Читать книгу Следуя в глубину - Марк Литчер - Страница 8

***

– Вера, – не с вопросом, а скорее констатируя факт, говорю я.

После нашей последней встречи в кафе прошло два дня.

В какой-то момент жизни ты замечаешь, что перестал удивляться из ряда вон выходящим вещам.

Больше ничего не говоря, впустил её в квартиру.

– Я вышла на улицу и заметила, что у вас горит свет.

– Я поздно ложусь.

– Можно у вас остаться?

– На всю жизнь? – я улыбнулся своей шутке. Вера нервно хихикнула.

– До утра. Прошлый раз я заметила свободную тахту. Я вам не помешаю?

– Оставайтесь, только с одним условием, – Вера замерла. – Перейдём на ты.

Мы прошли на кухню.

– Чай с мятой? – Я подвинул к ней стул.

Вера кивнула.

– Ты, конечно же, всё слышал?

– К сожалению, – развёл руками я, чувствуя, будто оправдываюсь.

Вера кинула взгляд на разбросанные тетради и две раскрытые книги на кухонном столе, на который я поставил кружки. Аромат мяты наполнил помещение.

– Отвлекаю от работы? – спросила она, искренне обеспокоенно.

– Нет. Собирался заканчивать.

– Можно?

Вера взяла в руки книгу, посмотрела на обложку. «Психотерапия шизофрении».

– Ты пишешь какую-то научную работу?

– Докторскую.

– По шизофрении?

– Не совсем. Изучаю социальную изоляцию, – ответил я, надеясь, что не придётся вдаваться в подробности.

– Ммм… А это как-то связано?

Вера подняла книгу на уровень глаз.

– Это по работе. Есть у меня один тяжёлый пациент.

– Я думала тяжёлые пациенты только в реанимации, – Вера подпёрла голову рукой, запустив пальцы в волосы. – И что с ним?

Я кратко рассказал о Серёже. Вера вздохнула.

– Ужасно. Ты сможешь ему помочь?

В её вопросе ощущалось беспокойство. Я провел рукой по волосам.

– Не уверен.

– И что, он может умереть?

– Вероятно.

Мы помолчали.

– А ты смелая, – говорю я, лишь бы что-то сказать.

– Почему? – и тут же сама отвечает: – Вы меня не обидите, у вас добрые глаза, доктор.

Мы посмотрели друг на друга, улыбнулись.

Позже погасили свет, улеглись. Растущая луна освещала комнату. Я решил дать Вере спокойно отдохнуть, без лишних расспросов, да и сам хотел уснуть, стирая этот день. Вера нарушила тишину:

– Я видела, как ты на неё смотрел.

Я вздрогнул.

– На кого?

– На Катю. Ты ей тоже понравился.

Я немного подумал, вспомнил своё поведение.

– Странно. Спокойной ночи.

Я лежал и прислушивался к ветру за окном, спать вдруг перехотелось. Пытался ощутить момент, как делал это в непонятных ситуациях, вызывающих смешанные чувства. Вот сейчас в моей квартире лежит девушка, запутавшаяся в семейных узах. Возможно, понимает, что жизнь катится в непонятном направлении, под откос. А если не до конца понимает? Чем я могу помочь? Меня учили помогать только тем, кто просит о помощи – так говорила моя любимая бабушка, так говорят современные психологи. А может к чёрту, кого я когда слушал!?

– Вера, – тихо зову я.

– Что?

– Если хочешь поговорить – я здесь.

– Своих проблем не хватает? Спи, тебе вставать рано.

– У меня выходной. А тебе не рано?

– И у меня выходной.

Я присел на диване.

– Кем ты, кстати, работаешь?

Вера вздыхает.

– Работаю с Катей, можно сказать, правая рука, по совместительству подруга. Занимаюсь закупками, логистикой. Ничего интересного. Но всяко лучше учителя МХК.

– Ты учитель? Чего? Что такое МХК?

– Искусствовед. Пять лет в школе пыталась рассказывать безбашенным восьмиклассникам, чем гравюра отличается от граффити, что возрождала эпоха Возрождения и зачем слушать музыку без слов…

– Фантастика. Тебя надолго хватило.

– Я терпеливая.

– И что, до сих пор нравится искусство?

– Мне нравится разбираться в искусстве. Вот ты, например, знаешь, что за картина висит у тебя вот здесь? – Вера указала рукой на стену со страшным хаосом людских пыток.

– Нет.

Вера встала и включила свет. Воодушевлённая, она не обращала внимания, что стоит передо мной в одних кружевных трусиках и майке.

– Это центральная часть триптиха Иеронима Босха «Страшный суд», – на глазах Вера превращается в учительницу.

– Подходящее название.

– Здесь, как очевидно даже непосвящённому, изображены муки грешников. Земля в последних предсмертных судорогах. На заднем плане – горящий Иерусалим. Инквизиция подозревает в нечестивости даже животных. Настоящая расплата за грехи, безжалостная и неминуемая. Современники Босха считали его провидцем и глазом дьявола.

Вера берёт телефон и показывает мне боковые части триптиха. «Рай» и «Ад». Увлекательно рассказывает и про них, и про самого Босха. Я выражаю восхищение.

– А ещё чем увлекаешься?

– Обещай не смеяться.

– Не обещаю.

– Страйкбол.

– Страйкбол? Это когда играют в войнушку? – это ещё неожиданнее, чем знание средневековых художников.

Всегда считал себя безнадёжным пацифистом. Сторонился всего связанного с оружием, особенно девушек в военной или милицейской форме. В моей классификации женщин такой пункт интересных представительниц противоположного пола находился где-то в конце. Мягко говоря, я бы скорее посмотрел на дворничиху. Но я – это я. У некоторых женщина в камуфляже – основной фетиш.

– Ууу, ого… Не представляю тебя в этом всём. Училка культуры с пистолетом бегает по лесу, выцеливая жертву.

– Ты удивлён?

Я чуть было не выложил ей научные исследования в области сублимационного поведения посредством агрессивных игр и их влияния на формирование аддиктивного поведения, но вовремя сдержался – это явно не то, что поднимет настроение. Такт.

– Никогда бы не сказал.

За окном проехала машина с сиреной.

– Ваш диагноз, доктор? Ты считаешь: девушка не должна увлекаться подобным?

– Ну должна, не должна – не мне судить. Но вполне могу представить, зная нарративы в обществе, как к этому относятся. Тебя ведь не понимают те, кто не в теме, правда?

– Не то слово. Но мне плевать, – Вера театрально махнула рукой.

– Вообще правильно… А как ты… – я чуть не сказал «докатилась», – пришла к этому?

– Ну как… Вообще, по моим наблюдениям, девушки в страйк попадают в двух случаях: найти себе парня или уже приходят за своим, чтобы быть рядом. Ну, окей, бывает третье: какая-то глубинная потребность выплёскивать энергию, негатив. Кто-то идёт в тренажёрный зал, а кто-то стреляет в людей. Меня привёл Максим. Когда мы только начали встречаться, он был организатором. Через год забросил, а я осталась. Сейчас, кстати, это частая причина наших ссор. Одна из тысячи. Он не хочет, чтобы я этим занималась.

– И сколько времени ты… находишь для этого?

Я встал и снова выключил свет, в темноте мой взгляд не искал её голых ног.

– Раньше всё свободное, теперь редко, по выходным. Ты не подумай, я не наркоманка, вполне представляю свою жизнь без страйка, уже взрослая девочка и знаю, что ничто не вечно.

Я улыбнулся, про себя выдохнув – с этой девочкой не всё потеряно. И ещё:

– Ничто не вечно. Тем более любовь… – прошептал я, сам не заметив, что размышляю вслух, думая о её муже.

– Что?

– Да нет, ничего, говорю ничто не вечно.

– Если захочешь, могу взять тебя на следующую игру.

– Не думаю, что мне захочется. Лучше уж в музей.

– Ты просто не любишь весёлые компании.

Здесь она попала в точку.

– Это так заметно?

– Очевидно. Тебе хватает веселой компании психов и тебя самого, – говорит Вера со смехом.

– Нет, я иногда люблю быть среди простых людей, но не очень умею веселиться.

– Но так же нельзя, это… ну не знаю… грустно.

Я ничего не стал отвечать, кажется, она не поймёт. В тишине было слышно, как Вера дышит.

– Вера?

– Что?

– Когда он стал распускать руки?

За окном начался лёгкий дождик, в открытое окно потянуло свежестью остывающего ночного города. Вера шмыгнула носом.

– Понимаешь, как бы ни было что-то очевидно для другого, лучше всё же лишний раз проговорить. Бывает даже, что когда облачаешь мысли в слова, эти самые тяжёлые мысли становятся менее весомыми, – выдал я, не особо рассчитывая на успех.

Но Вера тихим голосом монотонно начала рассказывать:

– Где-то год назад. Он попал в аварию на работе, отделался травмой спины, но периодически стал выпивать. Потом ещё одно происшествие: на вызове пьяный мужик ударил его напарника топором, напарник умер в больнице. Они были близки. Думаю, что-то сломалось в его голове. Тут ещё Максима повернуло на политике. Он стал активно высказываться в соцсетях, в СМИ, писал в газеты о безопасности медработников, условиях труда, оплате. Потом нашёл себе компанию таких же активистов, те втянули его в политические дела, пикеты, забастовки, митинги. В общем, сейчас его волнуют такие абстрактные и далёкие идеалы, за которые он готов сражаться с ветряными мельницами. На меня у него просто не осталось времени. Я для него домработница и бесплатный секс. Он постоянно злой, мы почти не разговариваем. И я не знаю, что делать… Когда-то мы хотели ребёнка, а сейчас…

Вера замолчала.

– Прости, я никогда не понимал, почему от таких не уходят.

– Кхм. Ты первый, с кем я говорю об этом. Даже Катя мало что знает.

– Ценю, что ты мне доверяешь.

– В общем, тут много всего. Мы же любили… Я любила… Я хочу уйти…

Вера затихла.

– Вера, а давай представим, что ты ушла. Что произойдёт?

Вера, видимо, обдумывает несколько секунд.

– Он от меня так не отстанет, не отпустит. Мне придётся вернуться… Ну или ехать к маме в глушь, долго объяснять, что да почему, но всё равно оставаться непонятой. У неё понятие: раз вышла – будь добра до конца дней… В-третьих… мне просто страшно… Я будто никому и не нужна… Чувствую себя ущербной… Это из-за меня он пьёт, это я сама виновата, что бьёт…

Вера сорвалась на плач.

Нужно удержать её на плаву.

– Прекрати! – рявкнул я может чуть громче, чем нужно.

От неожиданности Вера выпрямилась на тахте, уняла рыдания.

– Так-то лучше. А теперь послушай. Запомни, это он применяет физическую силу, это его выбор, его установка, независимо от причин. Что бы ты ни делала, ты не можешь винить себя. Точка. А теперь скажи, сколько у тебя было мужчин? Или можешь не говорить, вспомни. Были проблемы расстаться, завести новый роман?

– Нет.

– Так в чём сейчас отличие?

– Я старею, – обречённо ответила Вера.

– Ну, простая истина: возраст – это то, насколько мы себя ощущаем. Да, возможно, не привлечёшь двадцатилетнего юношу, тебе и не нужно, но ты так же желанна для других, понимаешь, просто другая лига, – Вера молча кивала в темноте. – Ты боишься неизвестности, как и все мы. Но неизвестность временна, в этом вся соль жизни: как только мы ступаем на неизведанную землю, она становится для нас реальностью, совсем нестрашной реальностью, и мы сами выбираем, куда ступать дальше, формируя новые механизмы действий, подстраиваясь и шагая в очередную неизвестность. В этом есть процесс развития, а развитие всегда прекрасно.

Я лежал на боку, подперев голову, и, как мне казалось, говорил разумные вещи. Видна тахта, лицо Веры, подсвеченное луной. Она сидит с закрытыми глазами, поджав под себя ноги, волосы блестят серебряным цветом. Такая беззащитная, маленькая. Мне показалось, что она дрожит, захотелось обнять её, прижаться… Смог ли я правильно сформулировать то, что хотел сказать? Могут ли мои слова как-то помочь?

– Да, – будто отвечая на немой вопрос, говорит Вера, – ты, конечно, прав…

Она улеглась.

Спустя сотню ударов сердца сказала:

– Спокойной ночи. Мы разберёмся.

– Спокойной.

– Спасибо, сосед.

Над ухом жужжала муха. Я вдруг понял, что сейчас ещё долго не смогу уснуть.