничает в помощи заблудшим…

Голоса удалялись. Грибы в фонаре начали гаснуть. Ожог на лбу пульсировал. А я лежал и думал, что за хрень творится. Меченый. Проповедники. Звонарь. Слишком много для того, кто ещё вчера без шансов проигрывал битву за здравость рассудка. Размышления, от которых я уже отвык, стальными шариками бились в стенки черепа, причиняя почти физическую боль. Звон приближался, накатывался на разум волнами, и, почему-то, от этого становилось чуть легче, не смотря на нарастающий ужас. Я и не заметил, как задремал. Но, пока кошмарные сны окончательно не завладели мной, мне всё казалось, что стены пещеры смотрят на меня сотнями выпученных глаз.

Я лежал, а по мне скользило холодное тело чудовищной многоножки. Медленно, издевательски медленно, тварь приблизилась к лицу. Я ударил рукой, царапаясь о жвалы. Ударил со всей силы. Но воздух был, словно густой кисель. Он выпил всю силу, и я только слегка толкнул коричневый хитин, ничуть не замедлив продвижения насекомого. Распахнутая пасть источала жуткую вонь, жвалы коснулись лица и… Я проснулся, в холодном поту.

Была кромешная тьма, но я видел. ОН опять был здесь. Я, с трудом, сел и, внезапно засмеялся. Я смеялся долго, как в тот, давний (– Не дёргайся, это поможет! – Улыбака пытался зафиксировать мою голову, пока…) первый раз. Задыхался, из глаз лились слёзы, а губы, казалось, вот-вот порвутся, так широко я улыбался. Звонарь неподвижно стоял у стены и смотрел, как меня скрючивало. Только огоньки свечей в его «глазах» плясали, в такт моему хохоту.

– Н-ну? – меня наконец, отпустило и я зло сплюнул. – Теперь-то что, художник херов?

– О, кисонька, ты успокоился? Хорошо. Нам предстоит лицезреть концовку первого акта! – он коснулся ремней, стягивающих мои руки, и те рассыпались в гнилые лоскуты, снова схватил мои волосы, и мы шагнули (Он шагнул. я просто поволочился за ним по полу) в толщу камня. Голые, будто оплавленные стены пещеры. Знакомый колченогий стол. Лиса входит в нашу «квартирку». Сегодня Улыбака не взял нас в рейд. До Звона ещё есть время, и мы относительно спокойны. Она напевает. Её тело соблазнительно изгибается, а куртка рейдера, башмачки, штаны, постепенно, в такт песенке разлетаются по углам. Я теряю голову, когда её ножка дразняще касается моего бедра и… (МОЁ! НЕ ТРОГАЙ! НЕ ЛЕЗЬ!!!).

– Я раньше жил здесь. С ней… Зачем ты меня сюда притащил, а?

Звонарь спрыгивает со стола (он уже сидел там, когда я открыл глаза):

– О! Никаких романтических реверансов, ты не подумай! – Он присел рядом и погладил меня по голове. – Просто это помещение прямо над большой пещерой.

Он вдавливает моё лицо в пол пальцами, похожими на ледяные тиски, так, что из носа снова хлещет кровь:

– Не дыши пока. – его свободная рука упирается в камень рядом с моей головой, и скала будто кричит.

Пол становится вязкой смолой и моё расквашенное лицо тонет в нём. Я пытаюсь вдохнуть, но здесь, внутри, нет воздуха! Оплывающий камень ласкает мои щёки и пытается заползти в рот, в гротескной пародии на поцелуй. Приступ паники. Удушье. Рёбра будто стиснуло бугристыми клещами. Это проходит, когда в нос, пополам с кровью, наконец попадает затхлый воздух. Потом сквозь жидкий камень выныривает вся верхняя половина головы. Я, мой рот запечатан вновь отвердевшим камнем, вишу над общим залом. Свора здесь. Рейдеры в углу, перебирают добычу. Лиса, нервно оглядываясь, уводит младших в «детскую» пещерку. Хряк (ДАЙ! ДАЙ! ДАЙ!!!) и ещё пара человек у огня, пьянствуют. На высоком потолке, рядом со мной, никем не замеченный, всплыл Погонщик Кошмаров. Плащ облегает сухопарую фигуру, свисая вверх, впиваясь полами в камень.

– Ну, можно начинать, да? – он снял с пояса колокольчик и встряхнул его. Я не услышал звука, тот потонул в Звоне. Теперь я воспринимал его как-то спокойнее. Кости всё так же пробивала мучительная вибрация. Голову наполняли ужасающие видения. Но ко всему этому, смягчая, добавилось какое-то мрачное предвкушение непонятно чего. Фигурки внизу, на секунду, замерли и скрючились, а после (МУРАВЬИШКИ, ХА!) засуетились. Лиса увела плачущих детей. Остальные расползлись по углам. Хряк с собутыльниками пили, как ни в чём не бывало (Пыль, как же иначе). И Звонарь исчез.

Не знаю, сколько прошло времени. Картина внизу не менялась. Хряк с собутыльниками то и дело нюхали порошок и прикладывались к потёртым бутылкам, совершенно не обращая внимание на атмосферу пронизывающей паники. Остальные, кто ушёл, кто уснул. Я и сам чувствовал себя разбитым, бесконечно отчаявшимся и уставшим. Потерявшим контроль над собственной жизнью. Хотелось закрыть глаза и отключиться. Но мои веки держал щупальца застывшего камня, и я не мог даже моргнуть. Так что, видел всё, что произошло дальше.

Несколько силуэтов, вынырнувших из уводящего на верхние уровни коридора, приблизились к пьющим. Хряк визгливо смеялся и не видел их, пока ближайший (Мумия!) не ударил его в висок чем-то тяжёлым. Обхватив за лоб голову опрокинувшегося вожака, рейдер приставил к обрюзгшей шее шило и, внимательно следя за вскочившими хрячьими собутыльниками кивнул (Дятлу!):

– Иди! Вытаскивай Кота!

Петля, тем временем, забрала ножи у остальных и встала возле Мумии. Эта четвёрка вполголоса переругивалась, когда всё изменилось. Резко. Страшно.

Послышался скрип (ворота!). Потом полог, закрывающий входной проём в зал, сорванный, полетел на пол. На сознание обрушился давящий ужас улицы. Он, будто герметик, медленно и неизбежно, заполнял тёплое, уютное, обжитое пространство Шпиля. Скользя в этом зловещем потоке, но совершенно на него не реагируя, в пещеру вошёл Яков, а с ним человек тридцать Озарённых. Куда больше, чем я видел раньше, при переговорах со Сворой. И все сжимали в руках самодельные палицы, копья и другие орудия кровавого ремесла.

– К-какого…?! – Мумия отпрянул, когда Яков могучим ударом разбил голову первому из замерших пьяниц. Второго быстро забили подбежавшие белоплащники. Он только нечленораздельно что-то пробулькал, прежде чем замереть на полу. Каждого (я сразу заметил, как иголки вонзились в глаза) окружал слабый, но режущий глаза, свет (Солнце?! Откуда?!). Мумия отпустил волосы Хряка и скользнул вперед, прикрывая закричавшую Петлю. Нож в его руке прочертил кровавую полосу на руке первого из нападавших, но на худую кисть тут же, с жутким хрустом, опустился кусок ржавой трубы. Петля бросилась ему на помощь и, продолжая кричать, вонзила трофейный нож в живот раненого фанатика. Тот скорчился и упал на пол – Мумия от души зарядил ему в висок. Но тут подоспели остальные. Визг Петли превратился в бульканье, а после затих, пока её, вместе с её мужчиной, вбивали в каменный пол. Я чувствовал их боль, перемешанную с любовью, будто в меня вонзилось множество электродов, проводящих чужие чувства. Кто-то из Озарённых, для порядка, пару раз треснул Хряка и все они сгрудились около Якова. Тот громогласно шептал:

– Вперёд, братья! Ищите детей. Ищите Меченого. Остальных освободите от ужаса бытия. Вперёд.

Фанатики, как бесшумные белые крысы (Никто не проснулся. Крики во сне – дело привычное) рассеялись по залу. То один, то другой ныряли в ниши, где спали люди. Один-два чавкающих удара, и Озарённый выныривал обратно, только их мантии всё гуще усеивали кровавые брызги. А я не мог даже закричать. Запах (ВКУС!) крови стал таким насыщенным, что меня затошнило. Несколько человек выдирали ветошь из бойниц, в которые мгновенно начинал вливаться затхлый ужас Города. Я почти видел его, искрящуюся, графитовую массу, подобно тяжёлому дыму, вывалившую растекающийся по полу язык. В зёв пещеры, пошатываясь, ввалилось несколько Теней. Не обращая внимания на Озарённых, они подползали к распростёртым возле костра телам и жадно, отталкивая друг-друга, принялись гладить ещё трепещущее мясо, только что бывшее живыми, любящими людьми. Тени щебетали, всхлипывали и растирали кровь друг по другу, вздрагивая, словно в экстазе. Меня бы вырвало, но рот всё ещё был запечатан в камне.

Один из Озарённых, тем временем, подбежал к Якову и оттарабанил:

– Двадцать два заблудших мертвы. Детей, одиннадцать и их сиделку, нашли в отдельном помещении. Мы пока не входили, чтобы не впустить кошмары. Меченого нет. Комната пуста.

– Половину наших и детей – сюда. Сиделку оставьте с ними, будут покладистей. Защищайте их. Остальные – найдите мне Меченого!!!

Я, никем не замеченный, продолжал болтаться в толще камня, пока белые крысы обшаривали Шпиль. Иногда я чувствовал, как их ноги давят на мою спину в нашей с Лисой бывшей «квартирке». Но меня так и не нашли. Наконец они все собрались внизу. Дети сгрудились в центре, окружённые Озарёнными, грубо заталкивающими обратно в толпу каждого, кто пытался вырваться. Беспомощное хныканье и плач испуганных малышей совершенно не трогали белоплащников. Они, сохраняя бесстрастно-добродушное выражение на лицах, нещадно били всякого, кто пробовал выйти за границы круга. Лиса тоже была там. Я видел, как Яков взял её за подбородок (УБЬЮ! УБЬЮ!!! МОЁ!!!) и, пробормотав что-то о просветлении, оттолкнул обратно к детям. Тени и пара Расколотых скользили по краю круга света от центрального костра, не приближаясь к Озарённым и окружённым теми детям. Бледное свечение, будто отталкивало порождения ужаса, причиняя им боль. Куски темноты, откатывались в стороны, замирали над распростёртыми телами моей семьи и скользили дальше, к следующим телам. Предсмертный ужас висел в воздухе, и я чувствовал это!!! Меня наполнял, насыщал вкус свежего мяса с острым соусом безысходности. Я корчился в своём каменном коконе от страха и неожиданного удовольствия.