Читать книгу Следуя в глубину - Марк Литчер - Страница 19

***

Да, я был спокоен, как извергающийся вулкан, как атомы в адронном коллайдере, как трансформаторная будка, как бомба с обратным отсчётом. И не столько из-за смерти Серёжи, сколько из-за своей беспомощности и, стыдно сказать, предчувствия, что беда не приходит одна. Так оно и вышло.

– Плохой день?

Я сижу в кафе за столиком на улице, передо мной – закрытая бутылка коньяка. Я пью третий эспрессо. Вокруг гогочущая толпа. Поднимаю голову и вижу Максима. Его вот только сейчас не хватало. Он один и вроде трезв.

– Никогда не понимал прелести всех этих тусовок, – говорю я, кивая на веселящихся вокруг людей.

– В большой компании веселее выпивать. Мы же общественные существа, да? – говорит Максим и садится напротив.

– Так и будешь на неё смотреть? Или нальёшь? – спрашивает он.

– Не умею заливать проблемы. Думал может да, но всё же нет.

– А ты попробуй, стоит только начать, – подтрунивает Максим.

– Ты хочешь?

Я пододвигаю к нему бутылку со стаканом.

Максим облизывается.

– Не сейчас. Важные дела.

– Ммм, ну удачи.

– Слышал про интеграцию? – Максим воодушевлён.

– Чего?

– Скоро можем стать губернией, – размахивая руками, говорит он.

– Ммм…

– На рыжего надежды нет, нужно брать всё в свои руки.

– Да плевать. – Я откидываюсь на спинку стула, скрещиваю руки.

– Тебе на свою страну плевать?

– Чем я хуже кота?

– Что? – Максим округляет глаза.

Я достаю телефон.

– Да вот, недавно прочитал, Бродский говорил… Сейчас, я себе репостнул, вот: «Я как кот… Коту совершенно наплевать, существует ли общество „Память“. Или отдел пропаганды в ЦК КПСС. Так же, впрочем, ему безразличен президент США, его наличие или отсутствие…» Понял? Так что иди на хрен.

Я встаю, обтягиваю рубашку и удаляюсь, оставив Максима с бутылкой наедине.

Разговоры о политике хуже самой политики. Это как разговоры о погоде: можно обсудить, когда не о чем разговаривать с соседом по вагону, но от разговоров погода не меняется. Наверху свои планы на всё, и я не хотел подсматривать за эти кулисы. Когда мне говорили, что, если не интересуешься политикой, однажды она заинтересуется тобой, я лишь молча кивал, создавая впечатление неблагодарного за такие инсайды человека. А всё потому, что мне было интересно жить настоящей жизнью, с личными каждодневными делами и проблемами. Я, в отличие от Максима, не собирался идти к миражам, сжигать нервные клетки своего времени высокими идеалами демократии, под опасливые выкрики «Проснись, Усландия!»

Прохладный вечер. Слишком много людей. Стараясь избегать толп, медленно иду к зданию театра оперы и балета. Мне нравятся старые постройки, их архитектура, запах. Однажды, когда мне было лет пятнадцать, мы летали в Барселону. Первый и последний раз за границей всей семьёй. Возможно, поэтому впечатления остались на всю жизнь. Гауди впечатлял всех. Старинные здания успокаивали. Они словно говорили со мной. И их сущность не скрыть за новой отделкой…

Я посмотрел афишу. На последний спектакль опоздал.

Разболелась рука. Когда Серёжу увозили в морг, проходящий мимо санитар говорил другому: «Одним психом меньше». Я ударил его в живот и ещё раз по лицу. Я с прискорбием приветствовал возвращение своей пылающей агрессии. Когда нас растащили, санитар большими глазами смотрел на меня, а потом просто махнул рукой и пошёл в туалет смывать кровь с лица. Я спокоен.

Правая рука болела. Начальство замнёт. А может, нет. Сейчас и на это плевать.

Постояв у фонтана несколько минут без движений, я достал телефон и набрал Алину.

– О, какие люди, – не особо радостно произносит она.

– Как дела? – несоответственно бодро спрашиваю я.

– Да нормально. Папа немного приболел.

– А… – я словно не слышу, о чём она.

– А ты что?

– Да так. Решил в театр сходить. Опоздал.

– Приезжай в гости.

Я молчал. На том конце было слышно, как Лиза, младшая дочка Алины, пела что-то на английском.

– Малая неплохо поёт.

– Ну да, не в меня точно.

– Да уж, танцевала ты всегда лучше, чем пела. Кстати, угадай, кто со мной рядом?

– Кто?

– Видела эту скульптуру возле театра? Отдыхающие балерины.

– Ааа, давно там не была.

– Одна из них так похожа на тебя.

– Такая же уставшая?

– Я помню, ты тоже так сидела, скинув пуанты, в пачке, закинув ногу на ногу.

– Когда это было?

– Сто лет назад.

– Сто лет назад, да…

Мы снова немного помолчали.

– Ладно, всем привет.

– Хорошо, а ты что звонил-то?

– Да так, просто.

– Паша… Приезжай.

– Может, завтра.

Не знаю, зачем я звонил сестре. Может, просто соскучился, а может, сейчас нужен был хоть небольшой спасательный круг, чтобы не свалиться в яму.

Когда я добрался до дома, первым делом достал аптечку. Высыпал несколько таблеток феназепама. Уже собирался закинуть их в рот, но тут зазвонил телефон. Грёбаный голосящий кусок пластмассы. Вера.

– Я зайду?

– С каких пор тебе нужно разрешение?

Я только успел убрать таблетки и снять рубашку, чтобы переодеться, когда вошла Вера.

Она была в чёрной блузке, застёгнутой на все пуговицы. Волосы распущены, накручены, а-ля Мерлин Монро. Джинсовая юбка обтягивает бёдра.

Увидев моё лицо, она перестала улыбаться. Вера подошла и обняла. Нежная ткань коснулась голой кожи.

– Что случилось? – шёпотом спросила она.

– Серёжа умер.

Вера попросила рассказать всё подробно.

– Но ты же не виноват. Ты сделал всё правильно, – выслушав, резюмирует она.

Она смотрит чуть исподлобья.

– Уже не уверен.

– Так, чем я могу тебе помочь?

– Да я в порядке, просто…

– Какое у тебя любимое блюдо? – Вера погладила меня по спине.

– Что?

– Давай, чего бы ты сейчас хотел?

Она смотрит в глаза, дотрагивается до руки.

– О, топорная психотерапия едой?

– Всегда работает.

– Тебе кажется.

– Ну же. Или?…

Вера взяла мою голову обеими руками, прислонилась лбом. Я улыбнулся.

– Ну тогда твои сырники, если настаиваешь.

– Будет сделано.

– А ты чего пришла, кстати?

– Не знаю. Наверное, у нас с тобой какая-то связь. Ментальная. Я почувствовала, что тебе плохо. А ещё сегодня мне снился сон. Неприятный, страшный сон про волков и змей. Фу. Это всё к плохим новостям.

– Звучит эзотеричненько…

– Сосед, ты кое-что забыл, – радостный мужской голос звучит одновременно со стуком в дверь.

Максим держит в руках бутылку, оставленную мною в кафе. Я с голым торсом стою слишком близко к Вере, замершей с повёрнутой головой. «Ты не закрыла дверь», – про себя выговариваю Вере. Свет солнца неуместно жизнерадостный. Осеннее солнце перед долгой зимой.

Я отбиваю летящую в нас бутылку, уворачиваюсь от хука Максима. Вера кричит: «Нет, стой, Макс». Обхватываю объёмную талию Максима.

– Максииим!

Но Максим не слышит. Яростно изворачивается и бьёт по спине локтем. Я умудряюсь повалить Максима на пол, падают стулья.

Бью несколько раз по бородатому лицу. Странное ощущение, будто между кулаком и лицом мочалка. Останавливаюсь, смотрю Максиму в красные глаза.

– Всё, стой, давай поговорим!

Сейчас, когда она так нужна, моя агрессия дремлет.

Максим отпихивает меня, вскакивает, пытается ударить, но снова промахивается. Вера бессильно плачет. Лоб Максима в испарине. Он притрагивается к разбитой губе. Я задыхаюсь от адреналина. Правая рука разболелась ещё больше.

– Всё не так, – пытаюсь достучаться до Максима.

– Что не так? – кричит Максим.

– Послушай. Она тебя любит!

Я отхожу на безопасное расстояние.

– Она пришла за помощью…

Вера смотрит на меня, ожидая продолжения.

– Она помочь тебе хочет, алкоголизм твой лечить, поэтому обратилась ко мне.

– Ахахаха, – Максим искусственно смеётся. – Помочь мне? Это ей помощь нужна. Чёртовой сумасшедшей суке. Она тебе мозги запудрила. Меня доводит.

– Что ты несёшь, придурок? – встревает Вера.

– Заткнись. Скучно тебе вечно. Ты же специально бесишь меня. А ты, – Максим указывает пальцем на меня, – пешка в её очередной игре. Это забава у неё такая: строить из себя жертву, доводить до ревности, сука.

– Максим, ты больной!? Что ты себе придумал? – Вера пятится, натыкаясь на мебель.

– Так, так, так, заткнитесь оба, давайте присядем, пожалуйста, – не особо рассчитывая на успех, кричу я.

Максим унимается.

Поднимаю с пола стулья.

– Чёрт, всё по пизде. Всё. Есть выпить? – Максим виновато смотрит под ноги.

– Ты разбил последнюю бутылку в этом доме. – Я показываю на осколки стекла на полу.

– Ну тогда адьё.

– Ну вот, как всегда убегаешь, – язвительно говорит Вера.

Дверь громко хлопает.

Мы смотрим друг на друга, я проверяю, не течёт ли кровь из моего носа.

– Это ты хорошо придумал про терапию.

– Думаешь, вышло правдоподобно?

– А может, нужно было сказать правду? – задумчиво уставившись в потолок, говорит Вера.

– Какую? Что ты ищешь у меня утешения? И тебе кажется, что, если я сочувствую и стараюсь помочь, значит, ты мне что-то должна, значит, можно со мной целоваться и всё такое? – сказал я и тут же пожалел.

– Всё такое? А в чём проблема? Разве нам не хорошо вместе? Мне казалось, тебя всё устраивало. Никто никого ни к чему не обязывает.

Слишком много «ни».

– Нет, Вера, прости, тут что-то не так. Я жил себе спокойно, тут появляешься ты – и всё кувырком. Я не могу не думать о тебе. Я всё-таки мужчина и имею желания… Но не могу, меня так воспитали, ты замужем. И не понятно, почему ещё. Поэтому мне проще видеться с Катей раз в неделю.

– Ты встречаешься с ней? Она мне ничего не говорила, – удивлённо таращится Вера.

– Неважно.

– Встречаешься? – повышая голос, настаивает Вера.

– Я с ней трахаюсь раз в неделю! На этом всё!

Я замечаю свой гнев и стараюсь унять его.

– Тебе нравится?

– Нравится. Всё?

– Всё.

Вера стоит, скрестив руки, опустив голову. По щекам текут слёзы.

– Я доверилась тебе, а ты такой же, как все.

– Я тебя не просил, и я не такой же, как все. Это всё недоразумение.

– Ну спасибо.

Пытаюсь обнять её. Она уворачивается, начинает рыдать вслух.

– Я никому не нужна, никому. Бесполезная.

– Нужна. Не говори глупостей. Я понимаю, что тебе непросто сейчас. Но вот увидишь, всё наладится. Всё будет хорошо.

Она всё же даёт себя обнять. А я про себя думаю: «Недавно я уже обещал. Серёже. Всё будет хорошо. Зачем люди так говорят, кого они утешают? Себя»